Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский

Здесь же, в Захарьине, с которым Турецкого связывало совсем невеселое воспоминание, он в последний раз виделся со своим школьным другом. Они гуляли по парку, вышли к карьеру, который, кажется, собирались закрывать, а землю — под рекультивацию. Потом Саша уехал, а товарищ через неделю умер, и хоронили его уже в Москве. И вот теперь — сколько же лет прошло? — пять? шесть? — а кажется, будто вчера проехал он мимо колоннады главной усадьбы и через хоздвор, по лесной дороге, выехал к карьеру.

Верно замечено: дуракам закон не писан. Самого карьера, вернее, того, что он помнил, не было и в помине. В неглубокой впадине, окруженный сосновым бором, раскинулся краснокирпичный городок. Или поселок, какие Саша видел в Прибалтике. Яркие, современные двух — и трехэтажные дома-коттеджи стояли не вплотную друг к другу, а на приличном расстоянии, окруженные невысокими плодовыми деревьями. Значит, поселку никак не меньше пяти лет. Но самое главное, к нему вела отличная асфальтированная дорога, и вот почему, увидев ее, Саша сразу дурака вспомнил. Теперь придется возвращаться к шоссе и делать внушительный круг.

Если издалека дома выглядели так, будто сошли с картинок рекламного проспекта, то вблизи ощущение праздничности, ухоженности, какого-то; не в обиду будь сказано, не очень российского порядка только усилилось. Стриженые газоны, аккуратные цветочные клумбы, невысокие оградки, составленные из сцементированного дикого камня и железных фигурных решеток, — словом, все было намеренно заграничным и, может быть, даже вызывающим. Саша понимал, что это подлое, конечно, чувство, но ведь мелькнула же мысль: эти ж заборчики — не препятствие, надо было крепостные стены вокруг возводить, а то вдруг мужичкам из соседней раздолбанной деревни придет в голову идея барина жечь. Или подобные желания больше не должны возникнуть?

Парень в спортивном костюме, бежавший трусцой по гравийной дорожке, на удивление быстро и внятно объяснил, как найти нужный дом, с какой стороны подъехать, посочувствовал по поводу безвременной кончины его хозяина. Значит, все тут известно.

Алмазов приобрел отличную собственность. Это был действительно огромный дом с открытым просторным двором с качелями, баскетбольными щитами и даже футбольными воротами. Складывалось впечатление, что это вообще не обычный жилой дом или шикарная подмосковная дача со всеми удобствами, а нечто вроде пионерского лагеря. Теперь их на западный манер называют бойскаутскими, а зачем?

Оставив машину у ворот, Турецкий толкнул незапертую низкую калиточку и пошел к дому. Прихрамывающий бородач в синем свитере с надписью «Virgin», что в переводе с английского вполне соответствовало понятию «девственница», открыл входную застекленную дверь. Саша представился, кратко объяснил цель своего визита необходимостью лично переговорить с хозяином или хозяйкой данного строения. Бородач представился в свою очередь. Оказывается, Турецкий в настоящий момент беседовал с комендантом, а вот хозяйка заведения очень занята с клиентами. Естественно, что в Сашиной испорченной башке немедленно мелькнуло: уж не в бордель ли он попал? Тем более что откуда-то из глубины дома до его слуха доносилось веселое бренчание пианино и несколько нестройных голосов выводили бравурную мелодию.

Но едва он вошел в дом, пакостная мысль испарилась. В просторной гостиной с широкими арочными окнами сидели в кружок полтора десятка парней и девушек, примерно от восемнадцати до двадцати пяти лет и хором разучивали песню. Аккомпанировала им женщина средних лет, на которую Саша обратил внимание еще в крематории. Но сейчас она показалась моложе и привлекательнее. Также среди собравшихся его следственный глаз выделил и молодого человека, сидящего в инвалидной коляске, который тоже был на похоронах.

Бородатый «девственница» подошел к хозяйке и что-то шепнул ей на ухо. Она обернулась, поднялась из-за пианино и сделала властный взмах рукой, видимо означавший, что пора расходиться. Молодежь тут же дружно поднялась, точнее, тронулась с мест. И вот теперь до Турецкого наконец дошло, что все эти ребята — инвалиды. Кто прихрамывал, кто вообще был в коляске, иные передвигались с помощью костылей.

Спустя несколько минут гостиная опустела, и Турецкий с хозяйкой уселись за низким столиком друг напротив друга. Он раскрыл портфель и снова представился полным своим титулом. Марина Ковалева, так звали хозяйку, блондинка с сильной, красивой фигурой, длинными волосами и круглыми серыми глазами, ничего от следствия скрывать не собиралась. Саша сразу, можно сказать, интуитивно почувствовал, что говорит она правду, и только правду, — редкость в следственной работе. Поэтому никаких наводящих вопросов задавать ей не пришлось.

Итак, в тысяча девятьсот семьдесят втором году Марина по контракту поехала в числе других советских специалистов на Кубу, чтобы заработать денег, в чеках, разумеется. Чеки тогда были в СССР самой доподлинной валютой — ни тебе долларов, ни дойчемарок. А профессия у нее была весьма нужная в те годы на Кубе — геолог. Поскольку остров Свободы остро нуждался буквально во всем, и это «все» возили через моря и океаны советские танкеры и сухогрузы, поиск полезных ископаемых становился на Кубе ведущей общегосударственной задачей. Никаких уникальных месторождений Марина не нашла, но ей повезло в другом: она вышла замуж за симпатичного и темпераментного кубинца из окружения самого Фиделя. В правительстве он занимался геологией. А звали его несколько сложновато для русского уха: Эмилио Фернандес Ксавьер Боуза. Этот веселый и бесхитростный человек исповедовал правду и терпеть не мог недомолвок. Он честно и прямо высказывал людям то, что думал — и о себе самом, и о деле, и о них. Это его в конце концов и погубило. Пока он критиковал своих коллег, это считалось в порядке вещей. Но однажды, находясь в советском посольстве на приеме в честь очередного юбилея Великой Октябрьской социалистической революции, Боуза после пятого или шестого бокала, словно бы в шутку, заявил, что Фидель, хотя и политический гений, однако в геологии — полный профан, ну и дальше в том же духе. Фидель, которому тут же, естественно, донесли об этом вызывающем демарше соратника, лишь нахмурился, но никак не отреагировал. Неловкость замяли. Однако ночью Боуза был арестован. Его вынули прямо из постели, от молодой жены. Идиотизм же ситуации заключался в том, что это была их действительно первая брачная ночь. Так они условились — чтоб после Октябрьского праздника, и молодой муж терпеливо сносил необъяснимый никакой логикой каприз своей жены — истинной дочери Страны Советов. В общем, что бы там ни было, а осталась супруга девственно чистой — и перед людьми, и перед Богом. Но ведь как же рассказать-то об этом? Кто поверит? Ведь сотрут же с лица земли насмешками… Эту свою «жгучую» тайну Марина хранила свято. Ей было разрешено вернуться в Москву и даже взять себе прежнюю, девичью фамилию. Вот в то время она и познакомилась с Сергеем Алмазовым, никаким еще тогда не банкиром, и даже, как теперь говорят, не завлабом, а самым обычным научным сотрудником института экономики — симпатичным мужчиной тридцати лет, с перспективной башкой и определенными амбициями.

Именно Алмазову и привелось разгадать тайну Марины. Роман их был страстным и бурным, хотя и не очень продолжительным. Дело в том, что Сергей уже был женат и имел семилетнюю дочку. Но к жене он, по его словам, после восьми лет совместной жизни, никакой сексуальной тяги не испытывал, хотя и лишать дочь отца тоже не желал. Обоюдной страсти хватило на год, не больше. И кончился роман тем, что Марина родила сына, но назвала его не в честь амбициозного папаши, а именем своего законного супруга, сгинувшего за свою любовь к истине. Так почему же все-таки Эмилио Фернандес, а не, скажем, Сережа? А это для того, чтобы у Алмазова даже и надежды не оставалось когда-нибудь продолжить их связь после такой измены! Держать ее с маленьким сыном в любовницах?! «Катись ты на все четыре стороны! Чтоб ноги твоей больше в моем доме не было!» Горшок об горшок и — в разные стороны…

Но шли годы, страсти, как водится, улеглись. Эмилио закончил школу, поступил в нефтяной институт, одновременно работал в лаборатории при институте. Марина тоже успокоилась, жизнь возвратилась в свое первоначальное русло. Жили как все. Были у нее увлечения, встречались достойные люди, сходилась, расставалась без излишних эмоций. Заработка хватало на нормальную, без особых излишеств жизнь. Но беда обрушилась, как всегда, неожиданно. Эмилио попал в автокатастрофу, почти год пролежал в больнице, и хотя остался жив, но диагноз для молодого человека был убийственным: паралич обеих ног. Горю Марины, казалось, не было предела. И вот тут Сергей неожиданно показал себя с самой лучшей стороны. Надо сказать, что до девяносто третьего года они практически не общались, так, изредка, накануне Нового года или дня рождения Эмилио раздавался телефонный звонок с поздравлениями, с предложениями материальной помощи. Но последнее Марина категорически отвергала. Эмилио к своему родному отцу относился с откровенной прохладой и желание встретиться, посидеть, поговорить за жизнь никак не проявлял. Зная это, Алмазов и не настаивал, считая, возможно, что лишь времени дано разрешить подобные проблемы, и, как выяснилось, тщательно скрывал от собственной жены свой давний «грех».