Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

— Которые при власти, оне от мужика звереют. Для человека с понятием — самый смак.

Насчет секретарши Станислав Ильич любимчику напрямик не отказывал, но согласия пока не дал.

— Вот что, Кузя, — начал Желудев, подождав, пока «законник» примет чарку и закусит. — Сегодня долго сидеть не можем, дела у меня, а поручение деликатное.

Зубатый изобразил повышенное внимание, выплюнув на ореховую столешницу кусок непережеванного салями. Желудев поморщился: варвар, быдло, что поделаешь. Но зорок, цепок, умен… Эх, таких бы в правительство, да побольше. Тогда, глядишь, и реформу бы доломали.

— Завтра тебе в зону деваху одну доставят. Она под моей опекой.

— И что с ней делать?

— Спесь сбить. По полной программе. Но без радикальной порчи. Только за счет психологического воздействия.

Унылая личина Зубатого раскраснелась, то ли от водки, то ли от услышанного. Он похабно сощурился:

— Знамо дело, барин. Невесту забугорную в чувство приводишь.

Изумление Желудева было столь велико, что он механически потянулся за рюмкой:

— Про невесту откуда узнал?

Зубатый самодовольно лыбился, обрадованный, что уколол благодетеля:

— Слухом земля полнится, Стас Ильич. Вы там наверху полагаете, усыпили народец, а он бдит. Все ваши жуткие деяния на ус мотает. Дай срок, за все придется отвечать, за все грехи. Се есть историческая закономерность.

— Оставь свои бредни, — внезапно разозлился Желудев. — Некогда лясы точить. Про деваху все понял?

— Нет, не все. В каких пределах допустимого производить переделку?

— Я же сказал, без порчи.

— Порча — понятие растяжимое, — заважничал Зубатый. — Законом не оговоренное. Прошу пояснить, какого ожидаешь результата?

— У нее заморочки аристократические. Надо вернуть ее в женское естество, чтобы почитала за благо мужу ноги мыть.

«Законник» ощерился сладострастно:

— Выходит, из князя обратно в грязи. В согласовании с природой-матушкой. Что ж, мне такое по душе. Сделаем в лучшем виде. Останетесь довольны.

Панибратски подмигнул тусклым оком, осушил рюмаху. Сегодня, не в пример прежнему, гнусавое суемудрие любимчика вызывало у Станислава Ильича лишь раздражение. Он понимал, что дело не в Зубатом. В затянувшейся, отдающей гнильцой истории с графинечкой он действительно перегнул палку, теперь нельзя останавливаться, вот это и бесило.

— Докладывать будешь ежедневно… Все, ступай, Кузя.

Законник обиженно заморгал:

— Ванька встань, Ванька сядь… Я же не фраер. Рыбки хоша попробуй. Токо днями коптильню наладили.

— Спешу, Кузя, спешу… Запомни, не ошибись с девахой. Она большую ценность имеет.

— Не изволь беспокоиться. Слепим по первому классу… Что ж, бывай, коли спешишь…

В приемной задержался возле стола секретарши. Зинаида Андреевна сидела ни жива ни мертва.

— Барин велел со мной тебе ехать, — пошутил Зубатый с кривой ухмылкой.

— Неправда ваша, Кузьма Витальевич. — Бедная женщина сама не понимала, почему, общаясь с этим ужасным бандитом, начинает ему в тон отвечать на каком-то диком простонародном наречии.

— Боишься меня, телочка, — рассудительно заметил Зубатый, — и это правильно. Но кто Кузю уважает, тому бояться нечего. Вот брыкаешься напрасно. Все равно никуда не денешься. Потом сама будешь благодарить, добавки попросишь. Или ты Кузю не уважаешь?

— Очень уважаю, — пролепетала дама, ухватясь пальчиками за край стола.

— Хочешь, келдыша покажу?

— Не надо, Кузьма Витальевич, неприлично это. Люди могут войти.

— В Москве людей нету, запомни, малявка. — Он потрепал ее по пышной накладной гриве, подергал, полуобморочную, за ухо и убыл наконец, гулко похохатывая.

На другое утро двое подручных из домашней обслуги, Насос и Штемпель, оба из бывших зэков, привели новенькую. Зубатый пил утренний кофе, тут же на столе стояла бутылка водки. Девчушку, похоже, крепко помяли при транспортировке, она едва держалась на ногах. Деловые ее почти на руках внесли. Кое-как зафиксировали в кресле. Зубатый сделал знак, чтобы убирались. С интересом разглядывал гостью. Вот она, значит, какая — невеста у магната. Мордочка чистенькая, будто нарисованная, носик маленький, губки пухленькие, глазки лимонные. Вся будто светится. И фигурка в полном порядке, хоть сразу раздевай. Кузьма Витальевич считал себя знатоком женской красоты, всех баб разделял на четыре категории, в которых учитывал как внешние данные, так и духовное содержание: телки, бляди, честные давалки и ведьмы. Куда отнести появившуюся красотку, пока не решил, но предположил, что это, скорее всего, смешанный тип честной давалки и ведьмы. Хотя, возможно, невеста босса принадлежала к пятой, редчайшей категории, которая в реальной жизни почти не встречалась и не поддавалась научной классификации. Точного названия для женщин пятой категории он не придумал, называл их условно христовенькими. У него была одна такая в Кишиневе, двадцать лет назад, в пересменке между отсидками. Дева работала в публичной библиотеке, была молодая, неопытная. Зубатый легко улестил ее пылкими, жалостливыми речами, затащил в гостиничный номер, напоил сладким вином, добавил туда дурманного зелья, и всю ночь они терзали друг дружку, как озверелые. Утром он побежал за водкой, чтобы продолжить веселье, а когда вернулся, дева лежала в ванной с перерезанными венами, уже слегка охолодевшая. Оставила записку на туалетном столике: «С этой грязью жить не хочу, но за тобой еще вернусь с того света, папочка». Не вернулась, дуреха, но зарубку на сердце оставила.

— Давай знакомиться, деточка, — ласково обратился к гостье. — Меня зовут Кузьма Витальевич, проще — дядя Кузя. А тебя, знаю, кличут Аннушкой. Хорошее имя, православное. Вот и будем теперь с тобой, Аннушка, вместе мотать испытательный срок.

Проследил, как девица отзовется на его слова, она никак не отозвалась. Из обитого пестрой тканью кресла таращилась на него, как совенок из дупла. Не надо было обладать жизненным опытом Зубатого, чтобы понять: девица совсем недавно испытала какое-то большое потрясение. Он мог лишь добавить, что впереди ее ждет то же самое.

— Когда я к тебе обращаюсь, — мягко продолжал, — надобно отвечать. Иначе добрый дядя Кузя может сделать тебе бо-бо.

— Где я? — спросила Анита. Голосок у нее, как и ожидал Зубатый, был мелодичный, выдающий капризную, избалованную барышню. Зубатый не получил инструкции относительно того, что девица должна знать, а чего не должна, поэтому охотно ее просветил. Ей повезло, сказал он, она находится на «Новых территориях», точнее, на «Зоне счастья», принадлежащей их общему господину. Здесь пробудет столько, сколько понадобится для ее перевоспитания. Главным наставником у нее будет лично он, но найдутся и другие учителя, если понадобится. Он по-отечески посоветовал не доводить его до необходимости привлекать других учителей. Ибо это обернется для нее лишними страданиями.

Пока он говорил, девица переменила позу, уселась повыше, подобрала ноги под себя и одернула юбку. Это естественное женское движение заставило его улыбнуться.

— Ежели хочешь что-нибудь спросить, спрашивай, пока можно.

— Что значит — мое перевоспитание?

— Значит приведение в божеский вид. Чтобы знала свое место и не рыпалась. Судьбу не переменишь, деточка.

— Могу я повидать Станислава Ильича?

— Не раньше, чем он сам захочет. Видно, провинилась ты крепко перед ним, раз сюда сплавил. Моли бога, чтобы простил.

— Кузьма Витальевич, вы понимаете, что участвуете в похищении? Во всем мире это карается законом. Наверное, и в России тоже?

— Ничего такого у нас нету, — с удовольствием объяснил Зубатый. — Было лихо да сплыло. Твой закон и есть твой господин. Как решит, так и будет. Ни на что другое не надейся.

— Как же так? — Зубатому показалось, что девушка немного оживилась, а зря. — Есть же прокуратура, полиция? Ваш президент, я читала, говорил о диктатуре закона. Значит, это все обман?

В чашку добавил ложку варенья, посмаковал и выпил. С наслаждением затянулся сигаретой. Утро складывалось приятно.

— Закон, конечно, имеется, как не быть, вплоть до диктатуры. Но токо для нищих, у кого денег нет. У кого деньги, тот сам закон. Прокуроры, милиция — все продаются пучок за пятачок. Дак откель тебя привезли, там тоже так, токо скрытно. У нас в России все честно и откровенно. У кого капитал, тот благоденствует. У кого нет, милости прошу на свалку истории. Быдло — оно быдло и есть. Никакого обмана. Обман был, когда людишкам внушали, будто все равны между собой. Коммуняки семьдесят лет народ морочили, по лагерям гноили, а сами за его спиной обжирались как свиньи. Нынче времена иные, полные свободы. Сумел разжиться капиталом — и ты кум королю. Не сумел — подыхай в дерьме и не вякай. Не нами заведено. Испокон веку так было.