Лучший из миров - Наталья Колпакова

Император оказался добрым болваном. Он искренне радовался знакомству с новообретенным кузенчиком, держался совсем по-свойски, разве что по плечу не хлопал. И, по всему было видно, до тошноты обожал свою брюхатую супругу. Императрица вышла замуж совсем юной, и теперь, когда ее первенцу-наследнику минуло одиннадцать, оставалась молодой девахой, по общему приговору, красавицей. На вкус Саоры, она была простовата: мягкая, словно сыгранная под сурдинку, застенчивая не по чину, вся ушедшая в свою беременность. Довольно-таки бесцветная самочка. Он вспомнил яростную, как лесной пожар, замученную им ведьму, и взгляд его затуманился, придавая Саоре вид законченного мечтателя.

Его представили и принцу. Мальчик как мальчик. Он был Саоре неинтересен. Разменная фишка, из тех, что первыми выходят из игры. За родственной болтовней Саора не расслаблялся, работал вовсю. И довольно быстро нащупал в свите императрицы нечто многообещающее. Молодая фрейлина – и не просто фрейлина, родная сестра, всего парой лет старше Ее Ничтожного Величества. Эта была почти хороша! Черты, может, и не совершенные, но пролепленные, законченные, не то что у рохли-сестрицы. Темные, глубокие, как гиблая топь, глаза. Вместо розовости, белесости, золотистости – отполированная звериная кость, пылающая медь, кровь. И глубже, под тонкой, туго натянутой скулами кожей, такой же жесткий, литой костяк личности. Саора сразу все про нее понял. Адски завидует сестре. Считает, что та украла у нее венец (и правильно считает, мысленно согласился он). Сызмальства относилась к ней, маленькой простушке, свысока, и вдруг такое! А та, по недальновидному своему добросердечию, осыпает старшенькую благодеяниями. Вот возвысила, сделала первой фрейлиной. Фрейлиной! А грезился-то престол! И тогда эта, униженная, лишенная возможности презирать, начала ненавидеть.

Заинтересованный всерьез, он пустил в ход магию. Очень осторожно, под надежно экранирующим защитным заклятием, после тщательной разведки – нет ли поблизости магов. Не ровен час, выловит кто, заподозрит Саору в злоумышлении против императорской фамилии. Страшное, погибельное обвинение! Причем, что самое смешное, совершенно справедливое. Саора мягко улыбнулся, обласкивая взглядом венценосных смертников. Он станет первым. Первым во всей истории, кто убьет правителя и присвоит власть. До сих пор такое случалось разве что в Темные Времена, когда Первый мир был совсем-совсем иным, и так Давно, что сама память о тогдашних потрясениях сгинула в пучине веков. Но пока… пока приходилось осторожничать. Итак, он мысленно дотянулся до свихнувшейся фрейлины и тронул ее душу едва ощутимым прикосновением. Ощутил тяжелый, болезненный жар. Надавил сильнее, как на воспаленный нарыв. И, уже убежденный, что опасаться нечего, нагло вошел глубоко внутрь, в самое ядрышко. Она покорно впустила чужака в свое существо. Вся ее сила, непримиримость, воля, страсть – все было устремлено в одном направлении, на ненавистную сестру. Ей самой не осталось ничего, и не было уже ни способности, ни желания защититься от вторжения. Она даже не сразу заметила атаку. А заметив, отдалась тут же, рабски, едва ли не с радостью. Жгучее одиночество выело в ней дыру, и туда, в эту распахнутую навстречу пустоту, без помех вливалась сейчас плотная воля Саоры.

Прекрасная аудиенция! О таком успехе он и не мечтал – сразу найти куклу. Он даже не стал привязывать к кукле ниточку, чтобы не наследить без нужды. Никуда она от него не денется, эта бешеная девка. Кукла так возлюбила своего мучителя-кукловода, что пошла плясать сама. А думала, бедная, будто это ее танец.

После затянувшегося прощания, вырвавшись, наконец, из родственных объятий, Саора случайно коснулся взглядом еще одного человека. Здоровенный парняга, видом истинный богатырь – и ничего больше – едва ли мог его заинтересовать. Обычный служака, молодой, здоровый, безголовый, все мысли о бабах… Годится разве что стоять на карауле. И Саора тогда прошел мимо, лишь приостановившись, – взгляд уперся в великана, и вдруг перехватило дыхание, будто попал из воздуха в воду. Загадочная преграда моментально исчезла, и Саора, напряженно обдумывающий свою многоходовую авантюру, поспешил восвояси. И лишь потом, много позднее, вспомнив, осознал, какое у могучего сопляка стало в тот момент лицо. Потерянное… Нет, даже не так: оно словно падало, рушилось, не в силах опереться ни на одно из привычных, бесполезных сейчас выражений, и все никак не находило опоры. А притихший здоровяк (кстати, Терис его звали, но имя – это было уже позже, много позже) еще долго приходил в себя. Ни тогда, ни дальше он так и не смог отдать себе отчет в том, что с ним приключилось, да не слишком и пытался, как-то не водилось за ним такой привычки. Не было ведь ничего! Просто-напросто выходил из императорских покоев мальчик в глубоком трауре – в темно-синем с головы до ног, – вскинул на Териса светлые глаза. Из-за траурного одеяния в них скользили синеватые отблески, а сами глаза были серые, странно большие, ясные, прозрачные, как подтаявший лед. Лед, намороженный из особой воды – неподвижной, отстоянной, очищенной от всего живого.

В тот самый миг Саора приобрел еще одну куклу. Тогда он еще об этом не знал. Он же не применял к верзиле магию, он вообще едва его заметил. Так что это была задачка не для ума, для чего-то другого – чувств, что ли. А в чувствах он был не силен.

Покидая клуб реконструкторов, Мирон сдержанно ликовал. Имени архивариуса, возможного приятеля Дана Неуловимого, он так и не выяснил, но это мелочи. Музей один, и архив в нем, должно быть, один, а много ли там может быть сотрудников? Да еще с «дурацким» именем? Найдем! Но дальше дело снова начало буксовать. Мирон быстро выяснил адрес и телефон – только чтобы убедиться, что сегодня в музее выходной, а завтра санитарный день. Потом подоспела расплата за дни самовольной охоты на Палого. Мирон настолько запустил дела, что пришлось спешно хватать в руки лопату и кидаться разгребать остропахнущее… ну да, вот именно это. Начальства он не боялся, но ведь правда – у него есть работа, и он обязан ее выполнять.

А потом грянул гром.

Мирон был слишком последователен, чтобы, увлекшись какой-то одной идеей, бросить на полпути остальные. Обязательно нужно было продолжать отслеживать информацию по всем необычным происшествиям и тем более преступлениям в городе. В последнее время у него не было возможностей по нескольку раз на дню просматривать сводки и ковыряться в интернете, и он подписал на это дело безотказную Иланну. И не ошибся. Однажды Иланна позвонила ему на мобильный и сразу, без долгих преамбул, зачитала нарочито нейтральным голосом такое, от чего у Мирона ладони вспотели. На удачу, место невероятного происшествия, «напоминающего криминальную разборку», относилось к одному из центральных присутствий, где у Мирона были хорошие друзья. При первой же возможности он под надуманным предлогом сорвался (бумаг накопилось – утонуть можно!) и помчался туда. Один из приятелей, в серьезной, кстати, должности, встретил его еще на подступах и помог пробраться за ограждение. Толпа любопытствующих набежала такая, что пришлось выставлять охрану из местных, с «земли». Судя по тому, как жестко, без обычной прохладцы, блокировался доступ во двор (Мирон видел, как пристально изучались документы кого-то из жильцов), дело сочли не рядовым. И приятель, вышедший навстречу, на людях являл лик деловитый и непреклонный. Того и гляди, рявкнет по-киношному: «Без комментариев». Но под маской невозмутимости у него в лице что-то прыгало – что-то детское, дураковатое, будто там, во дворе, за домами стояла на парковке тарелка с пришельцами, про которую он твердо знал от взрослых, что ее не бывает.