Пассажир из Франкфурта - Агата Кристи

— Очень в этом сомневаюсь, — заявил мистер Робинсон. — Добытое наукой знание нельзя уничтожить.

— У вас есть право на собственное мнение, но непреложность факта вам придется признать.

— Нет, — с нажимом произнес мистер Робинсон.

Лиза Ньюман резко повернулась к нему:

— Что значит «нет»?

Ее глаза горели гневом. Красивая женщина, подумал мистер Робинсон. Женщина, которая, может быть, всю жизнь любила Роберта Шорхэма. Любила его, помогала ему в работе, а теперь жила рядом, помогая ему своим умом, даря ему чистейшую преданность без тени сожаления.

— Есть вещи, которые начинаешь понимать с возрастом, — сказал мистер Робинсон. — Не думаю, что я проживу долго. Прежде всего, я слишком много вешу… — Вздохнув, он оглядел себя. — Но я знаю некоторые вещи. Я прав, Шорхэм. И вам тоже придется признать, что я прав. Вы — честный человек. Вы не уничтожили бы свою работу. Вы просто не смогли бы заставить себя это сделать. Она где-то надежно спрятана и хранится под замком, может быть, даже не в этом доме. Думаю, хотя это только догадка, что ваши бумаги хранятся в каком-нибудь сейфе или в банке. И она тоже об этом знает. Вы ей доверяете. Она — единственный в мире человек, которому вы доверяете.

Шорхэм произнес, на этот раз почти отчетливо:

— Кто вы такой? Кто вы, черт возьми, такой?!

— Просто человек, который знает все о деньгах и о том, что с ними связано. О людях, их характерах, их повадках. Если бы вы захотели, то могли бы продолжить работу, которую прервали. Я не говорю, что вы могли бы заново проделать всю работу с нуля, но я думаю, что она, готовая, где-то лежит. Вы разъяснили нам свои взгляды, — продолжил мистер Робинсон. — Возможно, вы правы. Благо для человечества — вещь коварная. Бедный старый Беверидж, он хотел избавить людей от бедности, от страха, от чего бы там ни было, он думал, что создает рай на земле. Но рая не получилось, и вряд ли ваш «Бенво», или как там вы его называете, похож на патентованные консервы и создаст рай на земле. Благожелательность — тоже понятие неоднозначное. Это средство избавит людей от страданий, боли, анархии, жестокости и пристрастия к наркотикам. Да, ваш «Бенво» избавит мир от многих негативных вещей, но в том числе, может быть, и от тех, которые необходимы. Это может иметь значение для людей. Молодых людей. Этот ваш «Бенво» — теперь это звучит как патентованное чистящее средство — призван сделать людей благожелательными, и я допускаю, что, может быть, он также сделает их снисходительными и довольными собой, но есть вероятность, что, если вы насильно измените характеры людей и им придется жить с этими характерами до самой смерти, кое-кто из них, немногие, может обнаружить, что они обладают природной склонностью к тому, что их заставили делать насильно. Я имею в виду, они действительно способны изменить себя в течение жизни, но уже не смогут отказаться от новой привычки, которую усвоили.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал полковник Манроу.

Мисс Ньюман ответила:

— Он говорит чепуху. Вам придется принять ответ профессора Шорхэма. Он волен поступать со своими открытиями, как считает нужным, и вы не можете принудить его подчиниться вашей воле.

— Нет, — сказал лорд Олтемаунт, — мы не собираемся вас принуждать или терзать, Роберт, и не будем требовать открывать свои тайники. Поступайте, как считаете нужным. Это решено.

— Эдвард? — позвал Роберт Шорхэм. Голос опять подвел его, руки задвигались, и мисс Ньюман быстро перевела:

— Эдвард? Он говорит, что вы — Эдвард Олтемаунт?

Шорхэм вновь заговорил, и она повторила за ним:

— Он спрашивает вас, лорд Олтемаунт, действительно ли вы всем сердцем и умом желаете, чтобы он доверил вам проект «Бенво». Он говорит, что вы — единственный человек в обществе, которому он когда-либо доверял. Если эта просьба исходит от вас…

Джеймс Клик внезапно встал. Взволнованно, быстро, словно молния, он подскочил к лорду Олтемаунту:

— Разрешите помочь вам, сэр. Вы больны. Вам нехорошо. Будьте добры, отойдите немного, мисс Ньюман. Позвольте мне… к нему подойти. Я… у меня его лекарства. Я знаю, что нужно делать. — Он сунул руку в карман и вытащил шприц. — Если сейчас же не сделать укол, то будет поздно… — Он поспешно взял руку лорда Олтемаунта, закатал ему рукав, защипнул кожу между пальцами и поднес шприц.

Но тут, оттолкнув полковника Манроу, Хоршем бросился вперед, схватил руку Джеймса Клика и выдернул шприц. Клик сопротивлялся, но Хоршем был гораздо сильнее, да и Манроу уже был рядом.

— Значит, это вы, Джеймс Клик, — сказал он. — Изменник, притворявшийся верным учеником!

Мисс Ньюман уже была у двери, она распахнула ее и позвала:

— Сестра! Быстрее сюда, быстрее!

Появилась сестра. Она бросила быстрый взгляд на профессора Шорхэма, но он отмахнулся и показал туда, где Хоршем и Манроу все еще держали вырывающегося Клика. Она опустила руку в карман своего форменного халатика.

Шорхэм с трудом произнес:

— Это Олтемаунт. Сердечный приступ.

— Сердечный приступ, как бы не так! — взревел Манроу. — Покушение на убийство! Держи этого приятеля, — бросил он Хоршему и подскочил к сестре. — Миссис Кортман? С каких это пор вы служите медсестрой? Мы совсем потеряли вас, с тех пор как вы улизнули в Балтиморе.

Милли-Джин все еще держала руку в кармане. Когда она вынула ее, в ней оказался маленький пистолет. Она взглянула на Шорхэма, но Манроу заслонил его собой, а у кресла инвалида встала Лиза Ньюман.

Джеймс Клик крикнул:

— Убей Олтемаунта, Хуанита, быстро! Убей Олтемаунта!

Ее рука взметнулась, раздался выстрел.

Джеймс Клик похвалил:

— Чертовски отличный выстрел!

Лорд Олтемаунт получил классическое образование.

Он тихонько пробормотал, глядя на Джеймса Клика:

— Джейми? И ты, Брут? — и голова его упала на спинку кресла.

Доктор Маккаллок неуверенно осмотрелся, не зная, что сделать или что сказать. События этого вечера были для него в новинку.

Лиза Ньюман подошла к нему и поставила рядом стакан.

— Горячий пунш.

— Я всегда говорил, что таких женщин, как вы, Лиза, одна на тысячу. — Он с удовольствием отхлебнул из стакана. — Должен сказать, что мне интересно, что тут происходило, но, как я понимаю, это дело из области таких секретов, что мне никто ничего не расскажет.

— Что профессор — с ним все в порядке?

— Профессор? — Он взглянул на ее взволнованное лицо. — С ним все прекрасно. Если вас интересует мое мнение, ему все это, несомненно, пошло на пользу.

— Я подумала, что, может быть, шок…

— Со мной все нормально, — сказал Шорхэм. — Шоковая терапия — именно то, что мне было нужно. Я, так сказать, ожил. — Он был явно удивлен.

Маккаллок сказал, обращаясь к Лизе:

— Вы обратили внимание, насколько окреп его голос? В этих случаях вредна как раз апатия, а ему обязательно нужно работать, стимулировать умственную деятельность. Музыка — это замечательно, она его утешала и хоть немного скрашивала жизнь. Но ведь он человек могучего интеллекта — и вдруг лишился привычной работы ума, которая составляла смысл его жизни. Если можете, заставьте его снова заняться работой. — Он энергично кивнул в ответ на ее полный сомнений взгляд.

— Мне кажется, доктор Маккаллок, — сказал полковник Манроу, — что мы должны вам кое-что объяснить по поводу того, что произошло этим вечером, даже если, как вы и предположили, об этом придется молчать. Смерть лорда Олтемаунта… — Он заколебался.

— Его убила не пуля, — пояснил врач, — смерть наступила от шока. Правда, шприц со стрихнином мог бы сделать свое дело. Этот ваш молодой человек…

— Я очень вовремя выхватил у него шприц, — сказал Хоршем.

— Он что, волк в овечьей шкуре?

— Да, к нему относились с доверием и признательностью больше семи лет. Он — сын одного из старинных друзей лорда Олтемаунта.

— Бывает. А эта дама, они ведь, я так понял, работали вместе?

— Да. Она получила здесь место по фальшивым рекомендациям. Полиция разыскивает ее за убийство.

— Убийство?

— Да, она убила собственного мужа, Сэма Кортмана, американского посла. Застрелила его на ступенях посольства и сочинила сказочку про парней в масках, которые якобы на него напали.

— Зачем она это сделала? Что за причины, политические или личные?

— Видимо, он что-то прознал о ее делах.

— Скорее, он заподозрил неверность, — поправил Хоршем, — а вместо этого обнаружил осиное гнездо шпионажа и конспирации, и всем этим управляла его жена. Он не знал, как с этим быть. Славный парень, но соображал медленно, а она действовала быстро.

Удивительно, какую скорбь она разыграла на мемориальной службе.

— Мемориал… — произнес профессор Шорхэм.

Все удивленно повернулись в его сторону.

— Труднопроизносимое слово — «мемориал», но оно как раз к месту. Лиза, мы с тобой принимаемся за работу.