Журнал - Тарас Шевченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только что успел я положить перо, дописавши последний куплет этого прекрасного и меткого стихотворения, как вошел ко мне Каменецкий, за ним Сераковский, а за ним Кроневич, в заключение Дзюбин, который и пригласил меня обедать. Вот тебе и письма. Нужно где-нибудь спрятаться.
После не совсем умеренного обеда вышли мы на улицу и, пройдя несколько шагов, встретили мы вездесущего вечного жида, брехуна Элькана. После продолжительной прогулки мы с ним расстались, и по его указаниям пошли искать квартиру актера Петрова и, разумеется, не нашли. Ругнули всеведущего Элькана и по дороге зашли к Бенедиктову. Встретил он меня непритворно радостно, и после разнородных разговоров он по моей просьбе прочитал нам некоторые места из «Собачьего пира» (Барбье), и теперь только я уверился, что этот великолепный перевод принадлежит действительно Бенедиктову.
4 [апреля]
Каменецкий сообщил мне все мои сочинения, переписанные Кулишем, кроме «Еретика». Нужно будет сделать выбор и приступить к изданию. Но как мне приступить к цензуре?
В 3 часа пообедал с Дзюбиным, тоже не совсем умеренно, и вечер провел у Семена.
5 [апреля]
Приезжа[л] Смаковский просить меня обедать с ним и с Дзюбиным. Я спал. Меня, спасибо, не збудили. И я под предлогом болезни не поехал на лукулловский обед. Бог с ними. С непривычки можно сурьезно захворать. Вечер провел у Галагана.
6 [апреля]
Имел великое несчастие облачиться во фрак и явиться к своему главному надзирателю графу Шувалову. Он принял меня просто, неформенно, а главное, без приличных случаю назиданий, чем сделал на меня выгодное для себя впечатление.
При этом удобном случае познакомился с женою правителя канцелярии обер-полицеймейстера И. Н. Мокрицкого. Она урожденная Свичка и настоящая моя землячка. Мы с нею встретились как старые знакомые.
Расставшись с милейшей землячкою, прошел я в Академию художеств на выставку. Пейзажи преимущественно перед другими родами живописи мне бросились в глаза. Калам имеет сильное влияние на пейзажистов. Самого Калама две вещи не первого достоинства.
Вечер провел у графини Н[астасьи] И[вановны]. Слышал в первый раз игру Антония Кон[т]ского и лично познакомился с поэтом Щербиною.
7 [апреля]
Было намерение съездить в Павловск к старику Бюрно. Но этому доброму намерению невинно поперечил художник Соколов, к которому я зашел по дороге, пробыл у него до 4-х часов и опоздал на железную дорогу. Непростительная рассеянность!
Вечером пошли с Михайлом до Семена и не застали его дома.
8 [апреля]
Воспользовавшись хорошею погодою, пустился я пешком в Семеновский полк искать квартиру Олейникова. Квартиру нашел, а хозяина не нашел и прошел в Бассейную к Кокореву. И сего откупщика-литератора не нашел дома. По дороге зашел на Литейную к Василю Лазаревскому, отдохнул немного и пустился пешком же в Большую Подьяческую к Семену обедать. После обеда вышли на улицу и случайно зашли к бедному бесталанному генералу Корбе. Плачет, бедный, не о том, что из службы выгнали, а о том, что Станислава не дали. Бедный, несчастный человек!
Вечером зашел к Кроневичу, к моему соизгнаннику, и между многими поляками встретил у него и людей русских, между которыми и две знаменитости: графа Толстого, автора солдатской севастопольской песни, и защитника Севастополя генерала Хрулева.
Последняя знаменитость мне показалась приборканою.
9 [апреля]
Квитался за неумеренный ужин Кроникевича.
10 [апреля]
Посетил московского знакомого, некоего Безобразова. Потом Рамазанова и Михайлова, хотел пройти на выставку, да не удалось. Царь помешал. Смотрел в цирке-театре «Москаля-чаривныка». Очаровательный Семен. А прочие чушь.
11 [апреля]
Поручил Каменецкому хлопотать в цензурном комитете о дозволении напечатать «Кобзаря» и «Гайдамаки» под фирмою «Поэзия Т. Ш.». Что из этого будет?
Зашел по пути к певцу-актеру Петрову. Он только потолстел, а она, увы! из миленькой Анны Яковлевны сделалась почтенная, но все-таки милая старушка. Непрочный пол! Забежал к Семену, выпил рюмку водки и пошел к Корбе обедать. Скучно и грязно, как у старого холостяка, и вдобавок у военного. Вечером у Белозерского слушал новую драму Желяковского (Совы) и с успехом доказал Сераковскому, что Некрасов не только не поэт, но даже стихотворец аляповатый.
12 [апреля]
Снег, слякоть, мерзость; невзирая на все это, отправились мы, т. е. я, Семен и М. Лазаревский, в Академию смотреть выставку. Во избежание простуды завернули к Смурову, выпили по рюмке джину и проглотили по десятку устриц. С выставки пошли мы на званый обед к графине Н[астасье] И[вановне], данный ею своим близким многочисленным приятелям по случаю моего возвращения. За обедом граф Ф[едор] П[етрович] сказал коротенькое слово в честь милостивого царя. А в честь моего невольного долготерпения сказал почти либеральное слово Николай Дмитриевич Старов. Потом Щербина и в заключение сама графиня Н[астасья] И[вановна]. Мне было и приятно, и вместе неловко. Я не чаял себе такой великой чести. Для меня это было совершенно ново. Семен заметил, что за столом все были бледны, тощи и зелены, кроме несчастного изгнанника, т. е. меня. Забавный контраст.
После обеда повез меня Сошальский к землячке М. С. Гжесевич, а часу в первом к Борелю. А от Бореля к Адольфине, где я его и оставил.
13 [апреля]
От Н. Д. Старова поехали мы с Семеном к М. В. Остроградскому. Великий математик принял меня с распростертыми объятиями как земляка и как надолго отлучившегося куда-то своего семьянина. Спасыби йому. Остроградский с семейством едет на лето в Малороссию. Пригласил бы, говорит, и Семена с собою, но боится, что в Полтавской губернии сала не хватит на його продовольствие.
Обедал у Семена, вечер провел у графини Н[астасьи] И[вановны]. Слушал стихотворения Юлии Жадовской. Жалкая, бедная девушка!
14 [апреля]
Семен познакомил меня с весьма приличным юношею, с В. П. Энгельгардтом. Многое и многое пошевелилось в душе моей при встрече с сыном моего бывшего помещика. Забвение прошедшему. Мир и любовь настоящему.
Вечером Грицько Галаган познакомил меня с черниговскими землячками, с Карташевскими. Не жеманные, милые, настоящие землячки.
15 [апреля]
По желанию графини Н[астасьи] И[вановны] представлялся шефу жандармов к[н.] Долгорукову. Выслушал приличное случаю, но вежливое наставление, и тем кончилась аудиенция.
Вечер провел у земляка Трохима Тупыци, где встретился с Громекою, автором статьи «О полиции и о взятках», и познакомился с стариком Персидским, с декабристом.
16 [апреля]
Грицько Галаган приехал просить записать ему мой «Весенний вечир». Я охотно исполнил его желание, а он, чтобы не остаться у меня в долгу, записал прекрасное стихотворение Хомякова.
И. Н. Дзюбина познакомил я с Семеном, а он, чтобы тоже не остаться в долгу, вздумал попотчевать меня каким-то молодым генералом Крыловым, земляком из Харькова. Несмотря на молодость и любезность, генерал оказался далеко не симпатичным. А обед его, почти царский, тоже показался как-то приторным.
Вечером Мей прислал мне тот самый «Весенний вечер», который я поутру записал для Галагана, в русском переводе собственного изделия. Спасибо ему.
СТИХОТВОРЕНИЕ ХОМЯКОВА
Тебя избрал на брань святую,Тебя Господь наш полюбил,Тебе дал силу роковую,Да сокрушишь ты волю злуюСлепых, безумных, буйных сил.Вставай, страна моя родная,За братьев Бог тебя зовет.Чрез волны буйного Дуная,Туда, где, землю огибая,Шумят струи Эгейских вод!Но помни: быть орудьем БогаЗемным созданьям тяжело,Своих рабов он судит строго,А на тебе, увы! как многоГрехов ужасных налегло!В судах черна неправдой чернойИ игом рабства клеймена,Безбожной лести, лжи тлетворной,И лени гнусной и позорной,И всякой мерзости полна.О! недостойная избранья, ты избрана,Скорей омой себя водою покаянья,Да гром двойного наказаньяНе грянет над твоей главой.С душой коленопреклоненной,С главой, лежащею в пыли,Молись молитвою смиренной,И раны совести растленнойЕлеем плача исцели.И встань потом, верна призванью,И бросься в пыл кровавых сеч,Держи стяг Божий крепкой дланью,Рази мечом, то Божий меч.
17 [апреля]
Н. Д. Старов прислал М. Лазаревскому написанное слово, сказанное им в честь мою на обеде у графини Н. И. Толстой. Как вещь дорогую для меня заношу его в мой журнал.
«Признательное слово Т. Г. Шевченку.
Несчастие Шевченка кончилось, а с тем вместе уничтожилась одна из вопиющих несправедливостей. Мы не нарушим скромности тех, чье участие способствовало этому добру и приобрело благодарность всех, сочувствующих достоинству блага… Мы скажем, что нам отрадно видеть Шевченка, который среди ужасных, убийственных обстоятельств, в мрачных стенах казармы смердячои – не ослабел духом, не отдался отчаянию, но сохранил любовь к своей тяжкой доле, потому что она благородна. Здесь великий пример всем современным нашим художникам и поэтам, и уже это достойно обессмертить его!..
