Московский лабиринт Минотавра - Наталья Солнцева

- Которая вытекает из отсутствия у тебя симпатии к Проскурову?

- Ничего подобного! Нельзя в сыске опираться только на одно предположение, ты же сам учил меня.

- Почему, по-твоему, убили Олега? Он мешал осуществлению плана Наны и ее сообщника?

- Не исключено. Возможно, он сам являлся сообщником! Не забывай, Нана и Олег были знакомы, тогда как Проскуров уверяет нас в обратном. Этому есть два объяснения. Если он убил их, то логично скрывать факт их знакомства, а если его жена и двоюродный брат сговорились, то Эдуард действительно думает, что они не знают друг друга. Им было невыгодно раскрывать карты.

- Интересно…

- Нана вполне могла убрать сообщника, когда основная часть плана была выполнена. Чтобы не делиться деньгами!

- Тебя послушать, так Нана - не застенчивая и неопытная девушка, а настоящий монстр. Где же та несчастная жертва ревнивого мужа в лице Проскурова, какой ты ее считала?

Ева пропустила его выпад мимо ушей.

- Думаешь, монстр обязательно должен быть поросшим длинной шерстью и с торчащими из оскаленной пасти клыками? Почему бы ему не иметь пленительного девичьего обличия?

- Ты кидаешься в крайности, - сказал Смирнов. - То у тебя Нана - жертва, то чуть ли не главный злодей. Где же твоя последовательность, дорогая Ева? Зачем Нане вымогать у супруга деньги, когда она и так могла пользоваться ими? И как в эту страшную историю вписывается план подземелий и запрятанные в них сокровища?

- Ладно, ты прав. Моя новая версия, пожалуй, слишком экстравагантна! Девушка с косичками не годится на роль убийцы. А о сокровищах я подумаю. Так кто пойдет к Хованиной, ты или я? Скоро в больнице начнется обед, потом тихий час.

- Иди ты! - решительно тряхнул головой сыщик.

Она скрылась за дверями кардиологического корпуса, а Всеслав вернулся к мысли, осенившей его во время беседы с Проскуровым. Пожалуй, стоит поработать в этом направлении.

Глава 19

Петр Данилович Корнеев наблюдал, как угасает его жена, с горечью и раздражением.

- Ты убиваешь себя, Саша! - тщетно взывал он к ее рассудку. - Рождение Владимира принесло нам когда-то много радости, но сын давно вырос. Он больше не твой Володенька, он взрослый мужчина и волен распоряжаться своей жизнью так, как умеет.

- Я вложила в него всю душу, все силы и не смогла уберечь, научить мудрости. Он исковеркал свою судьбу. Он погибнет, Петя! Эта хищница сожрет его, как голодная щука зазевавшегося карася.

Господин Корнеев поморщился.

- Наш сын далеко не ангел, вряд ли он запросто стал бы добычей хищника. От чего ты пыталась его уберечь? От него самого? Задача не только неблагодарная, но и невыполнимая.

Александра Гавриловна горестно вздыхала, ее глаза наполнялись слезами.

- Почему он женился на этой… Феодоре? Одно имечко чего стоит!

- Имя как имя. А вот причина женитьбы Владимира на Феодоре Евграфовне мне, признаться, тоже не дает покоя.

- Она еще и Евграфовна! - простонала больная. - Мальчик влюбился, она соблазнила его, приворожила, околдовала. Да как присушила-то к себе! Молитвы матушки Параскевы и те не помогли! Какие ужасные люди эти Рябовы, вульгарные, беспардонные, а тесть - чистый алкоголик. Дочка вся в них удалась…

Губы Александры Гавриловны посинели, она начала задыхаться. Корнеев кликнул сиделку. Та сделала укол, неодобрительно покосилась на него - больной необходим покой, а он сидит у постели, тревожит человека своими разговорами. Но за те деньги, которые ей платили, сиделка предпочитала помалкивать. Тем более что и пациентка попалась весьма неуравновешенная, нервная, лежать не желает, все требует к себе мужа. Пусть как хотят, так между собой и разбираются. Дело сиделки - качественный уход за больным: вовремя лекарство подать, накормить, белье поменять, укольчик сделать.

Она удалилась, и Александра Гавриловна с мольбой уставилась на супруга. Сделай, дескать, что-нибудь, Петя! Ты же можешь!

- Чем тебе Рябовы не угодили? - отводил глаза в сторону Корнеев. - Ты их со дня свадьбы ни разу не видела. Они к нам не лезут, чувствуют, что не ко двору пришлись.

Но никакие увещевания не успокаивали Александру Гавриловну, и муж решил больше не препираться с ней. Бесполезно! Он заходил в ее комнату, садился на край кровати, брал больную за руку и молчал. Прошлая его жизнь, связанная с умирающей женой, уходила, отрывалась, как плохо привязанная лодка, и уплывала в туманные, неизведанные дали. А он оставался на берегу… и не стремился вслед за ней. Появление Феодоры перевернуло его представление о самом себе как о пожилом, утомленном перипетиями судьбы мужчине, остывшем, скучном и занудном.

Образ невестки, с ее греческим профилем, развитыми формами и плавными движениями, неотступно сопровождал Петра Даниловича повсюду. Даже когда он входил к больной супруге, образ Феодоры не желал оставаться за дверью. И господин Корнеев приносил его с собой. Он на личном примере убедился в верности утверждения: любви все возрасты покорны.

«Я что, полюбил жену собственного сына? - бестрепетно спрашивал он себя. И так же бестрепетно отвечал: - Да, я люблю ее! Люблю Феодору».

И только на второй вопрос, непременно следовавший за первым, ответа у Корнеева не было. Что же будет дальше? Как развязать этот сложный, крепкий узел?

Доктора не скрывали, сколько осталось жить Александре Гавриловне - месяц. Если она не будет изводить себя слезами и нервными припадками. Когда Владимир не приезжал, она требовала звонить ему чуть ли не каждый час. А когда он являлся, не могла сдержаться и приставала с мольбами бросить ненавистную Феодору. Сын упрямо отказывался дать матери такое обещание.

Господин Корнеев присматривался к Владимиру, силился разгадать его внутренний мир, мотивы его поступков. И в то же время стремился надежно спрятать свои мысли по поводу Феодоры. Он и раньше недолюбливал дом в Рябинках, а теперь дал себе слово ни при каких обстоятельствах не появляться там.

- Тебе стоило бы увеличить штат обслуги, - как бы невзначай сказал он Владимиру.

- Зачем? - вяло удивился тот. - Наши потребности не так велики, и Матильда вполне справляется с домашним хозяйством. Один водитель и охранник, которые при случае подменяют друг друга, разве этого не достаточно для двоих?

Слово «двоих» так остро, больно резануло слух Петра Даниловича, что ему с трудом удалось сохранить невозмутимое выражение лица.

- Тебе виднее, - согласно наклонил он голову. - А жена не жалуется на отсутствие развлечений? Все-таки в Рябинках бывает довольно тоскливо. Соседей в обычном понимании нет, друзья и знакомые остались в Москве, ей даже поболтать не с кем.

- Феодоре не скучно, папа, - ответил Владимир, и его глаза округлились, стали неподвижными, горящими, скрытыми огнем.

«Тьфу ты! - сплюнул про себя в сердцах господин Корнеев. - Ну и взгляд! Неужели он что-то заподозрил? Да нет! Не по силенкам ему».

- Ты не части с приездами, - произнес отец вслух. - Мама только расстраивается от твоих визитов.

Владимир промолчал, неопределенно повел плечами. Петр Данилович поймал себя на том, что тяготится обществом сына. Сидел бы уж в своих Рябинках!

- Если матери станет хуже, я тебе сообщу, - сказал он. - Вы-то там здоровы?

- Да, все в порядке.

«Какой-то он неживой, - подумал Корнеев-старший о Владимире. - Отвечает, будто механическая шкатулка. Даже голос изменился. Каково-то Феодорушке с таким мужем?»

И снова пришла на ум мысль, что не годится Владимир ей в мужья и что смешон, нелеп такой брак.

- Из тебя, парень, слова не вытянешь! - рассердился вдруг Петр Данилович.

- Ты же сам учил меня не выпендриваться.

- Ладно, - махнул рукой отец. - Иди с богом!

Сам подумал: «Будто черная кошка между нами пробежала. Владимир и раньше не отличался сыновней любовью, а сейчас совсем чужим стал. Все из-за Феодоры. Любовь к женщине попирает голос крови! Получается, я вижу перед собой не родного сына, а соперника. Более счастливого! Соперника…»

- Мы с тобой не соперники, папа, - сказал Владимир, повергая отца в шок.

Тот не сразу пришел в себя, опомнился. Сына в гостиной уже не было. Он ушел, а Петр Данилович и не заметил, как это произошло.

Москва. Октябрь

- Полина Дмитриевна? - обратилась Ева к болезненной, бледной женщине, одетой в теплый халат бордового цвета. - Вы мама Олега?

Женщина сидела в больничном холле, как они и договаривались, с робким ожиданием поглядывая на входящих. При имени покойного сына ее глаза покраснели и наполнились слезами.

- Вы только не расстраивайтесь, - произнесла Ева пустую, ничего не значащую фразу. Как может не расстраиваться мать, недавно потерявшая ребенка? - А то мы не сможем поговорить.

- Вы правда проводите исследования о влиянии подземелий на душевное здоровье?

- Я врач, - соврала Ева не моргнув глазом. - И хочу, чтобы трагедия, которая произошла с вашим Олегом, не повторилась с другими молодыми людьми.