Проделки на Кавказе - Е. Хамар-Дабанов

* Черкешенки носят весьма большие тягости; но мертвое человече­ское тело, особливо когда еще тепло, так тяжело, что невозможно да­леко его протащить.

** Ружейные выстрелы черкесские и казачьи различаются звуками от солдатских; солдатские ружья большего калибра, в них кладется боль­шой заряд, а пуля между тем слабее входит, поэтому их выстрел да­ет гул, черкесский и казачий производит род щелканья.

Да еще сами дерутся чем попало, готовы отправить христианина на тот свет!»

— Ужели черкешенки дерутся?—спросил Николаша.

— Случается,— отвечал Александр,— и даже не уступают мужчинам в отваге. Что же, доктор, Пшемаф знал об этом?—спросил он, обращаясь к Кутье.

— Нет,—отвечал последний,—сначала он лежал в забытьи; потом у него сделалось воспаление; страдания и жажда были так велики, что он не мог ни чувствовать, ни понимать.

— Это к лучшему,— примолвил Александр.—А конница настигла бегущих?

— Нет! Проскакали огромнейшее пространство, имели жаркое дело и возвратились без всего,

— Велика у нас потеря?

— Кроме привезенных сюда раненых, мы погребли у лагеря, близ аула, Пшемафа да человек до пятидесяти казаков и солдат.

— Скажите, доктор, точно ли убит Али-Карсис? Не приняли ли другого за него?

— Нет, наверное, он. Я был у отрядного начальника, когда его превосходительство об этом говорил. Я сообщил ему свое предположение, что разбойник должен был погибнуть от картечи, попавшей ему в перехват, ибо видел пояса, перерванные в двух местах. Генерал тотчас спросил,

куда делось его оружие? Оно находилось в сотне Пшемафа. Его превосходительство приказал принести это оружие и, давая вашему старшему уряднику полтинник, сказал, что оставляет оружие за собою; урядник не брал денег, уверяя, что оно принадлежит сотне. Генерал рассердился,

раскричался и выгнал его вон.

— Если так,—молвил Александр— когда сотня возвратится, я узнаю об этом формальню и буду требовать по начальству оружия или настоящей его стоимости!

— Охота вам, Александр Петрович, нарываться на неприятности!— сказал лекарь.

— Это моя обязанность!—отвечал! капитан.— Убедясь, что лишь одни дрянные казаки останется с добычею, потому что грабят сзади, покуда лучшие дерутся впереди, я завел свой порядок: всякая добыча принадлежит сотне; вырученные деньги вносятся в артель ы делятся поровну.

— О, если так, дело другое,—возразил Кутья, смотря на часы.—Однако поздно!—заметил он.—Прощайте, господа! Я очень устал с дороги и от возни с ранеными.

Лекарь вышел.

II

Неотаки

Je vons prenais tous pour des morts, et moi,

vitante, je vous passais en revue…

Georges Sand

Капитан Пустогородов получил позволение ехать на Кавказские Минеральные Воды. Оба брата отправились в Ставрополь ожидать там начатия курса.

Дорога по Кавказской линии вовсе незанимательна: всё степь да степь — кое-где пересечена она оврагом; инде ряд курганов вздымается на равнине полей, рисуясь на горизонте. По Кубани станицы обнёсены рвами и окруже­ны плетнем, увенчаны колючим кустарником, ворота вы­крашены наподобие верстовых столбов; над ними прибита черная доска, на которой белою краской написано назва­ние станицы и какому полку она принадлежит; дома в них деревянные с камышовыми крышами. Степные, или по-тамошнему внутренние станицы, не имеют оград, рвов и во­рот; они растянуты по обоим сторонам какого-нибудь те­нистого ручейка, который величается именем речки; дома в иных деревянные, в других из дикого камня; но все, как и у нас на Руси, крыты соломой. На правом фланге везде казачки одеваются как русские крестьянки, и только в не­которых станицах повязывают голову в виде чалмы; му­жья их вообще носят черкесское одеяние. Николашу сна­чала занимала ловкость конвоирующих казаков, но скоро и это пригляделось. Взор путешественников утомлялся от однообразия; нигде не было ни леска, ни даже кустарни­ка; только вдали, за Кубанью, зеленелись кое-где почти ист­ребленные рощи, да пространное протяжение земли, по­крытой кустами.

Завиделся Ставрополь. В продолжение семи верст езды вы рассматриваете его расположение по скату горы; оно вам понравится, особливо после утомительной картины сте­пей. Несколько больших зданий, потом глубокий овраг, усеянный домиками, несколько церквей и садов — прекрас­ный вид! Но прекрасный лишь издали. Вы въехали —какая пустота! Ни одного порядочного здания! все мелочно и низко, а все корчит величие — жалко и смешно смотреть! Тут не заметите ни торговли, ни промышленности. Штаб, присутственные места и комиссии: провиантская, комисса­риатская и военно-судная, с тюрьмою подсудимых,—вот все, что есть в этом городе. Жителей — кроме служащих, подрядчиков и мелочных торговцев, почти нет; для них во­обще не нужно изящества и художеств: мясной ряд, вин­ный погреб, суконная лавка, мелочная лавка с чаем и са­харом, часовщик —или даже три часовщика, из которых ни один никуда не годится, совершенно достаточны для всех потребностей жизни. В Ставрополе найдете одну толь­ко роскошь, которой всю цену узнаете в особенности зи­мою. Это — гостиница. Стол в ней довольно дурен; но все чрезвычайно дорого, и в этой-то дороговизне большая вы­года: сволочь не лезет туда. В этом трактире, который есть род клуба, вы проводите целые дни и находитесь в обществе всех приезжих, которых весною бывает очень много. В эту пору из всей российской армии съезжаются офицеры, командируемые на текущий год участвовать в экспедициях, равно как и те, которые кончили свой год и ожидают отправления к своим полкам. Гостиница — един­ственное место, где с некоторым удовольствием можно про­водить время в Ставрополе: помещения опрятны, простран­ны и изрядно меблированы; первая комната бильярдная, вторая столовая, третья — довольно большая зала, далее две гостиные, в которых найдете «Русского инвалида», «Северную пчелу» и несколько ломберных столов, почти не закрывающихся. Прислуги довольно. Она опрятно оде­та и изрядно наметана. Честь и слава Неотаки, хозяину этого заведения! Да простятся ему его греческие склонно­сти и грешки! Должно, однако же, сказать и то, что но­мера, где останавливаются приезжие, темны, дурны, малы, нечисты, имеют всегда дурной запах, холодны и угарны зимою. Да ниспошлет же Неотаки судьба в наказание по­более должников, не платящих долгов своих!

Двух братьев Пустогородовых привезли в эту гостини­цу: другой во всем Ставрополе нет. Когда войдете в номер, который вам показали, вы поворчите, побраните и... и... совершенно невольно прикажете людям своим выносить вещи из экипажей. Это самое случилось с братьями, при­ехавшими в начале первого часа пополудни. "Большие но­мера у Савельевской галереи все были заняты: поэтому они должны были довольствоваться одним из худших. Съезд был очень велик, приезжие ожидали экспедиции, отъезжающие — того, чтобы вновь командированные все съехались, дабы не иметь задержек в лошадях по дороге.

Братья Пустогородовы пошли к обеду за общий стол.

Проходя мимо бильярдной, Александр остановился на ми­нуту поздороваться с одним офицером в огромных бакен­бардах, который с большим вниманием играл на бильярде.

— Здравствуй, мой бильярдный герой!

— Ах! Пустогородов, здорово! Какова твоя рана? Что, наконец, подстрелили и тебя?

— Подстрелили, да плохо: ничтожная рана.

Тут офицер зашевелил губами, хотел что-то сказать, но с нетерпением обратился к маркеру, полусонному мальчи­ку, который ошибся в счете. Многие из присутствующих держали пари за играющих; все вмешались в спор; шум поднялся большой. Капитан пошел далее. Едва переступил он за порог другой комнаты, как его встретил маленький смуглый человечек, тоже с огромными черными бакенбар­дами. Он стоял прислонясь спиною к печке, с сигарою во р*ту и с руками в карманах.

— Александр Петрович! Мое почтение!—сказал он на­шему приезжему.

— Здравствуй, Неотаки!—отвечал Пустогородов.— А! Поздравляю тебя с медалью!— прибавил Александр, заме­тив на его шее золотую медаль на аннинской ленте.

— Вы в первый раз видите его с медалью?.. Стало быть, не знаете прекрасной надписи на другой стороне?—молвил низенький гусарский офицер, бывший тут.

— Нет, не знаю!—отвечал Александр.

— Да полноте, пожалуйста! Что вам за охота!..— ска­зал Неотаки, отворачиваясь и вынимая сигару изо рта.

— Нет, погоди, приятель!—возразил гусар, удерживая его одною рукою, а другою повернув медаль: вот извольте посмотреть: «За бесполезное!»

Пустогородов улыбнулся. Неотаки вывернулся от гуса­ра и убежал, ворча что-то сквозь зубы.