Стань умнее. Развитие мозга на практике - Дэн Хёрли

«Дело в том, – сказал исследователь, – что, если мышь работает только в одном лабиринте, она начинает делать все просто отлично. Хорошо тренированное животное практически не ошибается. Оно уверенно перемещается по лабиринту и быстро находит все восемь кусочков еды. А с двумя лабиринтами задача действительно усложняется. Сначала все грызуны совершают множество ошибок. Но вот что мы обнаружили: тренируясь день за днем, мыши в основном обучаются все делать как надо. Умная мышь в конечном итоге достигает поистине отличных результатов и осуществляет поиск практически безошибочно. Некоторые грызуны выполняют это задание как минимум не хуже людей. Следовательно, у них есть рабочая память».

Тут я спросил у Луиса, что он имел в виду, говоря об «умной мыши».

«А мы проверяем интеллект своих мышей с помощью набора из шести разных обучающих тестов. И иногда выявляем животное, которое оказывается эффективнее пяти десятков других мышей по всем шести тестам. Вот этих победителей мы и называем умными. Мы обучаем их избегать электрошока или яркого света, ориентироваться в сухом лабиринте, ориентироваться в водном лабиринте. Используем мы и задачу на логическое мышление».

При решении этой задачи мыши требуется сделать вывод путем исключения. «Я показываю животному символ звезды, – рассказал Матзел, – и обучаю его двигаться в направлении объекта в форме круга, под которым лежит угощение. Так мышь учится тому, что если она видит звезду, то под кругом найдет еду. Звезда означает круг. Затем я точно так же тренирую их с квадратом и треугольником. Если видишь квадрат, значит, под треугольником найдешь пищу. Так что квадрат означает: “Иди к треугольнику”. А потом в один прекрасный день я показываю животному символ, которого оно никогда прежде не видело, скажем, полумесяц, и оно может выбрать из набора треугольник, круг и новый для него объект. Мышь смотрит на треугольник и круг и думает: “Еда не может быть под этими объектами, следовательно, она лежит под новым”. Она делает вывод путем исключения. Удивительно дело – оказывается, мыши в этом большие мастера. А ведь именно задачи на логическое мышление данной категории считаются типичным доказательством способности человека рассуждать и делать выводы. И мышь, выходит, тоже так умеет. Меня это просто потрясло. Потому что моей собаке, я убежден, такое не под силу. Она вообще, судя по всему, довольно глупа. Вот уже много лет я выпускаю ее гулять во двор на длинном поводке, и не было еще ни единого случая, чтобы она не запуталась вокруг какого-нибудь дерева».

Используя задачи на логическое мышление, Матзел наглядно продемонстрировал, что у мышей, как и у людей, встречается разный общий коэффициент интеллекта: те, кто успешнее решает задачи данного типа, как правило, быстрее обучаются и другим задачам{147}. А мыши, которые эффективнее решают задачи, требующие применения рабочей памяти (это оценивается с помощью теста с двойным лабиринтом), обычно больше преуспевают в решении логических и обучающих задач{148}. Но особенно интересными мне показались результаты потрясающей мышиной версии тренинговых исследований Джегги и Бушкюля. В 2010 году Матзел опубликовал отчет, в котором говорится, что животные, чью рабочую память он тренировал, заставляя практиковаться в двойном лабиринте, успешнее сдавали тесты на общие когнитивные способности{149}. И, наконец, самое, с моей точки зрения, важное. Мыши, которые в молодом возрасте проходили тренинг на двойном лабиринте, когда их тестировали повторно, по достижении мышиного эквивалента старости, демонстрировали меньшие возрастные потери внимания и обучаемости{150}. В итоге Матзел с коллегами пришли к выводу: «Эти результаты показывают, что общие нарушения способности к обучению, внимания и гибкости мышления можно ослабить посредством когнитивного тренинга, требующего постоянной внимательности и концентрации». Или, как сказал мне исследователь: «Мы манипулировали рабочей памятью мышей, чтобы посмотреть, окажут ли эти действия непосредственный эффект на их интеллект. И, по сути, исследования Джегги демонстрируют то же самое, что удалось обнаружить нам».

А раз тренинги на развитие рабочей памяти повышают интеллект мышей, только представьте, что они могли бы сделать с Сидом Вишесом!

Глава 8

Защитники веры

Мы говорим «Рэнди Энгл», думаем «рабочая память». Он не был первым, кто начал ее изучать; эта честь принадлежит Алану Бэддли, британскому психологу, первым предложившему последовательную теорию рабочей памяти еще в 1974 году{151}. Но именно Энгл – психолог, которого я цитировал в начале главы 2 и который так красноречиво говорил о трудностях измерения любви и интеллекта, – лучше, чем любой другой ученый, как среди ныне живущих, так и среди уже умерших, продемонстрировал миру, почему рабочая память так важна и как именно она связана с подвижным интеллектом. В статье, опубликованной в 1999 году и процитированной почти в полутора тысячах отчетов о последующих исследованиях, Энгл с тремя коллегами описал серию из 11 тестов на память, которые ученые предложили пройти 133 студентам старших курсов Университета Южной Каролины{152}. Одни были обычными тестами на проверку кратковременной памяти – например, затвердить перечень слов или чисел, – а другие требовали применения рабочей памяти, то есть манипулирования информацией, которую потом нужно было вспомнить. Кроме того, ученые предложили испытуемым пройти два теста на подвижный интеллект, в том числе с использованием прогрессивных матриц Равена, а также учли баллы студентов на вступительных экзаменах в университет как по гуманитарным дисциплинам, так и по математике. С помощью сложных формул, объединяющих результаты всех этих многочисленных тестов, Энгл с коллегами произвел вычисления и пришел к выводу, что рабочая память тесно связана с подвижным интеллектом – в отличие от кратковременной. Иными словами, чем лучше человек сдает тест на оценку рабочей памяти, тем он, как правило, умнее. Исследователи высказали идею, что рабочая память и подвижный интеллект отражают способность человека сохранять активность когнитивного процесса, особенно в условиях посторонних помех и отвлечения внимания.

Но чем же объясняется столь тесная связь этой способности с подвижным интеллектом? Другая нашумевшая в научном мире статья, написанная Энглом уже в одиночку и опубликованная в 2002 году в журнале Current Directions in Psychological Science, начиналась с поистине абсурдного примера из жизни{153}:

«Я заядлый бейсбольный болельщик. Нередко бывает, что я слушаю игру по радио, а жена просит меня что-нибудь сделать. Однако часто, особенно в разгар напряженного матча, и особенно если играет Atlanta Braves, я даже не замечаю, что она ко мне обращается. Имеет ли эта способность блокировать информацию что-то общее с рабочей памятью? Существует ли связь между способностью человека контролировать внимание и объемом информации, которую он может временно удерживать в памяти в активном состоянии?»

Конечно же, Энгл не имел в виду, что его способность игнорировать жену в разгар интересного матча следует рассматривать как свидетельство его развитого подвижного интеллекта. А может, имел? В своем уникальном, самоироничном, но очень убедительном стиле Энгл затронул весьма важный вопрос о природе интеллекта: он рассказал о нашей способности сосредоточиться на чем-то, не обращая ни малейшего внимания на весь остальной мир. Как бы неприятно это ни было для вашей супруги, или друга, или собаки, которую вы забыли вовремя покормить, каждый художник, изобретатель, композитор, математик, писатель, предприниматель, ученый – каждый, кто занимается требующей сосредоточения когнитивной деятельностью любого рода, не говоря уже о каждом читателе, студенте или кинозрителе, оценивающем результаты их труда, – просто обязан полностью концентрироваться на своем текущем занятии. И – не важно, хорошо это или плохо, – ему необходимо временно блокировать все, что его отвлекает.

В одном из наших многочисленных телефонных разговоров я как-то попросил Энгла рассказать, что он считает своим главным вкладом в развитие психологии.

«То, что я снова и снова, раз за разом демонстрирую четкую взаимосвязь между двумя важными переменными: рабочей памятью и подвижным интеллектом, – ответил мне ученый. – Для них обоих главным является контроль внимания, например ваша способность сфокусироваться сейчас на мне и на том, что я говорю, и блокировать любые отвлекающие факторы. Именно благодаря этому вы можете целенаправленно и осознанно перемещать свое внимание с одного объекта на другой. Данная способность чрезвычайно важна не только для успеха когнитивной деятельности, но и для эффективного поведенческого и эмоционального контроля. Она помогает людям с синдромом посттравматического стресса блокировать навязчивые мысли и воспоминания. Это одна из важнейших детерминант, определяющих, восстановится ли функциональность человека после того, как ему диагностировали шизофрению. После моей статьи в Current Directions in Psychological Science – которая, как я с гордостью могу сказать, и сегодня является наиболее часто цитируемой за всю историю этого журнала, – люди, работающие в области социальной психологии и психопатологии, занимающиеся исследованиями в сфере шизофрении и других областях, начали внимательно следить за всем, что я делаю. Эта статья привлекла к моей деятельности внимание ученых, которые не занимаются непосредственно вопросами когнитивной психологии».