Даша и Медведь (СИ) - Владимирова Анна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы привели дом в порядок, — подошел Стас с пакетами. Судя по запаху — что-то съестное. — Все, как было.
— Да, так быстро, что я едва успел все осмотреть, — глянул на него Горевич с усмешкой и полез на заднее сиденье.
Я выжидающе уставился на Стаса, но тот только пожал плечами:
— Откуда мне было знать?
— Ты на следующий день, что ли, взялся?
— Ага, — ябедничал вед. — Я с самолета понесся сюда, а тут уже бригада все перетоптала… — Горевич достал из машины рюкзак, пенки. — Прости, Стас, на тебя не взял.
— А еды взяли? — Тот наградил веда злобным взглядом и, не дождавшись ответа, пошел в дом. — Я обед забирал по дороге. Глеб, тебе уколы сделать и колеса сожрать за тридцать минут. Подтягивайся.
— А говоришь, стаи нет, — подошел Горевич.
Эти двое начали утомлять. Я с тоской смотрел на лес.
— Не пойму, какой у вас план. Думаете, охотники объявятся снова?
— Нет, не объявятся, — спокойно отвечал он. — Но в нашем мире так просто следы не остывают, особенно если они кому-то нужны.
Меня бесила его манера уходить от ответа, но другого выхода, кроме как довериться Горевичу, не было.
— Ты видел Дашиного зверя? — вдруг спросил он.
— Росомаха. Видел…
— Отлично. Видел ее отдельно?
— Да, когда Даша спала.
— Очень хорошо, — довольно блеснули глаза веда.
72
Глупо, но мне вдвойне захотелось обратиться медведем и обрыскать каждый куст, будто Даша где-то могла прятаться. Потому что сейчас хотелось хвататься за соломинку, какой бы хрупкой она ни была.
— На уколы! — крикнул Стас с крыльца.
— Давай, я тоже переоденусь и осмотрюсь, — кивнул мне Горыныч в сторону дома.
Стас постарался на славу — и следа погрома не осталось. Окно починили, сгоревшую обшивку заменили, а с ней — и пол кухни. Я замер посреди комнаты, осматриваясь. На печке что-то шкварчало, но запахи еды вызывали лишь тошноту. Горевич пришел с чемоданом и разложил его за камином:
— Надеюсь, вы не стесняетесь голых мужиков…
— Было бы чего стесняться, — ворчал Стас от стола. — Неси свой зад, Глеб. Противопоставим ему нашего лучшего голого мужика.
Горыныч прыснул из-за камина, а я заковылял к столу.
— Тебе надо отдохнуть, — осторожно вставил Стас между уколами. — Поешь и спать.
— Да, мамочка…
— Хороший совет, Глеб, — вышел к столу Горевич в спортивных штанах и футболке. — Ночью спать некогда будет, скорее всего.
— Вы меня немного достали оба, — прорычал я беззлобно.
— Ты без нас две недели отдыхал, — не остался в долгу Стас. — Наверстываем.
Еда вставала в горле комом, но под бдительным взглядом друга приходилось жевать. Хорошо, что здесь сделали ремонт — не раздражали знакомые запахи. А вот на спальню наверху я поглядывал опасливо.
— Туда никто не ходил, — тихо заметил Стас, когда Горевич помыл за собой посуду и вышел. — Слушай, кто этот тип? У меня от него ноги подкашиваются…
— Он тоже оборотень, — охотно переключился я с мыслей о спальне. — Только я не пойму, кто может быть крупнее медведя…
— Тигр какой-нибудь? — опасливо косился на двери Стас.
— Тигр бы нас так не прижимал, даже высший. Я с Мирославом себя нормально чувствую…
— И как он собирается помогать? — посмотрел на меня Стас.
И я, получив моральное разрешение перестать пытаться запихнуть в себя очередной кусок стейка, поднялся:
— Карельский сказал, ему виднее. Я спать. — И уже взбираясь на лестницу, обернулся: — Спасибо. — Стас встрепенулся, но я успел его отбрить: — И в особенности за то, что не обращаешься со мной, как с инвалидом.
— Не за что, — нехотя опустился он на стул, но его напряженный взгляд буравил спину, пока я не дополз до верхней ступени и не скрылся в спальне.
Вот здесь меня догнало в полной мере и приложило головой. Запах, вещи, смятая постель… Мышцы свело от чувственного голода. Я медленно опустился на колени и вцепился пальцами в пол, зажмурившись. Сдавленный стон застрял где-то в горле, задрожал в голосовых связках, и я закашлялся…
— Глеб! — послышался окрик.
— Уйди, — просипел я сдавленно, не оборачиваясь. Вот только чувства вины мне не хватало за то, что рычу на друга! — Уезжай, Стас! Свали уже!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Хрен тебе! — раздалось с первого этажа…
…Сколько я так просидел, не знаю. Время обтекало меня, не трогая и не дергая воспаленные нервы. Когда снизу послышалась возня с камином, я тяжело поднялся, добрел до кровати и рухнул поперек.
* * *— Дария, вставайте…
Я открыла глаза и тяжело вздохнула. Сил не было совсем. Мне иногда казалось, Азиз меня чем-то пичкал, но оно не работало или работало не так. Как я ни старалась держаться, изображать жизнь — не выходило. Когда все умерло внутри, забываешь, как это должно выглядеть вообще — желание жить, радоваться…
Первым делом я поворачивалась к морю. Еще один безоблачный день вставал над водной гладью — пожалуй, единственное, что вызывало у меня интерес.
— Вставайте, одевайтесь, — раздавала мне указания служанка.
Снова новенькая. Или нет, позавчера я ее видела? Или… сколько уже дней прошло? Мне казалось, я живу уже не здесь, а там, во сне. С каждым днем желание вырваться на волю и вернуться в дом Глеба давало мне все больше возможности себя чувствовать зверем, который ночами гуляет по знакомому лесу. Я напоминала себе собаку, которая целью в жизни видела лишь ожидание возвращения хозяина.
Дом Глеба с каждым днем менялся — я только несколько ночей назад смогла это рассмотреть. Окно выглядело новым, двор некоторое время был усыпан стройматериалами, одну ночь я даже кого-то видела в окне, но потом все стихло…
Это было сложно объяснить, но мне было тяжело оставаться там долго, и тогда я ложилась и засыпала уже полноценно, осознавая, что коплю энергию для новой прогулки. Сначала такая призрачная свобода давала надежду, и я воспряла духом хоть немного. Но Глеба не было. И это ожидание начало медленно убивать. Неужели Азиз сказал правду?
73
Сам мой тюремщик всегда объявлялся в одно и то же время к завтраку. Нам накрывали стол на террасе, и я полчаса изображала из себя живую, только бы он не решил со мной что-то сделать. Но сегодня меня занимали мысли о том, что происходит с домом. А что если дом продают, поэтому и ремонтируют? Ведь если Глеб мертв, это лучшее тому подтверждение? Или нет?
Сил не было. Я кое-как добрела до ванны и тяжело опустилась на ее край. Каждый мой день здесь был похож на другой. Меня запирали в комнате до обеда, потом выгуливали по территории дома в сопровождении аж четырех охранников, вооруженных так, будто я — опасный убийца. Потом был обед, бесконечное созерцание воды и прокручивание воспоминаний, легкий сон… Днем до дома Глеба добираться не выходило, и теперь я точно знала почему — мало было сил. Поэтому последние дни я отсыпалась днем так, чтобы хватило сил на ночь.
— Надо держаться, Даша, — сказала себе в зеркало. — Нельзя сдаваться. Глеб жив… И мне надо тоже дожить…
Моя ежеутренняя мантра сегодня работала хуже. Кое-как привела себя в порядок и вышла к завтраку. Азиз уже ждал. Как обычно — с иголочки, в костюме и привычном удушающем облаке парфюма.
— Ты когда-нибудь вообще пижаму носишь? — начала я наш обычный обмен любезностями.
Он довольно улыбнулся:
— Нет. Я хожу голым по своей спальне. Как ты?
— Как обычно, — опустилась на стул. — Ненавижу тебя. И мне надоело, что ты улыбаешься постоянно. Я хочу, чтобы ты сдох. — Сработало. Улыбка погасла на его роже. — Хочу убить тебя собственноручно, — добила я ублюдка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Даже не знаю, как это диагностировать — как выздоровление или усугубление диагноза?
— Ты мне угрожаешь постоянно потерей памяти, так почему не рискнешь, в конце концов? — Единственное, чего мне не удавалось, так это потерять аппетит. И это шло на пользу для оценки моих жизненных показателей. Как бы Азиз ни был шокирован, он с облегчением наблюдал, с каким удовольствием я берусь за еду.
