Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник) - Элис Манро (Мунро)

Ходили.

Я вспомнила, как мне хотелось под мостом поорать во весь голос, но я боялась городских мальчишек. Он вообще никакого моста не помнил.

При этом оба помнили глиняные ядра и войнушку.

Нам предоставили вместе мыть посуду, чтобы мы могли наговориться всласть, никого не раздражая.

Он рассказал мне, как умер его отец. Погиб в дорожной аварии, возвращаясь с работы из-под Банкрофта.

– А твои родители живы?

Я сказала, что мама умерла, а папа женился снова.

В какой-то момент я поведала ему о том, что разошлась с мужем и живу в Торонто. Что дети у меня недавно гостили, но сейчас проводят каникулы с отцом.

Он рассказал, что живет в Кингстоне, но не очень давно. А с Джонстоном познакомился и вовсе недавно, по работе. Он был, как и Джонстон, инженером-строителем. Его жена из Ирландии, там родилась, но работала в Канаде, они и познакомились. Она медсестра. Сейчас она в Ирландии, в графстве Клейр, поехала навестить родных. И детей с собой увезла.

– И много у вас детей?

– Трое.

Помыв посуду, мы отправились в гостиную, предложили поиграть с мальчиками в скрэббл, чтобы Санни и Джонстон могли погулять. Договорились, что только одну партию – потом будет пора спать. Но мальчишки упросили нас начать игру снова, и, когда вернулись Санни и Джонстон, мы все еще играли.

– Ну, что я тебе говорил? – сказал Джонстон.

– Это все та же партия, – сказал Грегори. – Ты сказал, что партию можно доиграть, вот мы и доигрываем.

– Ага, конечно! – усмехнулась Санни.

Она сказала, что вечер чудный, мы с Майком их с Джонстоном просто балуем – этакие круглосуточные няньки.

– Вчера вечером мы и вообще в кино ходили, а с детьми сидел Майк. Смотрели старый фильм «Мост на реке Квай».

– Через, – сказал Джонстон. – Через реку Квай.

– Да я-то его смотрел, – сказал Майк. – Сто лет назад.

– Хороший фильм, – сказала Санни. – Только я не совсем согласна с финалом. Думаю, конец там неправильный. Ну, когда утром Алек Гиннесс видит в воде провод и догадывается, что кто-то собирается взорвать мост. Он впадает в неистовство, все запутывается, все погибают и так далее, помните? В общем, я думаю, увидев провод, он должен был все понять, остаться на мосту и вместе с ним взлететь на воздух. Думаю, это было бы очень в характере его персонажа и драматическое воздействие было бы больше.

– Да ну, не больше, – сказал Джонстон таким тоном, что мне стало ясно: этот спор они уже проходили. – Где бы тогда была тревога, напряженное ожидание?

– А я с Санни согласна, – сказала я. – Помню, я и раньше думала, что концовка слишком усложнена.

– Что скажет Майк? – спросил Джонстон.

– Да все, по-моему, там нормально, – сказал Майк. – Все хорошо и в том виде, как есть.

– Мужчины против женщин, – сказал Джонстон. – Мужчины побеждают.

Затем он велел мальчишкам собирать скрэббл в коробку, те послушались. Но Грегори стал проситься выйти посмотреть на звезды.

– Это же единственное место, где мы можем их увидеть, – сказал он. – Дома везде свет и прочее говно.

– Это плохое слово, – сказал отец.

Но все же разрешил: о’кей, пять минут, и мы все вышли во двор, стали смотреть на небо. Искали Пилотскую звезду, которая должна быть рядом со второй звездой ручки ковша Большой Медведицы. Джонстон сказал, что, если ты видишь ее, значит имеешь зрение достаточно хорошее, чтобы тебя взяли в ВВС, – во всяком случае, так было во время Второй мировой войны.

Присмотревшись, Санни говорит:

– Ну что ж, я ее вижу, только ведь я заранее знала, где она.

Майк сказал, что с ним такая же история.

– А я ее вижу точно, – презрительно проговорил Грегори. – В любом случае вижу – знал я или не знал.

– И я тоже вижу, – сказал Марк.

Майк стоял впереди меня и чуть сбоку. К Санни он был даже ближе, чем ко мне. За нами никого не было, и я хотела о него чуточку потереться – легонечко и как бы случайно коснуться его руки или плеча. И если он не отодвинется (из вежливости, подумав, что мое прикосновение действительно случайно), я хотела приложить палец к его обнаженной шее. Не это ли самое он сделал бы, стой он позади меня? Не об этом ли он так напряженно думает, делая вид, что о звездах?

Впрочем, было у меня такое чувство, что он, как честный человек, воздержался бы.

И по той же самой причине он, разумеется, не придет ко мне нынче ночью. В любом случае это было бы рискованно до невозможности. На втором этаже было три спальни – гостевая, родительская и большая детская, в которую выходили двери обеих малых спален. Всякому, кто хотел бы войти в одну из малых спален, пришлось бы пройти через комнату, где спят дети. Майка, который прошлую ночь провел в гостевой спальне, переместили на первый этаж, постелив ему на раскладном диване в гостиной. Санни постелила ему свежие простыни, вместо того чтобы снимать белье с кровати, которую он освободил для меня.

– Ничего, он чистенький, – сказала она. – Кроме того, он же твой старый приятель!

Вынужденная лежать на этих оставшихся после него простынях, я провела не очень спокойную ночь. В моих снах (в реальности, конечно, ничего такого не было) они пахли речными водорослями, глиной и нагретыми солнцем тростниками.

Я понимала, что он ко мне не придет, как бы риск ни был мал. Это было бы низким поступком, тем более в доме общих друзей, которые будут (если уже не были) знакомы с его женой. Да и откуда у него могла взяться уверенность, что я так уж хочу этого? И с чего я взяла, будто этого хочет он? Я вовсе не была в этом уверена. До тех пор я всегда считала себя женщиной, блюдущей верность человеку, с которым в данное время состоит в связи.

Мой сон был неглубок, сны монотонно похотливы, при этом они изобиловали неприятными и раздражающими побочными сюжетами. Временами Майк готов был пойти мне навстречу, но возникали преграды. Временами его что-то отвлекало, как, например, когда Майк сказал, что приготовил мне подарок, но куда-то он запропастился и ему непременно надо было этот подарок отыскать. Я говорила, брось, не нужен мне никакой подарок, ты сам для меня подарок – ты тот, которого я люблю и всегда любила, уговаривала его я. Но он был непробиваем. А иногда он мне выговаривал.

Всю ночь – или, по крайней мере, каждый раз, когда я просыпалась, а просыпалась я часто – за моим окном свиристели сверчки. Сначала я думала, это птицы, думала, что это какой-то хор неутомимых ночных певчих птиц. Выходит, я слишком долго жила в городах и забыла, что сверчки способны обрушивать на тебя целый водопад звуков.

Надо сказать также, что иногда, проснувшись, я чувствовала, что тону. Почву из-под ног выбивала непрошеная, но ясная мысль. А что ты, вообще-то, знаешь об этом человеке? Или он о тебе. Какую он любит музыку, каковы его политические взгляды? Чего он ждет от женщины?

– Ну что, друзья детства, как спали? – спросила Санни.

Майк сказал:

– Дрых без задних ног.

– Спасибо. Чудесно, – ответила я.

В то утро все были приглашены на поздний завтрак к каким-то соседям, у которых бассейн. Майк заявил, что он бы лучше лишний раз наведался на поле для гольфа, если можно.

Санни сказала, что это можно, и посмотрела на меня. Я замялась:

– Ну, я не знаю, мне бы, конечно… – И тут вклинился Майк:

– А ты в гольф не играешь?

– Нет.

– Ну, все равно. Пошли вместе, будешь моим кадди.

– Давайте я буду кадди, – сказал Грегори.

Он только и ждал случая присоединиться к какому-нибудь нашему начинанию, уверенный, что с нами ему будет свободнее и интереснее, чем с родителями.

Санни сказала «нет».

– Ты пойдешь с нами. Ты что, не хочешь купаться в бассейне?

– В бассейн все дети писают. Надеюсь, ты это знаешь.

Перед уходом Джонстон предупредил нас, что обещают дождь. Майк сказал, ничего, мы рискнем. Мне понравилось это «мы», а еще больше мне понравилось ехать с ним в машине на месте жены. Приятна была сама идея того, что мы пара, – идея, в сущности, бредовая и девчоночья. Фантазии на тему того, что я жена, мне стали вдруг безумно привлекательны, как будто я этого еще не хлебнула в жизни. Хлебнула, но у меня этого не было с таким мужчиной – с настоящим моим возлюбленным. Разве не может быть так, что я сумею начать новую жизнь в любви, в истинной любви, сумею как-нибудь избавиться от тех своих черт, которые такой любви мешают, и стать счастливой?

Но вот мы наедине, и тут возникла скованность.

– Красиво здесь как, не правда ли? – сказала я. На этот раз сказала это искренне.

Сегодня, под серым облачным небом, холмы стали как-то милее и краше, чем выглядели вчера, при беспощадном солнечном свете. Листва деревьев в конце лета имела вид уже потрепанный, многие листики начали по краям рыжеть, а некоторые совсем пожелтели или покраснели. Выделялись деревья разных пород.