Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Делль Виктор Викторович

— Да ты что!

— Не ходи, — повторила она.

— Ты кто, Анна? — шутливо возмутился я. — Жена мне, что командуешь?

Она, жуя стебелек, с грустным смешком промолвила:

— Жалко тебя, лешего. Мотаешься ты, мотаешься на старости лет…

7

Шагая в Курбатовку, я обдумывал, как улучить время и наведаться в Зимние горы. Вал через болото, открытый мужем Анны, тянул меня к себе и тянул, так бы и двинулся туда сразу, не откладывая.

Завтра нельзя — «Колгуев» придет. С северного конца, из Ненецкого устья, почта хоть и невелика, а всё же есть, и мне надо быть на службе.

А вот потом попрошу у Шуры — заведующей нашей — два выходных подряд.

Есть пословица — дурная голова ногам покоя не дает. Может, моя и дурная. И права Анна — сапоги у меня на ногах каши просят, потому что у меня и так маршрут немалый, а я нет-нет да и сверх того отломаю конец. Так ведь не для себя же, для общества. Хотя, если по правде, то и для себя. Точильный камень, вполне вероятно, даст Курбатовке миллионы дохода.

Миллионы! В пути времени достаточно, чтобы представить себе нашу будущую, разбогатевшую Курбатовку. Да, тогда уж зажжется у нас лампочка Ильича! Не в обиду Зине, пригласим целую экспедицию изыскателей, покажем нашу реку таким специалистам, которые, может, станцию на Днепре строили. Не эту реку, так другую приспособим. Клуб приведем в надлежащий вид. Сейчас в нем обстановки, можно сказать, никакой нет — захудалая изба.

Тогда о нашей Курбатовке никто плохого не скажет. Напротив. Как начнем ломать пещуру да пустим в ход производство точил, — Вася Клюйков, наш радист, сразу напишет заметку. Он уже посылал в газеты материал о нашем колхозе и, бывает, печатают его, но только в Чернолесской «Северной волне». Не доросли мы, чтобы о нас центральная печать заговорила. Вот начнем точила сдавать — тогда другое дело. Не грех будет на весь Советский Союз протрубить.

Что же, я стану сапоги свои беречь и стоять в стороне? Ни в коем случае.

Так рассуждая, возвращался я вечером в деревню. И первый, кого я увидел, был Мелешко, мой постоялец. Сперва я не узнал его. На поверхности воды болталось что-то круглое, похожее на буй, к которому привязывают суда, но телесного цвета. Оказалось, что Мелешко плавает животом кверху.

Вот уж охота пуще неволи! Холодно ведь! Чудны́е эти приезжие, все норовят купаться, словно у нас тут курорт.

За штабелем плавника, укрывшись от ветра, сидел на корточках Афонин и держал мохнатую простыню.

— Ступай и ты, — сказал я, подходя. — Труса празднуешь? На твоем месте я бы первый полез — воду греть для начальства.

Тут Мелешко выбрался на берег — неуклюжий, толстый, в черных трусах. Афонин вскочил, подбежал к нему и подал простыню.

— Застыли вы, — сказал я.

Он ответил, что студеная вода ему нипочем, — организм нуждается в закалке. Афонин прыгал вокруг Мелешко, растиравшего себе плечи и живот, глядел на его белую, точно морозом схваченную кожу, вздрагивал.

— Ты бы спину ему потер, — посоветовал я.

— Вот это правильно! — весело откликнулся Мелешко. — Ценное предложение. Спина, между прочим, наиболее чувствительная к холоду часть нашего тела.

Афонин бросил на меня взгляд исподлобья и принялся усердно тереть. Мелешко быстро раскраснелся.

— Спасибо. Жарко, — засмеялся он.

— Одеться помоги, — молвил я Афонину.

— Нет, я сам, — и, держась на одной ноге, Мелешко вдел волосатую ногу в штанину. — Купаться, товарищи, следует именно в холодной воде. Северные жители недооценивают это. Я солнцем не злоупотребляю, загаром не увлекаюсь, ибо от него страдает нервная система.

Мне показалось, он прочел нам это вслух из отрывного календаря, где помещают указания врачей, правила готовки пищи и вообще всякую всячину.

— Нам купаться некогда, — заметил я.

— Пустяки. Обычная отговорка. Пятнадцать минут в день всегда можно выделить…

Он не договорил и замолчал, — может быть, до него дошел смысл моих слов. Так и надо. Был бы я обследователь, присланный из области, не стал бы я время терять на прогулки да купания, и еще в компании с Афониным. Выбрал дружка-приятеля!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я смотрел на них и старался узнать, жаловался на меня Афонин или нет.

— А вы мне нужны, товарищ Мелентьев, — сказал Мелешко, застегнув пиджак. — Хочу прибегнуть к вашему жизненному опыту. Точнее, к вашим познаниям о местной природе, несомненно богатым.

«Ну и говорит!» — подумал я. Невольно я поглядел, нет ли у него в руках календаря или бумажки с конспектом речи, какая бывает у докладчиков. Однако то, что я ему понадобился, меня обрадовало. Уж, конечно, познаний у меня побольше, чем у Афонина.

— Извольте, — сказал я.

— Зимой, в результате морозов, у берегов образуется лед, так называемый припай. Так ведь?

— Истинно, — кивнул я.

— Весной его отжимает от берега. Вопрос в том, насколько внезапно это может произойти?

Ах, вот оно что! Снасть его заботит, проклятая снасть, которую Арсений упустил в море. Зачем только хитрит Мелешко! Ладно, я тоже не простак — Куликова не назову и вида не покажу, что его судьба меня касается.

— От ветра зависит, — ответил я. — Иной раз и оглянуться не успеешь. И не хочешь, а прозеваешь.

— А если хочешь, то тем более, — вставил Афонин, шевеля посиневшими губами.

Ведь продрог, продрог как собака, а не уходит! Не обойдемся без него! Непременно ему надо влезть в наш разговор!

— Нечего языком молоть зря, — оборвал я его. — Куликов мужик честный, не вор, не барышник. У нас на что дед Силантий был мудрец, сколь часто он зверобоев выручал, выводил на берег, а и тот ошибался…

Сказал и умолк. Эх, черт, помянул таки Куликова! Вот он, репей-то, под языком!

Афонин нагнул голову — словно боднуть собрался — и шагнул к Мелешко, волоча по песку простыню.

— Вот вам, пожалуйста, — проговорил он. — Все они тут друг за дружку.

— А ты за кого? — вырвалось у меня.

— За порядок в колхозе.

— А я, что, за беспорядок? А? За беспорядок?

Ужасное зло взяло меня. Тут бы мне, при обследователе, выложить всё, что я думаю об Афонине, но с губ моих срывались какие-то случайные и бессвязные слова. Не знаю, чем бы кончилось у нас, если бы не вмешался Мелешко.

— Не шумите, товарищи. Я очень благодарен вам, — тут он обернулся ко мне. — Мне, вероятно, и впредь потребуется совет старожила. Тогда еще потревожу вас, если разрешите.

— Да я всегда…

— Разумеется, товарищ Мелентьев, — вежливо остановил он меня. — Ах, что вы наделали с простыней, разбойник вы этакий! Дайте сюда!

Это уже Афонину. Мелешко взял у него простыню и начал сбивать с мокрого ворса песок. Похоже, он весь погрузился в это занятие и обо всем прочем забыл.

— Хуже, когда людей пачкают, — промолвил я в сердцах. — Кстати, письмецо вам.

Отдал ему пакет от Арсения, козырнул и ушел.

Я не оглянулся. Я шагал, отшвыривая куски плавника, теребя ремень сумки. Как раз теперь стали появляться в голове нужные слова, слова, которые я не успел сказать. Я шел, продолжая про себя перепалку с Афониным, и попадись мне сейчас навстречу Савва, наш председатель, ему тоже пришлось бы меня успокаивать. Но Савву и на этот раз не так легко было отыскать. Я уже остыл, когда увидел его возле клуба.

Он стоял в кольце подростков, и они в сравнении с его долговязой фигурой выглядели совсем детьми.

— Экое счастье целый день шарики гонять! — говорил он и разводил длинными ручищами. — А вон забор обвалился, что бы починить! Или мостики поправить! Неужели три месяца каникул на биллиарде просадить, будь он неладен! А? Да вы мозги вытряхнете, ребята! Одуреете. Ну как на собрание вас вытащим да проберем! Ведь стыд убьет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Хорошенько их поучи, Савва, — сказал я, подходя. — Построже.

— Издурачилась молодежь, — вздохнул он. — Ну, был у Куликова? Что он?

Мы спустились к реке и сели на доски, приготовленные для ремонта школы.

— Савва, — начал я, — дозволь мне сходить в Зимние горы.