Королевская кровь - Далия Трускиновская

— Это почему же? — обрадовался Дедуля. — Есть у нее кто-то?

— А потому, что умница, — таков был бабкин вывод. — Посуди сам — она не доела, не доспала, пока дело свое открыла, погребок ее кормит, ей там хорошо. И станет она рисковать своим благополучием ради какого-нибудь шалопая?

— Почему же шалопая? — неожиданно для себя обиделся Жилло. — А если посватается приличный человек ее лет, ну, чуть постарше? Все-таки женщине трудно одной дело вести.

— Ей — не трудно, — отрубила старая ведьма. — Ты, гляжу, сам к ней, чего доброго, посватаешься. А она в людях разбирается. Тебе, голубчик, интересно хозяином стать и денежки к рукам прибрать. А ей это вовсе неинтересно.

— Ты, бабка, просто замечательно рассуждаешь! — обрадовался Дедуля, даже на корточках к окошку присел. — Сейчас к тебе мой братец младший знаешь за чем явится? Чтобы ты к нему Денизу присушила! Вот ты ему и дай от ворот поворот! А?

Совсем было влез Дедуля головой в окошко, да вдруг как шарахнется — и сел, и, сидя, от окошка отползти пытается!

— Умишком тронулся? — чуть не зарычал на него Жилло, но, увидев выпученные глаза Дедули, понял — там, у старухи, сидит что-то жуткое.

Вскочил Дедуля, на улицу со двора пташкой вылетел, Жилло — за ним.

— Ну? — спрашивает Жилло. — Что тебе померещилось?

— Кот, — шепчет Дедуля. — Котище! Тот, кудлатый! Башка — во! С янтарными клыками!

— Хорошая, однако, штука — моряцкий ром, — говорит на это Жилло. — Не только металлическую фляжку насквозь прожигает.

— Пойди, посмотри! Сидит там в углу и таращится! — все еще шепчет Дедуля и Жилло подпихивает. — Сам посмотри! Башка, лапы — он!.. Клыки, главное! Ой, батюшки, Малыш туда побежал!

— Да он там и не поместится! — сопоставив размеры подвальчика и зверя, успокаивает Дедулю Жилло. — Ты вспомни, какая это зверина!

— Да? — и тут в душу Дедуле вкрадывается какое-то сомнение.

— Ничего он Малышу твоему не сделает, — продолжает Жилло, хватая на всякий случай Дедулю в охапку. — Он нас ночью от кабана защитил? Защитил! Так чего он нас теперь обижать станет?

Дедуля куда как покрепче Жилло был. Вырвался, побежал во двор искать то крыльцо, под которым — бабкина дверь. Жилло, конечно, за ним.

Врываются — а возле нерастопленного очага на трехногом табурете Малыш сидит, держит на коленях лохматого кота и за ухом его чешет. Причем кот вполне обычного вида и размера. Может, чуть покрупнее, чем водится, и на пару фунтов потяжелее.

— Хорошая, — говорит Малыш, — хорошая, красивая кисонька!

Кот в ответ, вытянув лапы и растопырив когти, зевает.

И клыки у него — янтарные…

— Брось немедленно эту нечисть!.. — шипит Дедуля. — Брось, кому говорю!

Смотрит на него Малыш ясным и изумленным взглядом.

— Чего это он, бабушка? — спрашивает. — Кисонька как кисонька, заморской породы.

А старуха, повернувшись ко всем спиной, шарит по стенке над очагом, где у нее сушеные травки развешаны.

— Кто котишку обидит, тому не поздоровится, — отвечает она Малышу, не глядя. — Котишка у меня ученый. И под хвостом у него многие тайны упрятаны.

— Тайны у кота под хвостом?! — Жилло с Дедулей, не сговариваясь, попятились. Старуха, очевидно, вовсе из ума выжила. Малыш — и тот вскочил с табурета, кота, впрочем, не отпуская.

— Вот именно под хвостом, — твердо сказала подозрительная старуха и положила на стол несколько пучков какой-то сушеной травы. — Вот ты, ты, самый старший, иди-ка сюда. Иди, не бойся! Хочешь, я тебе одно имя назову, которое тебе давно уже знать охота?

Взяла она блюдце с водой, поставила на стол, окно шалью закрыла, зажгла зеленую свечку, кота взяла у Малыша, посадила на стол. Потом, искрошив в пальцах горсть травы, кинула ее в воду и размешала палочкой.

— Гляди в блюдце! — приказал она Жилло. — Гляди внимательно! А теперь зови — Неда! Ну? Зови — Неда!

И, взяв в руку кошачий хвост, провела им над блюдцем.

Увидел Жилло комнатенку убогую, девицу увидел, что, сидя к нему боком, вышивала в больших стоячих пяльцах. Голова ее была непокрыта, длинная темная коса в руку толщиной сползла на пол и улеглась там кольцом, как ручная змея.

— Неда… — шепотом позвал Жилло.

Обернулась красавица-соколица.

И тут старуха кошачьим хвостом воду замутила.

— Все, — говорит. — Этого ведь ты хотел? Будешь теперь умных людей слушать?

А кот соскочил со стола и — в угол, мокрый хвост вылизывать.

— Пошли отсюда, — сказал Дедуля, сдирая шаль с окна. — Нам здесь делать нечего.

— Да, сейчас вам тут и впрямь делать нечего, — согласилась бабка. Привораживать Денизу я не стану. Ни к чему это. Но травку одну тебе, парень, дам. Настоишь на крепком красном вине — хороша будет раны промывать.

С тем и вышли Жилло с братцами-воришками из старухиного подвала.

— Я же сам видел, как Дениза сюда забежала, — пожаловался Малыш. Как сквозь землю провалилась.

Тут Жилло вспомнил, что из погребка есть еще и давний потайной ход. Очевидно, как раз через апартаменты старой ведьмы.

— Под землю и провалилась, — усмехнулся он. — Пошли в погребок, она давно уже там. И точно, есть захотелось. Горяченького бы чего…

Понял он, что есть между бабкой-колдуньей и Денизой какой-то тайный сговор, так что угрозы свободе Малыша тут не предвидится.

Огибая квартал, чтобы попасть в погребок, поймал Дедуля за шиворот мальчишку-газетчика. Тот как раз бежал из печатни Коронного замка с пучком свеженьких «Думских ведомостей». Взяли у него Жилло с Дедулей сложенный вдвое листок — и первым делом в краске вымазались.

Была в листке приятная новость — отменялось цветное платье, в котором до сих пор ходили крестьяне. Поскольку между ними и горожанами было равноправие — и им предписывалось носить штаны, камзолы и кафтаны установленного образца, которые куда как практичнее их нарядов. То же касалось и женщин.

Тут Жилло с Дедулей заспорили. Жилло утверждал, что в белых штанах и рубахе, с белым же узорным жилетом куда удобнее пахать и косить, чем в кафтане. Дедуля был на стороне Думы — кафтаны установленного образца неяркие, но и немаркие. Серенькие, коричневые, удобного покроя. Тут он против равноправия не возражал. Самый подходящий наряд, чтобы с украденным кошельком в толпе затеряться.

Представил себе Жилло, как крестьянам, вассалам старого графа, объявят полмесяца спустя эту новость, и стало ему уныло. Выходит, алые, бирюзовые, изумрудные, лиловые юбки в огонь полетят, что ли? И вышивки, которые от бабки к внучке передаются? И плащи зимние, огненно-рыжие с меховой оторочкой? Тоскливо это все, однако…