Капитан звездного океана - Юрий Медведев

— Ничего я не испугался! — запальчиво возразил Володя. Володя уже порядком устал от нее. Ее речь была понятна ему — и в то же время перемежалась словами, о смысле которых он догадывался с трудом, как будто знал их когда-то очень давно, а теперь забыл и смутно припоминал забытое. Кажется, она говорит на языке нихов! Отец Володи был них, и дедушка с бабушкой — отцовы отец и мать, которые умерли очень давно, когда Володя только родился, — они тоже были нихи. А мама Володи русская, и родители ее русские. Глаза у него зеленые, волосы каштановые, как у мамы, но черты лица: высокие скулы, узкие глаза, смуглая кожа — точь-в-точь как у отца. Но языка нихов Володя не знал, а тут слушал старуху, говорящую по-нихски, и все понимал. Мала того — сам отвечал ей. Чудеса… Но бабуля явно со странностями. То мертвецом его обозвала, то к звездным людям причислила. Инопланетянин теперь Володька Зиновьев! Нет уж, хочется ему подальше от этой старушки оказаться, хоть дома он только и делал, что мечтал о всяких необычайных приключениях. И он попросил:

— Бабушка, пожалуйста, покажите мне дорогу на восточный склон, про который вы говорили! Я хочу найти наш вертолет. Может быть, Там все в порядке, дед меня ищет…

— Ну что же, я провожу тебя туда, — помолчав, ответила старуха. — Но в Млыво — селение мертвых — возвращаясь, позволь и мне взобраться на небо по веревке, на которой ты спустился сюда. Днем и ночью жду я, когда настанет мне пора уйти в Млыво, но все живу… Не хочу сама на съедение чогграмам броситься, потому что это грех. Знаю, не соберут мне соплеменники дрова для погребального костра…

Так вдруг жалко Володе эту несчастную старушку. Наверное, дети ее уехали в город, выучились там, работают, а она свои дни доживает в этом дореволюционном шалаше.

История старой Унгхыр

Сильный шум послышался вдруг снаружи. Будто сюда, в сердце тайги, залетел прибрежный тайфун и закипел в кронах вековых деревьев. Стены шалаша ходуном ходили! А старуха легко подскочила к входу и сдвинула не то тряпку, не то шкуру, которая его заслоняла.

Странные, тонкие клики неслись с вышины: не ветер это шумел, а хлопали крылья многих птиц. Вот стая на миг закрыла луну, звезды над шалашом.

— Хонглик! Вакук! — закричала старуха. У нее был такой голос, словно она звала добрых старых друзей. — Саньпак! Нымгук!

Нымгук… Это слово Володя тоже знал. Ведь это нихское имя. Так звали его бабушку, мать отца. Но почему старуха зовет птиц человечьими именами?

Несколько птиц меж тем отделились от стаи и влетели в шалаш. Они пронзительно кричали, и так же пронзительно и неразборчиво вторила им старуха: то ли будто сама в птицу превратилась, то ли птицы, как старухи, обсуждали какие-то важные дела… — Перахра, нхак, олухна… — услышал Володя слова, похожие на заклинания, и… наверное, с глазами его что-то сделалось, потому что все кругом словно бы заволокло дымом.

Володя долго тер слезящиеся глаза кулаком, а когда открыл их, увидел, что вокруг костра сидят несколько молодых женщин. Все они были в черных халатах с желтыми узорами на рукавах и подолах, а одна, наоборот, в желтом халате с черными узорами, знакомом уже Володе. Так была одета старуха хозяйка. Но теперь у нее были длинные, черные глаза — будто звезды блестели они. «Это старуха в нее превратилась!» — понял Володя.

— Не бойся тахть — Ночных птиц, — говорила красавица. — Это подруги мои. Раньше девушками были. Вот это Хонглик, это Саньпак… А меня зовут Унгхыр — Звезда.

Мы работящими девушками были. День и ночь шили, все что-нибудь шили. Из бересты посуду делали. Работая, пели… — Она высоким голосом затянула: — Анн-нга… ыннн-нга… — Взглянула на подруг, словно ожидая, что они помогут, но те молчали. Унгхыр тоже помолчала, понурясь, потом опять заговорила: — Голубую лилию найти мечтали. О, голубая лилия, насыщающая голодных, исцеляющая больных, исполняющая заветные желания! Целебны и сладки луковицы ее. Отведав, будешь стремиться отведать снова. Прекрасен цветок ее. Увидев, будешь стремиться увидеть снова. Голубую лилию стерегут чогграмы…

Нихи с одним только копьем смело вступали в единоборство с медведем. Муки женщины, рождающей дитя, нихи почитали за героизм больший, чем победа мужчины над медведем. И то и другое страшно. Но страх перед чогграмом сильнее всех других страхов, ибо после встречи с чогграмом от человека не оставалось ничего. И только во имя чудодейственной голубой линии отправлялись женщины племени нихов в потайные и опасные места, потому что цветок и луковица голубо лилии могли возвратить здоровье больному, жизнь умирающему, счастье несчастному.

Сначала долго выбирали старейшие, кто пойдет в поход. Лишь смелой, ловкой и сильной нихинке позволялось идти. Ведь испугавшись плача чогграмов, погибнуть могла! Только добрых духов молить о помощи оставалось тем, кто растеряется…

Самую сильную, самую смелую, самую ловкую выбирали вожаком — такую, которая сама не испугается и другим свой страх не передаст. Страх ведь — как огонь. Испугавшиеся женщины — как сухая трава. Одна от другой вспыхнут — и вот уже никого не осталось.

Если в тайге голос чогграмов раздастся, нихинки должны окликать друг друга, в один ряд за вожаком становиться. Сначала самые сильные, потом те, что устали, ослабели. Здоровые не должны были гибнуть из-за слабых. Закон похода: пусть немногие погибнут — большинство спасется.

Давно это было… Тогда как раз лето засыпать думало. Орлиный месяц кончался. Пошли нихинки в тайгу, в заповедные места, за голубой лилией. Кто луковиц набрать, кто — цветов… Унгхыр никому не говорила, зачем ей цветок. Кто спросит — она глаза опустит, промолчит. Перестали спрашивать, но вожаком Унгхыр выбрали.

Сначала женщины на лодках долго плыли против течения, потом к берегу пристали, в чащу вошли. Долго искали потайную поляну. И вот нашли. Стебли у лилии выше, чем у саранок, листья меньше, а на нескольких веточках — голубые цветы. В бутонах они светло-голубые, как небо под солнцем в зените. Увядая, почти черными, будто ночь, становятся. Но вся красота — в раскрывшихся цветках. Они на вечернее небо похожи, когда солнце уже умерло, но первая звезда еще не взошла.

На голубую лилию глядя, долго стояли женщины молча, а Унгхыр думала, что если каждое слово свой цвет имеет, то такое же цветом, как голубая лилия, наверное, слово «любовь»…

Но день уже спешил встретиться с вечером. Заспешили и женщины. Наполнили луковицами берестяные чумашки, не забыв по зубчику от каждой отделить и на прежнем месте посадить, чтобы снова здесь зацвела голубая лилия. Унгхыр цветок на груди скрыла. Потом в обратный путь все отправились.