По обе стороны экватора - Игорь Фесуненко

Сиро Коста представил меня джентльмену. Джентльмен сказал, что Василий Блаженный — это самая красивая из православных церквей, а борщ — лучшее блюдо европейской кухни. Затем он назвал себя, хотя я его уже узнал, опять же по газетным фотографиям из досье: это был знаменитый Ратинов, международный импресарио «Сантоса», который всю жизнь проводит в самолете, ангажируя будущих соперников клуба, организуя его постоянные зарубежные гастроли. Вот и сейчас Ратинов с нескрываемым ликованием сообщил Сиро Косте, что до конца года программа вояжей команды Короля практически готова. Удалось договориться о некоторых встречах, которые дадут приличный доход.

— Если все будет, как мы планируем, — сказал Сиро Коста, — годовая выручка клуба окажется где-то на уровне трех миллионов крузейро. Разве такая цифра говорит о кризисе, как кричат газетчики? — укоризненно покачал головой директор, вновь поглядев в мою сторону. И в этот момент появился наконец Зито. В недавнем прошлом — знаменитый полузащитник «Сантоса» и сборной, а теперь — тренер клуба по физической подготовке. Сиро Коста представил меня ему: «Вот… русский репортер. Просит взять его на базу».

Я добавил для верности, что приехал из далекой, покрытой снегами и льдами Москвы в эту солнечную и жаркую Бразилию только для того, чтобы взять интервью у Короля. Кроме того, у меня есть к нему личное поручение от Роземери, у которой я только что был…

Зито не спорил. Для него рекомендация Сиро Косты была столь же решающей, как для Сиро Косты — рекомендация Роземери.

Через пятнадцать минут мы с Зито катили по уходящей от океана в горы прекрасной автостраде Аншиетта. На тридцатом примерно километре свернули на проселок, потом пропетляли по холмам, долинам и рощам еще километров десять и добрались наконец до заветной, тщательно оберегаемой от репортеров и зевак тренировочной базы, которая представляла собой нечто, напоминающее небольшое аристократическое поместье: уютная дача в тихой долине на берегу идиллического озера. Швейцария, да и только… На футбольном поле шла тренировка. Я сразу же увидел Пеле, который стоял в воротах. Да как стоял! Вытащил за какие-то три минуты из углов такие пушечные мячи, что даже знаменитый ветеран Жильмар, заканчивающий карьеру основного вратаря «Сантоса» и сборной, одобрительно покачал головой. А Зито, заметив восхищение в моих глазах, сказал, что талант Пеле настолько многогранен и велик, что из этого парня в случае необходимости можно было бы сделать и прекрасного вратаря, тем более у нас, в Бразилии, где ощущается постоянный и острый дефицит голкиперов. Но нужды в этом нет, ибо нельзя разбрасываться такими гениями атаки, каковым является Король.

Когда тренировка закончилась и парни нестройной толпой вывалились из душевой, я подобрался, взял нервы в кулак и направился к Пеле. Настал наконец момент истины: великий Пеле был здесь, передо мной. И что самое главное: он был полностью в моем распоряжении. Ведь мы находились на тренировочной базе, откуда футболист никуда не может исчезнуть, где он обречен сидеть еще двое суток до того часа, когда локомотивная, сотрясающая окрестные горы и долины сирена отправляющегося на матч клубного автобуса не призовет его на очередной ратный труд.

Итак, пробил мой звездный час! Осторожно ступая негнущимися ногами по пружинистому газону, я подошел к Королю и сказал:

— Здравствуйте, Пеле!

Выходивший вместе с остальными парнями из раздевалки и беседовавший в эту минуту с Карлосом Альберто Король обернулся, улыбнулся, приветливо скользнул взглядом по моему незнакомому лицу и сказал:

— Ола, как дела!.. Все оʼкэй?.. Ну и слава богу.

Он сказал это и пошел дальше. У Короля было доброе сердце. Впоследствии я неоднократно наблюдал, как именно так тепло и по-приятельски отзывался он на приветствия людей, которых видел впервые в жизни. Он никогда не отмахивался от незнакомца, пытающегося заговорить с ним. И никогда не жаловался, что ему надоели эти нескончаемые восторги, просьбы автографов, похлопывания по плечу. В ответ на истеричный вопль: «Привет, Пеле!» — какого-нибудь подвыпившего, растрепанного, взмокшего торседора, кулаками пробившего себе дорогу поближе к двери автобуса, в котором рассаживался «Сантос» после матча, Пеле откликался с какой-то восхитительной деликатностью, создавая у крикуна иллюзию, будто давно знаком с ним, будто они — старые друзья и лишь вчера провели весь вечер у стойки бара в какой-нибудь «Лузитании» или «Фиорентине»: «Привет, привет! Как дела? Никаких новостей? Ну ничего, у меня тоже все по-старому».

И поднимался в автобус, оставляя ошеломленного такой братской нежностью крикуна в состоянии полного оцепенения.

Я тоже чувствовал, что цепенею от теплого тона, от дружеской улыбки Короля. Я понял, что он принял меня за обычного соискателя маленьких околофутбольных радостей, решил, что перед ним — еще один случайно просочившийся на базу фанатик, которому очень хочется, вернувшись в свой ботекин у «Вилы Бельмиро», во всеуслышание заявить, что час назад он побеседовал с Пеле, и Король заверил его, что Эду ни в коем случае не будет продан во «Фламенго», а Кубок Роберто Гомеса Педрозы в нынешнем сезоне обязательно будет завоеван «Сантосом»…

Итак, Пеле обласкал меня своим обычным теплым «Как дела? Все оʼкэй» и тут же отвернулся, забыв о моем существовании. Но я тормознул Короля:

— Минуточку, Пеле! — крикнул я. — У меня к вам важное дело от Роземери. Она просила меня сказать вам, что простуда у дочки уже прошла. И дома все в порядке. Роземери шлет вам привет!

Уже отвернувшийся, уже уходивший и вырубивший меня из своего сознания Король с такой стремительностью погасил скорость, что мне почудилось, будто я слышу визг тормозов. Он остановился и обернулся. На его лице появилось недоумение. И не давая ему опомниться, уже хорошо отработанной скороговоркой я сообщил ему о том, что прибыл вчера из далекой заснеженной и покрытой льдами России для того, чтобы взять у него хотя бы пятиминутное интервью. И что приношу извинение за то, что вынужден был побеспокоить в его отсутствие столь добрую Роземери, которая — видит бог, я говорю правду — действительно уполномочила меня сообщить, что дочь поправилась и дома все в порядке… И если бы мне не удалось разыскать вас, Пеле, то просто не хочется думать, что было бы со мной в этом случае, но теперь, когда я сюда наконец добрался, Пеле ведь сможет великодушно уделить мне несколько минут, не правда ли?..

Король был добр и отзывчив, как настоящий король из доброй сказки Андерсена. Улыбнувшись, он восхитился моей наглостью, хлопнул меня по плечу и сказал, что целиком и полностью к моим услугам.

И, не теряя времени, я перешел от слов к делу: достал магнитофон, усадил Пеле на первый подвернувшийся стул и записал первое из многих моих интервью с Королем, которое, как выяснилось, стало самым интересным и содержательным.

Это было, впрочем, даже не интервью, а долгая, откровенная, задушевная беседа «за жизнь». Торопиться нам было некуда. Других репортеров на базе не было, и поэтому коллеги-конкуренты не вмешивались, не перебивали, не лезли со своими вопросами. Пеле рассказывал мне о том, о чем он рассказывал уже десятки, может быть, сотни раз другим журналистам, но делал это так, что казалось, будто все это произносится впервые. Впрочем, кое-что было в нашей беседе и такое, о чем я не читал и чего не находил в публиковавшихся ранее рассказах моих бразильских коллег-конкурентов об их встречах и беседах с Пеле. И это придавало мне чувство здоровой профессиональной гордости, ибо главная мечта журналиста — это мечта об эксклюзивности, исключительности, неповторимости того, что он делает, о чем пишет или рассказывает. В самом деле: зачем пережевывать в своих сочинениях то, что уже было описано и проанализировано братьями по перу? Каждый из нас стремится поведать миру о том, чего до него никто еще миру не поведал. Вот и тогда, в тот незабываемый вечер после долгого пересказа моему магнитофону о том, что уже было говорено много раз, Пеле постепенно разоткровенничался. И после обычных, стандартных, постоянно повторяющихся на «Виле Бельмиро» и в «Парке Бальнеарио» заверений о том, что кризис «Сантоса» позади, что «клуб — на правильном пути и новые победы не за горами», Король вдруг махнул рукой и сказал, что он дьявольски устал. И другие парни устали. Нельзя же, черт возьми, играть круглый год по два-три матча в неделю, без отдыха и перерыва.

Потом он замолчал, вздохнул, пленка продолжала идти, и я не хотел выключать магнитофон, чтобы не спугнуть это возникшее между нами чудесное и такое неожиданное ощущение взаимопонимания и даже доверия. И тогда я не понял и до сих пор не могу понять, почему она возникла, эта атмосфера? Пеле давал бог знает какое по счету интервью, перед ним сидел совершенно чужой человек из далекой страны, и как тут поймешь и чем объяснишь симпатию, которая появилась так неожиданно?