Литература как жизнь. Том II - Дмитрий Михайлович Урнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В послевоенные годы, кроме петрозаводского, продолжал идти ереванский «Гамлет», исполнителей было два, оба оказались выразительны. Особенно роль удалась Вагарш Вагаршяну. «Можно смело сказать, что складывается новый стиль раскрытия и исполнения Шекспира, – советский стиль»[61]. Так писал театральный критик, Юрий Юзовский, жертва борьбы с космополитизмом, забытый, я думаю, по той же причине, что мешала изданию мемуаров коннозаводчика Бутовича: оставались живы и влиятельны участники конфликта. Слышал из первых уст, кто уничтожал Бутовича, травили коневоды, знаю, кто травил Юзовского, травили свои же критики. Почему травили? Не знаю. Хотя знаю по именам, кто травил – один из конфликтов, что составляли ткань нашей общественной жизни. Иосиф Бродский полагал, что суть конфликта ясна, но, мне кажется, наспех, с кондачка, на вопрос не ответишь, и вопреки поэту, считавшему выяснение причин нападок и репрессий излишним, было бы нелишне причины выяснить. У Юзовского, как и в любой другой книге того времени, посвященной Шекспиру, не читал я и намека на какие бы то ни было политические злободневные параллели. Перечитывая те же книги, по-прежнему не вижу ни намека.
На той же конференции, где выступал режиссер Радлов и говорил о вечности, прозвучали слова шекспироведа Аникста о «Макбете» в Малом театре: «Постановка имеет актуальный смысл». Постановка Народного артиста и руководителя театра Михаила Царева, исполнявшего главную роль, получилась неудачная, вялая, но слова шек-спироведа о злободневности спектакля были встречены аплодисментами.
Однако и конференция, и слова, и постановка относятся к послесталинскому времени, на исходе сталинского времени посещал я различные шекспировские спектакли и себя спрашивал: «А где же “Гамлет”?» В Доме Актера видел моноспектакль, все роли исполнял чтец Сергей Балашов, но целого спектакля ни в одном из театров не было. Постановке «Гамлета» в столичных театрах будто бы препятствовала репутация пьесы пессимистической и мистической. Так объяснял ситуацию режиссер и театральный художник Акимов[62]. Виновником репутации считался тот же МХАТ.
Действительно, две постановки, дореволюционная Гордона Крэга и Станиславского с Качаловым и послереволюционная во МХАТе 2-ом с Михаилом Чеховом по замыслу и стилю были мистическими и пессимистическими. Учитывая нашу неприязнь ко всяким из-мам, кроме двух-трех, можно подумать, что проблема заключалось в мистицизме или пессимизме. Но с мочаловских и даже ещё сума-роковских времен шекспировская пьеса сделалась неотъемлемой частью нашего репертуара. Много было Гамлетов разных и замечательных: кто играл пессимистически, кто – оптимистически, где был мистицизм, где – нет. Препятствием являлась репутация не пьесы, а мхатовских постановок, и в смысле не мистическом: спектакли не удались. Не удались так, как можно было ожидать удачи от прославленного театра. Выдающиеся исполнители участвовали в двух постановках, но было очевидно недостаточно успешное осуществление замысла. Гордон Крэг добивался астральности в оформлении, а от актеров требовал механической послушности, и спектакль, интересный по замыслу, получился мертворожденным. Таково было мнение зрителей, а в наше время театроведы, не видевшие спектакля, но пересматривающие приговор современников, исходят из замысла, принимая замысел за исполнение. Однако Станиславский неудачу своей с Крэгом постановки признал и подробно разобрал в книге «Моя жизнь в искусстве».
«Гамлет» с Михаилом Чеховым был демонстративно несвоевременным. Кто считал постановку творчески гениальной, кто – политически вредной. Одни от мистицизма и пессимизма приходили в такой восторг, что впадали в истерику, другие возмущались спектаклем как антисоветским выпадом. Юную Елизавету Владимировну Алексееву возили на чеховского «Гамлета» специально («А то уедет за границу!»), но впечатления актер, о котором поклонники говорили восторженно, не произвел. Скажут: она же девочкой была! Та же девочка видела Леонидова в «Карамазовых» и не могла забыть его «В крови отца моего не повинен!» Михаил Чехов в автобиографии признает: за Гамлета он взялся, сознавая, что не его роль, но не было другого исполнителя.
Все-таки «Гамлета» с Чеховым, вопреки легенде, повторяемой в театроведческих трудах, не запретили и не сняли, но уменьшили число спектаклей. Уменьшили прежде всего потому, что у главного исполнителя начались неполадки со здоровьем: сын алкоголика отличался психикой неустойчивой. Но «Гамлет» продолжал идти до ухода Чехова из театра и отъезда за границу, условно, на лечение.
Михаил Чехов не был уверен, уехать ли навсегда или же вернуться, судя по тому, как сложится его творческая жизнь за рубежом. В Западной Европе он скоро испытал разочарование и не находил себе места, но и вернуться ему было некуда из-за отечественного актерско-режиссерского окружения. Останется или не останется за границей актер и режиссер, властям было всё равно, но совсем не всё равно было тем, кто спешил занять его место.
В конце концов, благодаря богатой английской студийке-по-клоннице, Михаил Чехов обосновался в Англии, а затем оказался за океаном, где при поддержке Ратова и Рахманинова попал в Голливуд и блеснул в «Очарованном» Хичкока. Прочие появления Чехова на американском экране отличительными не получились, хотя в паре с Аллой Назимовой он заметен в фильме «В наше время».
Своим американским ученикам Чехов, когда ему уже никто не мешал высказать всю правду, рассказывал, как он в Советском Союзе играл Гамлета перед рабочими, солдатами и учителями, беседы записаны на фонопленку, можно прослушать, и я прослушал. Говорят, были у Михаила Чехова прекрасные кинопробы с исполнением чеховских рассказов, но этого мне увидеть не удалось. Пытался я получить доступ в киноархив, но сделал ошибку. Нельзя обращаться с двумя просьбами и нельзя на пресс-конференциях задавать больше одного вопроса, если не хочешь, чтобы от вопроса ушли.
Грегори Пек, с которым я познакомился ещё в Москве и которому написал, не ответил. Просил я актера, кроме чеховских кинопроб, поделиться мнением о его партнерстве с Чеховым в «Очарованном». Получи я ответ, слова легендарного американского киноактера мы сделали бы девизом нашей выставки «Они – из России», но «из России» его, видимо, и отпугнуло. В Москве на культурном форуме, где мы познакомились, Грегори Пек вел политически-осторожный отбор знакомств. Он отказался фотографироваться в ковбойской шляпе: «Без шляпы – пожалуйста, а у шляпы есть политическая коннотация». Президентом был Джордж Буш, о нем говорили, что у него – ковбойский стиль в политике. Кроме того, Грегори Пек мог подозревать, кого именно имел в виду Михаил Чехов, который говорил: «Американские киноактеры – это позеры». В Америке можно сколько угодно критиковать Президента, но заденешь частное лицо – не жалуйся.
«”Быть или не быть” – по-моему, для меня сегодня было непонятней, чем когда бы то ни было. […] Монолог
