Ловушка для Катрин - Жюльетта Бенцони

– Катрин, вы бредите! Время уходит!

– Ну и пусть! Я не хочу ничего знать, я не хочу больше бороться… я не хочу командовать, вести войну. Я хочу быть женщиной… только женщиной… и я хочу, чтобы меня любили.

– Катрин, опомнитесь! Отпустите меня…

– Нет! Я знаю, что вы меня любите… уже давно, и я устала быть одна! Мне нужно, чтобы мной занимались, чтобы жили для меня, со мной. На что мне мужчина, который мечтает только о том, чтобы убивать или дать убить себя во имя славы!

– На что он вам? Пока что вы должны попытаться спасти его от худшего, сохранить отца детям и единственного господина для самой себя. Что же касается меня, Катрин, вы ошибаетесь, пытаясь меня искушать. Я вас люблю, это правда, но я сделан из того же теста, что и Монсальви, я такой же, как и он! Даже, может быть, хуже, потому что я мечтаю о власти! Придите в себя и вернитесь на землю! Что бы он подумал о вас, если бы видел в эту минуту?

Она запрокинула голову, посмотрела на него, ее глаза были затуманены, а приоткрытый влажный рот обнажал маленькие блестящие зубы.

– Я не знатная дама, – пробормотала она, ласкаясь к нему, как кошка, – я девушка с Моста Менял… Самая простая девушка, как и ты простой человек, Тристан! Мы не рождены на вершинах! Тогда почему бы нам не любить друг друга? Может быть, ты поможешь мне забыть моего безжалостного сеньора…

С частым дыханием и бьющимся, как большой церковный колокол, сердцем Тристан чувствовал, что еще мгновение, и он дойдет до того момента, когда уже невозможно будет вернуться назад.

Она заставила его играть гротескную роль Иосифа, надменного и полного предрассудков перед лицом очаровательной жены Потифара, которая, однако, даже не осознавала своей наивной испорченности.

Еще несколько секунд, и он сорвет это платье, которое открывало его взгляду так многое, бросит Катрин на кровать, чтобы найти секрет ее женственности и забыть все, пользуясь минутным душевным расстройством, о котором она будет жалеть. Но танталовы муки все же подошли к концу, и Тристан почувствовал, что восхитительно идет на дно…

Скромное царапание в двери спасло как раз вовремя. Его лоб был покрыт потом, волосы слиплись, и он дрожал как в лихорадке.

Отчаянным усилием он освободился наконец от ее рук.

– Довольно! – проворчал он. – Вы не слышите, что стучат?

Через дверь приглушенный голос хозяйки сообщал, что внизу ждут рыцари из Оверни и что они очень спешат.

Тогда, не желая больше слушать протестов Катрин, Тристан бросился к кувшину с водой, наполнил таз и принялся при помощи салфетки вытирать лицо и шею Катрин, одновременно крича хозяйке:

– Дайте им вашего лучшего вина и заставьте подождать еще минуту! Мадам потеряла сознание. Я привожу ее в чувство!

– Вам не нужна помощь?

– Нет. Все будет хорошо.

Продолжая говорить, фламандец превратился в камеристку. Сжав зубы, с ловкостью, на которую никто бы не счел его способным, он привел в порядок платье Катрин, потряс его, чтобы расправить складки, и приступил к ее прическе. Быстро он поправил косы, снова обернул их вокруг ушей и, схватив соскочившую с хеннена вуаль, обернул плечи и шею молодой женщины.

Потом, держа ее на вытянутых руках, объявил:

– Ну вот, так лучше! Теперь вас можно представить.

Катрин позволяла вертеть себя совершенно безропотно, и по мере того, как Тристан приводил ее в чувство, взгляд становился менее туманным и обретал прежнюю ясность. Опьянение, которое на самом деле было легким, улетучилось, чтобы уступить место глубокому смущению.

Когда ее спутник увлек к двери, она остановилась:

– Нет, друг Тристан, я не хочу пока спускаться… не сказав вам… что мне стыдно! Вино… гнев… Я потеряла голову, мне кажется. И даже не решаюсь представить, что вы могли обо мне подумать.

Он рассмеялся, взял ее за плечи и поцеловал в лоб.

– Я думаю, что у вас нет никаких причин стыдиться… К тому же вы сказали великую правду. Это правда, что я вас люблю… и уже давно! И если вы хотите все знать, если бы госпожа Ренодо не постучала в дверь, я уверен, что в эту минуту именно я просил бы у вас прощения! Теперь… надо это забыть. Ничего не произошло… и мы друзья, как и прежде! Пойдемте! Надо к ним выйти, так как действительно время уходит и нам надо принимать решение.

В зале гостиницы, в одно мгновение ставшем недоступным для обычных посетителей из-за скопления солдат, Тристан Эрмит, тесно окруженный плотным кругом рыцарей, рассказал о том, что узнал в Бастилии.

Некий монах явился в монастырь с приказом, подписанным и запечатанным личным гербом мессира Жака де Шателье, епископа Парижа, который дал ему доступ к заключенному по имени Арно де Монсальви, чьим исповедником он являлся и чью душу он собирался приготовить к христианскому раскаянию. Монаха отвели в башню Бертодьер, где томился Арно, и закрыли за ним дверь.

Через несколько минут надсмотрщика привлекли крики монаха, и, уверенный, что заключенный душит святого человека, он поспешил на помощь. Он открыл дверь… и упал, сраженный в сердце ударом кинжала. Обеспокоенные стражники прибежали на шум и были немедленно поражены мечом, так как, по всей видимости, под своей одеждой монах принес целый арсенал и, кроме этого, вторую рясу, которую надел Арно.

Переодетые пленники достигли двора, потом караульных помещений, где два человека стояли на страже у потайных ворот. Это были лучники Орлеанского Бастарда, и они прекрасно знали сира де Монсальви. Когда беглецы проходили по мосту, капюшон Арно соскользнул и открыл его лицо. Немедленно узнанный, он первый нанес удар. Стражник вскрикнул, и этот крик стал последним, через несколько секунд они убили и второго лучника. Вскочив на лошадей, которых держали за повод четыре человека, исчезли в облаке пыли по направлению к деревне Шаронн…

– Но в конце концов, – вскричала Катрин, когда Тристан завершил свой рассказ, – этот человек, у которого был приказ епископа, кто это мог быть? Кто-нибудь его видел?

– Те, кто видел его, уже не могут его описать, – мрачно сказал Тристан. – Но лучники на зубцах, которые видели сверху бегство двух человек, утверждают, что это был парень лет двадцати, светловолосый.

– Да, не густо, – пробурчал Рено де Рокморель. – Больше ничего не известно?

Тристан устремил на Катрин взгляд, полный сожаления, и едва слышно произнес:

– Известно еще кое-что! Торговец у ворот Сент-Антуан, который ощипывал у самых ворот гусей, видел двух всадников, промчавшихся почти под самым его носом. Он слышал, как один кричал другому: «Сюда, Гонне, путь свободен…»

Воцарилось гробовое молчание, но оно длилось только мгновение.

– Гонне, – пролепетала Катрин в ужасе. – Гонне д'Апшье! Он здесь! Боже мой, Арно погиб!