Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти - Джозеф Рейнгольд

Сейчас признано, что многие случаи психической ненормальности происходят не из-за какой-то особой безличной причины, а являются результатом отсутствия материнского питающего воздействия или патологических взаимоотношений с матерью. Tarjan (316) выражает первую точку зрения, когда говорит, что «правильная и последовательная стимуляция в теплом и терпимым окружением» необходима для полной реализации того, что заложено биологически, и все силы, влияющие на развитие эго, также влияют на интеллектуальное развитие. Некоторыми из описанных механизмов патологических взаимоотношений являются: боязнь утраты собственной идентичности (317), участие в сексуальной жизни родителей (318) и демонстрация кастрации с целью избежать страха перед ней (318). Из собственного опыта могу сделать заключение, что чаще всего задержку умственного развития ребенка можно объяснить его защитой, направленной на враждебную мать, и ее наказанием. Мы подошли к пониманию того, что подростковая делинквентность (исключая социологический тип) есть продукт поведения родителей. Она может выглядеть как подражание агрессивным или антиобщественным действиям или, что происходит чаще, ее провоцирует один из родителей, таким косвенным образом удовлетворяя собственные запретные импульсы. Я уверен, что глубинным родительским мотивом, наиболее отчетливо проявляющимся в случае с сексуально распущенной девочкой и ее матерью, является враждебность по отношению к ребенку. Давая описание происхождения антиобщественного характера, Berman (320) делает упор на события, которые произошли, когда ребенку было около года, и следствием которых было развитие «абсолютной ненависти» к матери. Johnson (321), которая первая пришла к пониманию родительского поощрения делинквентности, говорит об удовлетворении родительских деструктивных желаний; мы встречаем таких родителей, – говорит она, чья разрушительность настолько велика, что они не могут быть удовлетворены до тех пор, пока их ребенок не попадет в исправительную школу или тюрьму.

Изучение покушений на убийство и убийств, совершенных мальчиками, показало наличие ненормальных взаимоотношений преступника со своей матерью. Easson и Steinhilber сообщают о семи мальчиках, покушавшихся на убийство, и одном, который убийство совершил. Каждый из них был привязан к своей матери и враждебно самоидентифицировал себя с ней. Все эти мальчики поддерживали зависимые взаимоотношения. Им было отказано в уединенности и они подвергались сильнейшему сексуальному совращению. В каждом случае им регулярно давали понять, что родитель ожидает от них физически жестокого и агрессивного антиобщественного поведения, вплоть до убийства. У мальчика, совершившего убийство, была мать, неудовлетворенная своей ролью женщины и матери, хотя она и соблазняла своего сына. Во всех этих семьях отсутствовали отцы, что сделало невозможным здоровую идентификацию[24].

Smith (323) анализирует движущие силы убийства на примере восьми убийц в возрасте от четырнадцати до двадцати одного года. В каждом случае развитие в раннем детстве было отмечено распадом семьи. Существует модель такой эмоциональной депривации или такой первобытной жестокости между родителями, что ребенок просто ошеломлен и дезорганизован аффектами, с которыми не может справиться его незрелое эго. Общим знаменателем во всех этих случаях служит ощущение заброшенности с сопутствующим озлобленным неверием в человеческие взаимоотношения и чрезмерная настороженность к возможности вновь пережить опыт потери. Самые ранние проявления гнева ребенка переносятся на объект, который, очевидно, принимает символическое значение как замена ненавидимого родителя, и в каждом случае родитель или лицо, его символизирующее, становится жертвой убийства. В акте насилия присутствует возвращение к докогнитивному симбиозу, в котором он сам и кто-то еще не отделимы друг от друга, и паническое уничтожение связано со страхом быть уничтоженным. Мать не интересуется своими детьми и желает оставить их на пороге у таких же бесчувственных родственников. Типично, что в фантазии ребенка эта ужасная реальность превращается в свою противоположность, потому что от подсознательных убийственных чувств к не дающей ничего матери защищает сознательная лояльность к ней. Отец очень редко является реальным или знакомым человеком, он видится как смутная фигура, хотя может иногда появиться, он уже откровенно отвергнут матерью потому, что является удобным козлом отпущения за ее собственные недостатки. Smith добавляет, что усилиям оказать влияние на проблемных детей, структура характера которых показывает, что они являются потенциальными убийцами, очень часто препятствуют матери, которым нужна зависимость детей, и которые разрушают любую попытку психотерапевтического воздействия для того, чтобы удовлетворить свои ненасытные потребности[25].

И, наконец, мы можем упомянуть суицидальную тенденцию у детей. Настоящее самоубийство редкость в раннем возрасте, но его эквиваленты в виде «случайных» повреждений, депрессии и определенных агрессивных поступках встречаются часто. При изучении детей и подростков, которые пытались совершить самоубийство или серьезно угрожали им, Schrut (324) обнаружил, что в большинстве случаев преобладающее чувство того, что он является тяжким бременем, ребенку подсознательно передала его мать. Это чувство, что «он не такой, как нужно», что он ничего не стоит и является источником неудовольствия своей матери. Оно сопровождается беспомощным гневом из-за того, что его отвергают. Мать ребенка, склонного к депрессии или самоубийству, настолько отвергает его, что он впадает в отчаяние. Некоторые матери, однако, ощущают чувство вины и ребенок обнаруживает, что, хотя он не может «привлечь» мать хорошим поведением, он может вызвать у нее гнев и тревогу своими действиями самоуничтожения; эти дети составляют враждебный и гиперактивный тип. Попытки самоубийства приносят максимальное удовлетворение, вызывая материнское горе и тревогу потому, что они ярче всего показывают родительскую травму. Развив такой способ существования, дети готовы встретить другие межличностные кризисы в своей дальнейшей жизни аналогичной реакцией самоуничтожения.

Я убежден, что механизм можно будет увидеть более отчетливо, если признать, что эти матери не только отвергают своих детей, но и имеют импульсы к детоубийству. Желание детоубийства означает не только желание отнять жизнь у ребенка, но и желание того, чтобы он сам убил себя. Schrut (324) подразумевает это, когда говорит, что ребенку «подсказывают» такое поведение; ничего, кроме самоубийственных поступков не имеет такой сильной эмоциональной привлекательности для матери. Lieberman (325) обнаруживает общий фактор в случаях попыток к самоубийству, совершенных детьми: сознательное или подсознательное желание смерти, исходящее от матери к ребенку. Это желание может повлечь смерть ребенка с такой же эффективностью, как если бы сама мать поразила его. Это происходит потому, что желание смерти – желание уничтожить ребенка, желание того, чтобы он сам уничтожил себя, и желание его смерти – является настолько широко распространенным, что суицидальная тенденция не есть особенность какой-либо группы, а проявляется повсеместно самыми различными способами, с большей или меньшей силой. Ему противостоит импульс, направленный на убийство матери, который одновременно является защитой и от внешней угрозы и от тенденции к саморазрушению. Альтернатива убей – или-умри обостряет понимание значения агрессии – покорности или садизма– мазохизма. В значительной степени в человеческие взаимоотношения вовлечены смерть и защита от смерти, которая является любовью или питающим воздействием.

Здесь приведен обзор только части обширной литературы по этой теме. Можно сказать, что, в общем, сейчас существует широко распространенное признание материнской разрушительности и ее присутствия во многих (если не во всех) клинических случаях, имеющих отношение к страху смерти и страху уничтожения. Gardner (326), например, сообщает, что в исследовательской программе, направленной на изучение мотивов невротического и антиобщественного поведения и серьезных проблем с учебой у нормально развивающихся детей, выдвигается гипотеза, что центральной проблемой во всех этих случаях является сохранение целостности тела и самой жизни. «Наиболее часто озвученным конфликтом в этих симптоматически разных случаях нарушения поведения является страх, что их изувечат каким-либо из множества способов или убьют; или что они не смогут контролировать свои собственные первобытные импульсы калечить, уничтожать и убивать других». Тем не менее, еще не полностью признано, что базовые страхи быть убитым или искалеченным являются реакциями на базовые материнские импульсы, направленные на убийство своего ребенка или нанесение ему увечий.