О любви - Стендаль

что монсеньор Раймонд пожелал, чтобы он стал пажом мадонны Маргариты, жены его. Так и было сделано. После этого Гильем постарался отличиться еще больше и словами и делами. Но, как обычно бывает в любовных делах, случилось, что любовь пожелала овладеть мадонной Маргаритой и воспламенила ее мысли. Так угодны были ей поступки Гильема, и слова его, и повадка, что однажды она не могла удержаться и сказала: «Вот что, Гильем, скажи: если бы какая-нибудь женщина сделала вид, что любит тебя, осмелился бы ты полюбить ее?» Гильем, который сообразил, в чем дело, ответил ей вполне откровенно: «Да, конечно, госпожа моя, только бы видимость эта была правдивой». – «Клянусь святым Иоанном, – сказала дама, – ты хорошо ответил, как подобает храброму мужчине; но теперь я хочу тебя испытать, сможешь ли ты познать и уразуметь на деле, какая видимость бывает правдива, а какая нет».

Когда Гильем услышал эти слова, он ответил: «Госпожа моя, пусть будет так, как вам угодно».

Он стал задумываться, и любовь тотчас же повела против него войну. И мысли, которые любовь посылает своим слугам, проникли в самую глубину его сердца, и с того времени сделался он слугою любви и стал сочинять маленькие стихотворения, приятные и веселые, и песни, служащие для пляски, и песни, служащие для приятного пения[179], что всем весьма нравилось, а больше всего той, для которой он пел. И вот любовь, которая дарит своим слугам, когда ей заблагорассудится, должную награду, пожелала наградить Гильема. И начала она донимать даму любовными мечтаниями и размышлениями так сильно, что та не знала отдыха ни днем, ни ночью и все время думала о доблести и достоинствах, которые в таком изобилии находились и обитали в Гильеме.

Однажды случилось так, что дама позвала к себе Гильема и сказала ему: «Вот что, Гильем, скажи мне, как ты полагаешь: вид мой правдив или обманчив?» Гильем отвечает: «Мадонна, бог мне свидетель, с того мгновения, как я стал вашим слугою, в сердце мое ни разу не проникла мысль, чтобы вы могли не быть самою лучшею из всех когда-либо живших женщин и самой правдивой на словах и по внешнему виду. Этому я верю и буду верить всю жизнь». И дама ответила: «Гильем, говорю вам, если Бог мне поможет, вы никогда не будете мною обмануты, и ваши мысли обо мне не будут тщетны или потрачены напрасно». И она протянула руку и ласково обняла его в комнате, где оба они сидели, и они предались утехам любви[180]; вскоре наветчики – да поразит их бог своим гневом – начали говорить и толковать об их любви по поводу песен, которые Гильем сочинял, утверждая, что он полюбил госпожу Маргариту, и до тех пор болтали об этом вкривь и вкось, пока дело не дошло до ушей монсеньора Раймонда. Тот был весьма удручен этим и сильно опечалился, прежде всего потому, что ему надлежало теперь потерять своего оруженосца, которого он любил, а еще больше из-за позора своей жены.

Однажды случилось, что Гильем отправился на соколиную охоту, сопровождаемый только одним стремянным; и монсеньор Раймонд велел спросить, где он; и слуга ответил, что Гильем поехал на соколиную охоту, а другой прибавил, что он находится в таком-то месте. Тотчас Раймонд прячет под платье оружие, велит привести коня и направляется совсем один к тому месту, где был Гильем. Ехал он до тех пор, пока его не отыскал. Когда Гильем увидел его, то сильно удивился, и тотчас пришли ему зловещие мысли, и он отправился к нему навстречу и сказал: «Сеньор, добро пожаловать! Почему это вы совсем один?»

Монсеньер Раймонд ответил: «Гильем, для того ищу я вас, чтобы развлечься с вами вместе. Вы ничего не поймали?» – «Я ничего не поймал, сеньор, ибо ничего не нашел, а кто мало находит, ничего и не ловит, говорит пословица». – «Ну, так оставим эту беседу, – сказал монсеньор Раймонд. – И, помня о той верности, которою вы мне обязаны, ответьте правдиво о тех вещах, о которых я хочу спросить вас». – «Клянусь богом, сеньор, – сказал Гильем, – если это такая вещь, какую можно сказать, я вам скажу ее». – «Я хочу, чтобы без всяких уловок, – сказал монсеньор Раймонд, – вы ответили мне полностью на то, о чем я спрошу вас». – «Сеньор, о чем бы вы ни пожелали спросить меня, – сказал Гильем, – я на все отвечу вам правдиво». Тогда монсеньор Раймонд спросил: «Гильем, если Бог и святая вера вам дороги, скажите: есть ли у вас возлюбленная, для которой вы поете и к которой вы охвачены любовью?» Гильем ответил: «Сеньор, как бы мог я петь, если бы любовь не нудила меня? Узнайте истину, монсеньер: любовь всего меня держит в своей власти». Раймонд ответил: «Охотно верю, ибо иначе как могли бы вы так хорошо петь? Но я хочу знать, кто ваша дама». – «Ах, сеньор, ради Господа Бога! – сказал Гильем. – Подумайте сами, чего вы от меня требуете. Ведь вы хорошо знаете, что негоже называть имя своей дамы и что Бернарт де Вентадорн сказал:

Разум мне служит для одной вещи:Никогда еще никто не спрашивал меня о причине моей радостиБез того, чтобы я охотно ему не солгал,Ибо не кажется мне добрым правилом,Но скорее безумием и ребячеством,Чтобы кто-нибудь счастливый в любвиОткрыл свое сердце другому человеку.Разве что только тот может услужить и помочь ему[181]».

Монсеньор Раймонд ответил: «Я вам даю слово, что буду служить вам, поскольку это в моей власти». Раймонд так настаивал, что Гильем ему сказал: «Сеньор, знайте, что я люблю сестру госпожи Маргариты, вашей жены, и думаю, что она тоже меня любит. Теперь, когда вы это знаете, прошу вас помочь мне или по крайней мере не чинить мне помехи». – «Вот моя рука и слово, – сказал Раймонд. – Я клянусь вам и обещаю употребить в вашу пользу всю мою власть». Тут он поклялся ему и, поклявшись, сказал: «Я хочу отправиться вместе с вами в ее замок, который близко отсюда». – «И я вас очень прошу об этом, – сказал Гильем, – клянусь богом». Итак, они направились к замку Льет. И когда они прибыли в замок, их очень хорошо приняли там эн[182] Роберт Тарасконский, который был мужем госпожи Агнесы, сестры госпожи Маргариты, и сама госпожа Агнеса. И монсеньор Раймонд взял госпожу Агнесу за руку, отвел ее в опочивальню, и они сели рядом на кровать. И монсеньер Раймонд сказал: «Теперь скажите мне, свояченица, со всею правдивостью, которою вы мне обязаны, любите ли вы кого-нибудь любовью?» И она