Заговор против «Эврики». Брошенный портфель - Виктор Егоров

Утром Семен узнал, что его назначили дежурным по управлению.

В приемной было тихо. Помалкивали телефоны. Семен просматривал информационный бюллетень “Новые книги”. Большая и хорошая библиотека была мечтой его жизни. Скоро зарплата. Семен с удовольствием подумал, что он пойдет по книжным магазинам, будет долго, не спеша рыться на длинных полках, уходящих под потолок. Ему всегда казалось, что самые интересные книги где-то стоят и обязательно ждут его.

Далеко за полночь один из телефонов — белый с темным шнуром — тоненько заверещал. Семен поднял трубку и услышал знакомый голос — звонил капитан Асланов. Капитан говорил горячо, голос словно булькал в трубке: обокрали посольство. Старший лейтенант взглянул на часы — шел пятый час, вот-вот начнет светать. Но ничего не поделаешь, придется будить Никодимова. Случаев ограбления посольств никогда не бывало. Семен набрал номер, долго слушал гудки. К телефону подошла жена Никодимова, потом взял трубку и сам Василий Степанович. Семену казалось, что он видит, как слушает полковник его доклад, — наклонив тяжелую от сна, крупную голову. Выслушав, Василий Степанович несколько секунд молчал, дыша в трубку, — дыхание было тяжелым и прерывистым; потом сказал:

— Вызови к шести Смирнова и Харитонова… — Голос в трубке запнулся на мгновенье; донеслось смущенное покашливание: — Ох, извини, Семен. Ведь ты сейчас дежуришь, я и запамятовал. Так ты пошли за Игорем. Я в шесть буду.

Семен был доволен — полковник назвал его ласково, по-домашнему. Харитонов позвонил, чтобы послали за Смирновым. Потом, мягко ступая по широкой дорожке, подошел к окну, отодвинул портьеру, там за горбатыми крышами домов начинался рассвет, небо синело, проступали деревья, просторный коридор улицы, убегавший в утреннюю мглу. Можно было гасить свет, когда телефон позвал его к столу. Звонили из Бюро пропусков — пришел какой-то человек.

— В сквере на скамейке он подобрал портфель, — сказал дежурный.

— Ну и пускай несет его в милицию, — недовольно пробурчал Харитонов.

— В портфеле бумаги на иностранном языке.

— На иностранном? — Семен оживился. — Пропустите его ко мне.

Может, это портфель из посольства? Вор взял деньги, а портфель за ненадобностью выбросил?

За дверью раздались шаги. В приемную вошел круглый, улыбающийся человек, с бойкими, несмущающимися глазами на выбритом до синевы лице. Сев, он протянул портфель:

— Вот…

Семен взял портфель, открыл; бумаги лежали в синей папке. Он взял одну — шрифт был латинский, но язык незнакомый.

— Ну, расскажите.

Пока Семен разглядывал бумаги, веселый человек молчал. Он сидел, откинувшись на спинку стула, глаза притихли, и руки на коленях лежали притихшие; но едва заговорил, как все в нем пришло в движение. Он шофер, ходит обычно в это время в парк за машиной; так он шел по бульвару и сегодня и вдруг увидел на скамейке этот портфель. Семен спросил, как лежал портфель. И записал все, что рассказал шофер.

III

Василий Степанович многим казался суровым. Игорь, придя в первый день на работу, заявил Семену: “Ну и сухарь твой полковник”. Семен только улыбнулся и ничего не сказал.

Думать полковнику приходилось много: он листал бумаги — и думал, говорил — и думал, спускался обедать в столовую — и думал; дел у него было невпроворот, не на всех работников он мог положиться, как на Семена; Игорь не знал, что иногда полковнику приходилось думать и за него, Смирнова. Отсюда — постоянная сосредоточенность, которая не располагала к лишним разговорам. Отвлекался он редко, но и тогда говорил мало, а был просто внимателен, вежлив, терпелив.

Напряжение давало себя знать — старел Василий Степанович в последние годы быстро, стал уставать, морщин на лице прибавилось. Все чаще побаливала рана на виске — осколок взломал кость, но глубоко не ушел, так раненого и доставили на Большую землю. Осколок извлекли, рану зашили, а рубец остался крупный, приметный — памятка на всю жизнь. Когда рубец начинал болеть, полковник поглаживал его легонько рукой, будто массировал. Боль успокаивалась.

Сегодня выпал вечер, который Василий Степанович провел, против обыкновения, дома. Жена начала уже сердиться: “Хоть один вечер посиди с нами по-человечески. Приедут дочери…” И он дал слово, хотя и не знал, как это у него получится — сидеть целый вечер и ничего не делать? Он остался дома, держал на коленях внуков, а Марина говорила с дочерьми — и до чего все ловко у них получалось, говорили они легко и просто, говорили обо всем и обращались к нему, он отвечал и играл с внуками. Дочерей было две, а внучат трое — компания подобралась шумная. Марина всех угощала и улыбалась, и глаза ее были влажными от счастья. Василий Степанович тоже чувствовал себя покойно и счастливо, время пролетело незаметно, но когда дочери ушли, он все никак не мог заснуть.

Марина спала. А он вставал, курил и, надев шлепанцы, бродил по комнате. Наконец, лег и уснул. На рассвете жена разбудила его:

— Тебе звонят, — и проворчала: — Ни днем, ни ночью нет покоя.

Он привстал, голову клонило к подушке, пришлось прижать трубку к уху:

— Слушаю. Что? Ограблено посольство? Какое посольство? Когда?.. Ага…

Потом был второй звонок: найден портфель.

Марина зажгла свет, ушла на кухню; она знала свое дело — если муж уйдет голодный, то так голодный и просидит до обеда; и звони тогда к нему и справляйся: сходил ли в столовую, и выслушивай ворчанье: нашла, о чем звонить… На сковороде зашипело масло, чайник тоненько запел. Василий Степанович съел котлету, выпил стакан чаю вприкуску, встал. Марина вслед за ним шагнула в прихожую.

Василий Степанович надел плащ, глянул в окно. Внизу стояли липы. Сверху они казались широкими, приземистыми. Он скользнул взглядом выше — дома, гребни крыш поднимались отовсюду, а над ними хмурилась сплошная низкая облачность, и было непонятно, стояла она или двигалась. Василий Степанович остановился у двери, пообещал:

— Я позвоню перед обедом.

Марина кивнула, хотя знала, что он не позвонит; провожая, вышла на лестничную площадку, Василий Степанович оглянулся и улыбнулся ей.

В приемной его ждал Харитонов.

— Пойдем.

Они вошли в кабинет.

— Ну, где бумаги?

— В портфеле.

Василий Степанович заглянул в портфель, раскрыл папку, повертел в руках бумаги.

Посол говорил, что в портфеле не было секретных документов, а здесь сразу бросилось в глаза письмо с грифом “Лично. Конфиденциально”. Никодимов прочел его и нахмурился. А может быть, он не так понял? Надо поточнее перевести.

Василий Степанович захлопнул портфель, протянул его Семену.

— Отнеси бумаги переводчику. Да сам возвращайся.

Семен взял портфель и вышел. Никодимов поглядел ему вслед, подошел к окну. Поднял шпингалет, несильно потянул за ручку; створка не поддавалась, он потянул сильней, петли заскрипели, в приоткрытую створку, хлынул свежий воздух; шторы заколыхались.

Никодимов стоял, дыша полной грудью. Дождь кончился, утро было прохладное; на пожухлую траву упали первые листья. Принесли газеты. Василий Степанович пробежал заголовки: “Ассамблея ООН”. “Американская машина голосования буксует”. “Скандал в Довре”. Он свернул газеты. Василий Степанович глянул на зеленые еще дубки, на тополь — он стоял неподвижно, большие листья наверху были изжелта светлы, а внизу они сморщились и потемнели.

“Вот и снова осень…” — Василий Степанович поежился. Он подумал о портфеле. Почему вор, взяв деньги, бросил портфель? Потом он вспомнил о старшем лейтенанте Харитонове. Почему он такой мрачный? Что с ним случилось? Семен всю жизнь был у него, как на ладони, даже когда учился в университете, он знал о нем почти все — они были, как отец и сын, часто виделись. Василий Степанович считал, что у Семена нет от него тайн, и вот что-то появилось…

“Влюбился? Пора бы, — подумал Василий Степанович. — Нынче пошла мода на поздние браки — раньше тридцати лет не женятся. Семен к тому же стеснительный”. Полковник вспомнил, как он сам женился восемнадцати лет. Сейчас сыну Витьке было бы больше, чем Семену, и они дружили бы. Погиб Витька в войну. Остались две дочки — обе вышли замуж. Он и не заметил, как дочки выросли. Годы идут — словно ветер выдувает их из-под ног. Ему уже за пятьдесят. Веселому чернявому комсомольцу Ваське — за пятьдесят. Даже не верится… Василий Степанович покачал головой. Глаза опять скользнули по газете: “Скандал в Довре”. Что там такое могло случиться? Он пробежал первые строчки, но читать не стал, снова подумал о Харитонове.

Из окна потянуло ветерком, с тополя, трепыхаясь, запоздалой бабочкой слетел лист. Василий Степанович вздохнул и прочитал заметку. Скандал был обычный — в Америке случалось и не такое. Министр финансов Ганы Гвадемах и его секретарь по пути в Принсес-Энн остановились в Довре у ресторана — выпить апельсинового сока, но их вытолкали взашей…