Бабочки Креза - Елена Арсеньева

— Гляжу, а там не дуб мореный, фанера, — продолжал человечек. — Поглядел я в трещину, за ней каморка. Хотел ребят кликнуть, а потом думаю: вдруг там схоронка Гектора? Разломал стенку, влез туда, поднял крышку в полу — подвал! Ага, решил, нашел тайник. Наверняка там что-нибудь зарыто. Вышибло ведь из головы начисто, что я на втором этаже, а до земли еще ой ка-ак далеко! Спрыгнул вниз — и полетел. Как прямиком в преисподнюю. Пятки отшиб, когда упал, едва с места смог сдвинуться. Куда попал? Орал, звал на помощь, но никто не слышал. Начал по стенам шариться, нашел какую-то дыру… Полез в нее, все коленки смозолил, пока не увидел свет. — Человек демонстративно отряхнул на коленях портки. — Вылез на косогор, уже собрался с обрыва сигать и в обход идти, как смотрю — тропа. Пошел по ней — а тут вы на камушке сидите. Вот, значит, и ты, и камень, — он с видимым удовольствием присел, — да и девка с тобой. Экий ты швыдкий, Гектор! — Человечек подмигнул Аглае, но наткнулся на ее ледяной, настороженный взгляд и спохватился, что слишком расфамильярничался.

— Вы уж, извините великодушно, барышня, люди мы простые, неграмотные, слова сказать не обучены, — забормотал он, пуча глаза и весьма бездарно валяя из себя деревенского ваньку.

Гектор продолжал стоять неподвижно, не спуская с человечка ни ствола, ни взгляда.

— А вот скажи, друг любезный, — проговорил он наконец, — видел ли кто, как ты в тот шкаф полез?

— Вот те крест! — горячо начал клясться человечек. — Вот те крест святой, истинный, что не видел никто!

— Какой же у тебя может быть крест? — усмехнулся Гектор. — Тебя зовут-то как?

— Сема Фельдман, — виноватым тоном сказал человечек и вроде бы как даже покраснел.

— Ну я же и говорю, что крестом тут и не пахнет, — насмешливо бросил Гектор. — Ты в отряде Конюхова кто, Сема Фельдман?

— Писарь, — с ноткой гордости сообщил тот. — А что?

— Просто так интересуюсь, — пояснил Гектор. — И как к тебе Конюхов относится?

— Лучше некуда! — приосанился Сема. — Я у него в отряде — самый первый человек. Гаврила понимает, откуда и куда теперь дует красный революционный ветер. Его матросня — крестьяне да работяги, дурни, им бы пулять по ком ни попадя, а я в хедере учился, и по-русски пишу, читаю, и на иврите, и на идиш.

— Как я погляжу, ты очень ценный для Гаврилы человек, Сема Фельдман, — оценивающе поглядел на него Гектор.

— А то! — обрадовался Сема. — Я стараюсь. Сейчас такое время, что наш брат иври — по-вашему еврей — может пойти очень далеко, очень. Небось все наши дошли до самых верхних верхов. Что тебе говорить за Янкеля Мойшевича Эйнмана, то есть Яшу Свердлова? Что тебе говорить за Лейбу Бронштейна, — Леву Троцкого, либо за Герша Радомысльского — Гришу Зиновьева? Вот погодите, мы еще всех русских заставим учить иврит или идиш, как они нас заставляли талдычить свои аз, буки, веди! А все почему? Потому, что русские дураки, а иври — хитрые! Вы ведь каждый сам по себе, а мы друг за дружку стоим горой.

И тут же он перехватил взгляд Гектора и мелко засбоил:

— Да я не про тебя, Гектор, ты у нас тоже хитрый, как самый настоящий местечковый еврей. Вон как одурачил и Хмельницкого, и Гаврилу Конюхова!

— Слушай, Сема, — задушевно произнес Гектор, и в голосе его вдруг зазвучал такой же акцент, как у Фельдмана. — Большое тебе спасибо за то, что ты меня так высоко ценишь. Ты учти, я против евреев ничего не имею. Я не черносотенец! У нас среди эсеров много было евреев. Возьми хоть товарища Вольского! Да и лучший друг моего отца, адвокат, еврей. Второй его друг — тоже еврей, правда, выкрест. Отец был его крестным отцом. Смешно, верно, Сема? Тот человек был Вольф Циммерман, а стал Владимир Проскурин, фамилию жены взял. А ведь он — не кто иной, как родной отец вашей комиссарши — Ларисы Полетаевой.

— Да у нее не только отец был из наших, — оживился Сема. — Про отца-то все знают. Но говорят, и первый муж ее был иври.

— Про первого не скажу, — покачал головой Гектор, — ничего о нем не знаю, кроме того, что какой-то ворюга он был. А вот про второго знаю. Убили его. Красные убили, еще в ноябре семнадцатого. Полетаева поставили к стенке за то, что он на крыше своего дома укрепил антенну — радиосигналы принимать. Есть такая новомодная выдумка — радио, передача звука на расстоянии. Так вот его потащили в чеку и решили расстрелять, потому что кто-то ляпнул сдуру, мол, он будет сигналы белым передавать. Лариса в то время была в Москве. Жена Полетаева — вторая, женщина, на которой он женился после того, как Лариса его бросила, — кинулась комиссарше в ноги, умоляя спасти его, но Лариса и пальцем не шевельнула. Так его и расстреляли. А ты думаешь, он был кто? Русский? Ничего подобного. Он был ваш. Лариса могла его спасти, но не спасла. А ты говоришь, все ваши друг за друга горой стоят…

— Неужели Полетаев был еврей? — ужаснулся Сема.

— Совершенно верно. Историю его гибели я узнал от отца Ларисы, который написал моему отцу.

— Це-це-це, — удрученно покачал головой Сема. — Скажи на милость, какие ошибки бывают! И все равно, Лариса за своих горой стоит, я тебе точно говорю…

— Ошибки и впрямь бывают, — вежливо оборвал его Гектор. — Вот и ты ошибся, Сема. Ошибся, когда пришел сюда и попался мне на глаза. Думаешь, я позволю тебе привести всю вашу гоп-компанию по моему следу?

— Да я же тебе говорю, Гектор, — улыбнулся Сема, — все случайно вышло. В шкаф нечаянно вломился, никто и не знает, что я в подпол провалился. Я ничего никому не скажу!

— Точно, не скажешь, — кивнул Гектор, чуть пошевелив указательным пальцем.

Грянул выстрел.

Сема упал возле камня, рядом с Аглаей, и кровь, хлынувшая из его простреленного горла, забрызгала ей руки.

— Софим, Сема, — тихо сказал Гектор. — Софим![3] Конец!

Ну, если для Семы это был, конечно, конец, то для Аглаи — только начало страшной истерики. Черт знает, почему именно смерть никчемушного, болтливого, неприятного существа, врага так подкосила ее. Просто, наверное, силы кончились. И еще кровь на ее руках… Кто знает, может, упади Сема в другую сторону, она не обезумела бы так. Гектор должен был подумать, что кровь Семы забрызгает ее, должен был!

Она уже не помнила, какие обвинения она выкрикивала, швыряла в лицо Гектору. То, что Сема был самый обыкновенный бандит, который, окажись у него оружие, хладнокровно прикончил бы их, подкравшись, ничего не меняло. Ее сразило обыденное хладнокровие, с которым Гектор застрелил человека. Он выстрелил даже не от большой опасности. Взял — и убил. Сам-то инстинктивно отстранился, чтобы не забрызгаться, а Аглая…

Он просто залил кровью женщину, с которой только что целовался как одержимый! На том месте, где трава была измята их телами, натекла лужа крови… И это заставляло ее рыдать еще сильней.