Тайна племени Голубых гор - Людмила Шапошникова

Каждый делает, что может. Чиновники запрещают жертвоприношение буйволов и сухую погребальную, а мертвые тода в тоске блуждают по дорогам в Аманодр. Их родственники в крайнем беспокойстве сидят на зеленом холме, а бог Ен, защитив ладошкой глаза от яркого солнца, смотрит каждое утро на восток, не появится ли наконец кто-нибудь в его владениях…

последний из рода конигор

Порывистый холодный ветер гнал но небу разорванные тучи. Временами он приносил с собой мелкий, моросящий дождь и тогда горизонт и соседние вершины гор затягивались туманной сеткой. Грунтовая ухабистая дорога, вся в лужах от дождя, была пустынна. Взъерошенные и нахохленные вороны с хриплым карканьем носились над посеревшими от сырости деревьями и грудами камней, разбросанных по склону чуть ниже дороги. На дне мрачной в этот непогожий день лощины, в которую переходил склон, можно было различить заросшие кустарником полуразрушенные фундаменты хижин, храма и развалившийся буйволиный загон. Должно быть, люди давно покинули это место, и тропинки между камней успели зарости жесткой голубоватой травой. Внезапно на противоположном склоне из тумана и дождя возникла одинокая фигура человека. Ветер трепал его седую бороду и длинные волосы. Но человек, казалось, не обращал на это внимания и продолжал неподвижно стоять на склоне. Его лицо было повернуто к лощине, глаза пристально, не отрываясь, всматривались в развалины жилищ и загона. По-видимому, существовала какая-то незримая связь между этой одинокой и согнутой фигурой старика и развалинами, лежавшими на дне лощины.

Я поднялась по склону и, стараясь не нарушать одиночества этой странной фигуры, направилась к размытой дороге. Но у самого края склона я неосторожно зацепила ногой камень, и он с шумом устремился к лощине. Человек вздрогнул от неожиданности и повернулся в мою сторону.

— Сириоф! — позвала я.

— Да, амма, — ровным глухим голосом отозвался старик.

Сириоф посмотрел на меня печальными, выцветшими глазами, плотнее запахнул одеяло, прикрывавшее его худые плечи, и снова погрузился в задумчивость. Как-то мне Ивам говорила, что в этом месте был Конигорманд. По-видимому, он и лежал теперь передо мной в этой узкой лощине. А Сириоф… Да, конечно, все становилось ясным. Сириоф был последним из рода Конигор. Этот одинокий старик и развалины — все, что осталось от некогда многочисленного рода. Путешествие Сириофа в Аманодр оборвет последнюю нить, связывающую Конигор с племенем. О чем думал сейчас Сириоф? О сильном и мудром Ноди, который основал род пять поколений тому назад? Об умерших детях? О колдовстве злых маленьких курумба, которые, как он считает, извели его род? О боли утрат и одинокой старости? Сказать трудно.

…Пять поколений, а может быть, и пять веков тому назад Ноди основал род Конигор. Манды Конигора были разбросаны по западным отрогам Нилгири. Хижины были добротно сделаны, а камни оград храмов и буйволиных загонов тщательно уложены. На пастбищах паслись многочисленные стада священных буйволиц и простых буйволов. Жрецы исправно несли свои обязанности, и люди рода не знали ни в чем недостатка. Они думали, что так будет всегда. Но на последние два поколения обрушились несчастья и беды. Пришельцы забрали пастбища, буйволов пришлось продавать на рынке в Утакаманде, появились неизвестные болезни, и племя узнало, что такое голод. Началась жестокая борьба за существование. В этой борьбе роду Конигор не повезло. Его люди умирали один за другим, исчезали целые семьи, обрывались славные родословные, пустели манды. Но Конигор старался выжить. И когда шестьдесят лет назад появился на свет Сириоф, в роде еще было двадцать пять человек. Три отца Сириофа владели восемьюдесятью буйволами, и это давало возможность сносно кормить детей. А их оказалось двадцать человек: тринадцать мальчиков и семь девочек. Не каждая женщина тода способна на такое. Мать Сириофа поэтому пользовалась большим уважением в племени. Но уважение соплеменников не могло спасти от болезней ее детей. Болезни беспощадно косили их, и дети один за другим уходили на запад, в Аманодр. С тех пор как Сириоф помнит себя взрослым, в последнем манде рода Конигор оставалась только его семья. Он и четыре брата. У всех пятерых была одна жена, родившая им пять сыновей и одну дочь. Потом младшие братья выделились и каждый привел свою жену. Стадо, которым владели отцы Сириофа, частично было продано, а частично ушло на выкуп за жен. Буйволов осталось совсем немного, и тогда семья познала, помимо болезней, голод и нужду. Дети росли слабыми и не выдерживали простой простуды. А тут еще начались счеты с курумба. Тода давно подозрительно относятся к мстительным и злым колдунам из соседнего лесного племени курумба. Сириоф уверен, что именно курумба извели его род.

— При чем здесь курумба? — как-то сказала я ему. — Люди твоего рода мало ели и часто болели. Этого достаточно, чтобы отправиться в Аманодр.

— Нет, — упрямо отвечал Сириоф тихим голосом. — Они болели, но у них все было на месте. Это колдовство курумба сгубило их. Они умирали здоровыми. Ты, амма, еще не знаешь, что такое курумба.

Сириоф пытался задобрить курумба. Он давал им еду и деньги. Но это не укротило злого духа, напущенного ими на род Конигор. Один за другим умерли братья Сириофа, а затем шесть его детей. Пустели хижины Конигорманда, приходили в ветхость, и некому было их чинить. Некому было поправить выпавшие камни в изгороди буйволиного загона. Да и буйволов почти не оставалось. Все они последовали за людьми в страну мертвых. Сириоф выплакал глаза на частых погребальных, и они стали тусклыми и бесцветными. Последняя погребальная состоялась в Конигорманде десять лет назад. Она унесла последнего брата — Пелигаша. Сириоф остался один. Длинными зимними ночами он слышал, как воет злой дух курумба в соседней роще. Дух, напущенный колдунами этого племени, бесновался в темноте и не хотел уходить. Тогда пришлось уйти Сириофу. Он забрал нескольких своих буйволов, собрал в узелок нехитрый скарб, постоял у хижины, где родился, погрозил кулаком злому духу курумба и медленно поднялся из лощины по склону. Он мог идти куда угодно. У него не было рода и не было больше манда. В этот день Сириоф почувствовал, что он уже стар и у него нет сил начинать все сначала. Он боялся будущих утрат и потерь. Их слишком много было у него в прошлом. Сириоф страшился курумба и не был уверен, что злой дух прекратит свою разрушительную деятельность. К заходу солнца, тяжело ступая по высохшей траве, он дотащился до Тарнадманда. Человеку трудно жить, когда у него нет рода, но если есть племя, то еще не все потеряно. Все тода знали, что Сириоф остался один и что курумба сгубили его род и семью. Старейшина Тарнадманда вышел навстречу Сириофу и предложил ему свою хижину. Но Сириоф не обрел покоя. Ночами братья и сестры, жена и дети приходили к нему и звали с собой в Аманодр. Они говорили ему, что бог Ен отдал во владение рода Конигор лучшие пастбища. Что их хижины просторны, а буйволиные загоны крепки. Эти ночные видения возвращали Сириофу его прошлое и лишали целительного забвения. Он понял, что в «этом мире» для него уже ничего не осталось. Отдав своих буйволов другим, он ушел в Карияманд, где о нем так же хорошо заботились, как и в Тарнадманде. Но и там он долго не задержался. Его позвали в другой манд, и он ушел туда. Теперь он бродит из манда в манд, нигде подолгу не задерживаясь. Дружеская помощь и человеческое сочувствие поддерживают его угасающие силы. Время от времени его неудержимо тянет в Конигорманд. Здесь он молчаливо и неподвижно стоит на склоне перед лощиной.

В этот непогожий день он опять пришел в Конигорманд. Его босые ноги измазаны грязью, намокшие волосы космами повисли вдоль плеч. Он не отрываясь смотрит вниз в лощину, как будто кого-то там видит. В глубоких морщинах его щек застряли прозрачные капли. И трудно понять, капли ли это дождя или слезы.

Я вышла на размокшую глинистую дорогу и еще долго видела неподвижного Сириофа около развалин старого манда. Но дорога круто повернула у горы, а за ней исчезла скорбная фигура последнего из рода Конигор.

нельдоди уходит в джунгли

Высокий тода легко шагает по шоссе. Он чуть щурится от яркого солнца и мерно постукивает посохом по асфальту. Я наблюдаю за ним с опушки джунглей, где нашел временное пристанище наш «подвижной медицинский агрегат». Трудно определить, молод или стар шагающий по шоссе человек. Мягкий, теплый ветер треплет его рыжеватую бороду и играет вышитым подолом путукхули. Тода поднимает голову к солнцу, потом переводит взгляд на деревья и горы и начинает петь.

— О-о-о-о-о! О-о-о-о-о! — звучит его сильный голос. В песне нет слов, но какое-то радостное удивление слышится в ее своеобразной простой мелодии.

— О-о-о-о-о! — Какое солнечное утро! — поет человек.