Смерть пэра - Найо Марш

Джибсон, констебль, открыл дверь и отошел в сторону. Вошла леди Чарльз Миног.

— Вот и я, мистер Аллейн, — произнесла она бодрым голосом. — Я готова посильно служить правосудию, но, надеюсь, вы не ждете от меня умных ответов, потому что сразу могу гарантировать вам их отсутствие. Если вы скажете мне, что это тетя Кит обагрила руки кровью Габриэля, то я только отвечу: «Ай-ай-ай, так это все-таки тетя Кит! Как некрасиво с ее стороны!»

Шарло придвинула кресло к торцу стола и опустилась в него, перенеся весь свой вес на руки, опершиеся на подлокотники кресла, как делают пожилые люди.

— Конечно, вы наверняка смертельно устали, — сказал Аллейн. — Вы знаете, есть одна общая особенность, которая проявляется у всех, когда возникает дело вроде этого. Все чувствуют себя морально и физически измученными и истощенными. Это последствия шока, наверное.

— И очень неприятное чувство, отчего бы оно ни происходило. Будьте так любезны, посмотрите, нет ли на боковом столике сигарет.

Коробка оказалась пустой.

— Позвонить, чтобы вам принесли сигареты, — спросил Аллейн, — или вы предпочтете воспользоваться моими? — Он положил перед ней свой портсигар, пепельницу и спички. — По-моему, они вашего сорта.

— Действительно. Как мило с вашей стороны. Но мне надо позаботиться, чтобы сигареты все-таки принесли. Если мы будем тут сидеть и говорить, вы оглянуться не успеете, как я выкурю все ваши, и что вы тогда будете делать?

— Курите, пожалуйста. Мне нельзя курить на работе. Аллейн понаблюдал, как леди Чарльз прикурила сигарету и глубоко вдохнула дым. Руки ее подрагивали.

— Теперь я готова ко всему, — заявила она.

— Это не будет серьезной торжественной беседой. Я просто хочу проверить все ваши передвижения по квартире, что, по-моему, труда не составит, а потом, возможно, задам вам несколько вопросов, которые смогут прояснить темные места в показаниях других.

— Боюсь, что я могу только еще больше запутать дело, но постараюсь отвечать разумно.

— По моим записям, — заговорил Аллейн, с сомнением глядя в бумаги, — вы пошли в свою комнату вместе с леди Катерин Лоуб и леди Вутервуд и оставались там, пока не услышали, как лорд Вутервуд зовет свою жену во второй раз. Затем вы направились в гостиную, а следом за вами пошла леди Вутервуд.

— Да. Только она в гостиную не заходила.

— Вы хотели попросить, чтобы кто-нибудь отвез гостей вниз на лифте?

— Совершенно верно, — спокойно отозвалась Шарло.

— Скажите, вы кого-нибудь еще видели по дороге в столовую?

— По-моему, в коридоре был Майк. Больше никого я не видела.

— А лорд Вутервуд в этот момент находился в лифте?

— Думаю, да. Я даже не посмотрела. Его голос звучал сердито, поэтому я как бы промчалась мимо него, понимаете?

— Да, понимаю. А потом вы попросили кого-нибудь отвезти гостей в лифте, и мистер Стивен Миног вышел и повез их.

Аллейн скорее почувствовал, чем услышал, как она ахнула, а затем беспечно ответила:

— Нет, не совсем так. Вы же помните, что мы не заметили, кто из близнецов вышел.

— Мне кажется, я знаю, — сказал Аллейн. — Я не пытаюсь поймать вас в ловушку и заставить признать, что и вам это известно. Давайте мы остановимся на том, что кто-то из близнецов вышел, а вы отправились следом в прихожую, чтобы попрощаться. Леди Вутервуд вошла в лифт, а вы вернулись в гостиную. Правильно?

— Про меня — да.

— Я потом попрошу вас подписать это, если не возражаете. Я надеюсь, что вы сейчас проясните для нас характер покойного лорда Вутервуда, дадите нам, так сказать, возможность взглянуть со стороны. Боюсь, что многие из моих вопросов покажутся вам наглыми и бестактными. Наверное, самое отвратительное в работе полиции — это вынюхивание. Нам по необходимости приходится раскапывать всякие неприятные вещи, поймите.

— Да, конечно. Раскапывайте, пожалуйста, — разрешила Шарло.

— Как вы полагаете, леди Чарльз, могли кто-то хотеть убить лорда Вутервуда?

— Это уже не вынюхивание. Это скорее бомбежка. Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь в здравом уме мог бы хотеть физически, буквально, убить Габриэля. Однако мне кажется, что множество людей готовы были в тот или иной момент убить его на месте. Понимаете, в нем не было ни капли обаяния и он был таким невеселым. То есть я хочу сказать, что люди гораздо симпатичнее, когда они умеют веселиться. Я очень ценю веселый нрав. Но конечно, людей не убивают только потому, что они с вами несовместимы, и у Габриэля, наверное, бывали свои скучные серенькие удовольствия. Он страстно интересовался санитарным оборудованием, канализацией и дренажем и провел массу интересных экспериментов в «Медвежьем углу», где приходится дергать цепочки там, где в других местах надо просто повернуть кран и все такое. Поэтому могу сказать, что с его трубами и китайской керамикой ему было очень даже уютно. А если учесть, что Вайолет с головой ушла в черную магию, так у них обоих были хобби.

— Кажется, я и в самом деле уловил в речах леди Вутервуд запах черной магии.

— Неужели она и с вами разговаривала в таком духе?!

— Она делала довольно выразительные намеки на некие невидимые силы.

— Не может быть... Нет, Вайолет уж чересчур странная!

— Леди Чарльз, — сказал Аллейн, — вы думаете, что она?..

— Чокнутая?

— Прошу прощения...

— Не извиняйтесь, мистер Аллейн. Вайолет заходила в гостиную перед тем, как с вами повидаться, и, если она продолжала в том же духе, я удивляюсь, что вы не позвонили, чтобы принесли смирительную рубаху. Скажите, она очень странно себя вела?

— Да, как мне показалось. Я подумал, все ли тут объясняется шоком.

Леди Чарльз ничего не сказала, но печально покачала головой.

— Вы думаете, не все здесь гладко? — пробормотал Аллейн.

— Боюсь, что, если честно...

— У нее когда-нибудь были серьезные проявления болезни?

— Видите ли, мы с ними редко видимся. Мой муж почти потерял связь с Габриэлем, пока мы были в Новой Зеландии, но время от времени нам писала тетя Кит и остальные. Поэтому мы знали, что Вайолет попала в санаторий для душевнобольных в Девоншире. Этот санаторий рекомендовала старая леди Лорример, чей муж, как всем известно, сидит под замком уже сто лет. Мы слышали, что у Вайолет ее болезнь проявляется временами. Циклично.

— Что-нибудь в этом роде в семье прослеживалось и раньше?

— О, я совершенно ничего об этом не знаю. Вайолет не то из Венгрии, не то из Хорватии или Боснии. Что-то в этом роде. Ее и зовут-то не Вайолет. У нее какое-то необычное имя,  начинается с «Глэ», но не Глэдис. Какое-то фантастическое имя. Так что Габриэль назвал ее Вайолет. Мне кажется, ее девичья фамилия Задоди, но я могу и ошибаться. Она была совершенно никому не известна, даже на своей венгерской или южнославянской родине. Габриэль сказал, что он подобрал ее в посольстве. Боюсь, что Чарли как-то говорил мне, будто «Посольство» — это было такое кабаре или кое-что похуже. Вы можете это помнить по тем дням, когда вы сами были совсем зеленым и лихим юнцом на вечеринках. Конечно, Габриэль представил ее ко двору и все такое, как полагается. Она была очень оригинальна и представительна в те дни: выглядела как кинозвезда, только мылась реже. И мне кажется, что даже тогда у нее случались нервные срывы.

— Должно быть, для лорда Вутервуда это были нелегкие моменты?

— Да, просто ужасные. К счастью, у них не было детей. Для нас, наверное, тоже, поскольку все так обернулось. Хотя могу честно сказать, что это не самый приятный способ стать главой семьи.

Сигарета ее погасла, и она прикурила другую. Аллейн чувствовал, что в ее быстрой речи кроется еще что-то, кроме бравады. Она слишком бессвязно говорила, слишком подчеркивала свою непоследовательность, говорила в каком-то неестественном ритме. Он подумал, что ему показывают имитацию нормальной леди Чарльз Миног, которую играет леди Чарльз, совершенно потерявшая разум от тревоги. Раз или два ему послышался в ее речи намек на заикание, и это напомнило ему Стивена, который, очевидно, заполонил собой все мысли своей матери. Крайняя материнская преданность никогда не казалась Аллейну хорошей или полезной, но здесь присутствовала маниакальная сосредоточенность на своем ребенке, когда объект любви вытеснил собой все остальное. Тревога матери, думал Аллейн, многими понимается совсем не так, как надо, люди принижают ее страстность до нежности, смертную муку — до пафоса. Он слишком хорошо знал материнский ужас, которым сейчас полнились глаза леди Чарльз. Хотя Аллейн был вполне готов к тому, чтобы сыграть на нем, ему было очень неприятно понимать, что именно он сам этот ужас и спровоцировал. Он слышал звуки ее голоса и знал, что она пытается произвести на него впечатление. «Она хочет, — подумал он, — создать у меня впечатление, что ее невестка — сумасшедшая».