Неизвестный Нью-Йорк. История. Легенды. Предания - Вадим Бурлак

— Как он посмел!

— Какой-то билетер срывает репетицию!

— Гнать такого с работы!

— Чтобы духу его не было в театре!

— Еще накаркает беду!

Но справедливое негодование труппы ни к чему не привело. Репетиция была сорвана. И актеры долго не могли успокоиться.

Руководство театра все же решило наказать старика-злопыхателя. Но тот на работе больше не появлялся.

А вскоре стало известно, что бывший танцовщик Бродвейских театров скончался в госпитале.

Венок у рампы

Балетная труппа не на шутку переполошилась.

Согласно приметам, предрекать провал будущему спектаклю во время его репетиции — это еще полбеды. Но когда недоброе предсказание произнес человек за день-два до своей смерти — пиши пропало… Несчастье в театре обязательно произойдет.

Подготовка к премьере пошла из рук вон плохо. Нервничали и ошибались музыканты, балерины, танцовщики. А у некоторых артистов даже происходили нервные срывы.

Кто-то из руководства труппы, наверное, чтобы успокоить театральный коллектив и вырвать из плена предрассудков, пустил слух, что покойный старик был нанят конкурентами. В Бостоне якобы тоже ставится «Призрак Розы». Вот бостонцы с помощью суеверия и мистических трюков и решили опередить нью-йоркцев.

Наивное объяснение подействовало: труппа успокоилась, и работа над спектаклем продолжилась в обычном ритме. Но в день генеральной репетиции творческий коллектив «Балле Тиэтр» охватила тревога.

Когда на сцену дали полный свет, все, кто явился на генеральную репетицию, увидели у самой рампы венок из пурпурных в багровую крапинку гвоздик.

Суеверный страх снова охватил труппу. Кто мог подбросить этот венок — предвестник беды?

Старик, недобрый предсказатель, умер… Нашелся другой злопыхатель или шутник?

Кот-спаситель

Появление известного, по закулисным преданиям, рокового венка едва не вызвало панику в творческом коллективе и отказ от спектакля «Призрак Розы».

Но тут раздался твердый голос одного из танцовщиков:

— Леди и джентльмены! Я знаю, что надо делать! Злая магия проклятого венка исчезает, если его уносит прочь… кот! Да-да, самый обыкновенный кот.

Обрадованные артисты поверили коллеге и тут же кинулись искать кота. Наконец схватили на улице первого попавшегося и надели ему на шею венок. А чтобы своенравное животное сразу не сбросило его, прикрепили к шерсти лейкопластырем.

Хвостатому уличному бродяге это не понравилось, и он тут же попытался задними лапами сорвать венок. Тогда на глазах изумленных прохожих вся театральная труппа начала топать, свистеть, хлопать в ладоши и орать что-то невразумительное.

Кот понял: с такими странными людьми лучше не связываться, и припустил прочь от театра. А артисты продолжали шуметь ему вдогонку. Проделывали они это с каким-то детским упоением и восторгом.

Что ж, подобное им позволено. Не будь они в душе детьми, не стали бы артистами.

А премьера спектакля «Призрак Розы» состоялась в положенный срок. И тысячи зрителей с восторгом приняли постановку, не догадываясь, какие страсти бушевали в «Балле Тиэтр» во время репетиций.

Тот самый ворон

Растворил свое окно я, и влетел во глубь покояСтатный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,Словно лорд иль леди, сел он, сел у входа моего,Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,Сел, — и больше ничего.Одинокий Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,Наконец я птице кинул: «Раньше скрылись без следаВсе друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!..» Он тогдаКаркнул: «Больше никогда!..»

Приятели с одного двора

Многие в Одессе недоумевали: что объединяет столь не похожих людей?

Все трое родились в одном дворике, неподалеку от «Старой биржи», в доме, где много лет находился подвальчик тети Фиры с грозным объявлением: «Господа уркаганы, ворованное не принимаем. Нам стыдно!»

Все трое, с возраста первой папиросы, были не в ладах с законом. Но разве этого достаточно, чтобы возникла такая дружба, как у Саньки Бристоля, Васьки Чумелого и Сереги Ворона, о которой знала вся Одесса?

Греческий дворик, в котором проходило их босоногое детство, подарил славному городу немало известных «марвихеров», «гопстопников», «скокарей». Так что друзьям с самого раннего возраста было с кого брать пример.

Отцы Ворона, Бристоля и Чумелого, знатные одесские рыбаки, надеялись, что сыновья пойдут по их стопам. Но пацаны приняли другое решение. Лет в десять они заявили: рыба тухнет быстро, а деньги — никогда… Будем добывать деньги!

У родителей Ворона нашлись кое-какие сбережения и состоятельные родственники, и они смогли отдать сына в гимназию. Проучился там Серега лет шесть. Вылетел оттуда за написание непристойных стихов.

Примерно год он менял одну работу за другой: конторщик, музыкант, переводчик, статист в драматической труппе, санитар. Наконец сказал себе: «Ша, Серега! Хватит бренчать медными грошами… Пора приниматься задело!»

Его друзья Бристоль и Чумелый были уже «пристроены». Санька «ходил» в учениках у известного медвежатника Маркизета. Васек, хоть взялся за менее престижное дело, но все же успешно гопстопничал с ланжеронскими пацанами.

Ворон оказался слишком артистичным и одухотворенным, чтобы мараться о сейфы с медвежатниками, как Бристоль, или грабить на улицах прохожих, как Чумелый.

Вызвал его на смотрины старый вор Тоболда и вынес приговор:

— Быть тебе, пацан, классным «чистяком с сиянием»…

На жаргоне того времени это означало: выпала Ворону судьба стать мошенником — очищать от избытка дорогих украшений и денег состоятельных граждан.

Неуемная страсть

После недолгого обучения в «зарешетчатом университете» приятели почти одновременно оказались на свободе. Хотя отсиживали по разным делам и по разным кичманам.

Дружба за время вынужденной разлуки только окрепла. Но они по-прежнему «правили» каждый свою «тропу». Словом, воровскую масть не меняли.

На удачу приятелям грех было жаловаться: фартило им и в делах, и с женщинами, и в игре. Картами они увлекались в меру, и азарт не затуманивал им мозги. Одежду с себя и последний рубль не проигрывали.

Единственная страсть, от которой они порой теряли голову, это — пари. Особенно безудержным спорщиком был Ворон. Держал он пари по любому поводу, причем на весьма крупные суммы: пойдет ли вечером дождь, вернется ли в Одессу в назначенный срок шаланда «Прекрасная Маркиза», после какой бутыли самогона свалится под стол Сенька Шеребей, с кем из своих любовников сбежит в Париж актриса Хвалынская, когда очистят дачу известного дирижера Прибика…

Завести на пари с крупной суммой Ворона мог любой и одним только словом: «Спорим!» Услышав заветное слово, он мгновенно шалел и соглашался на любое условие пари.

Была у закадычной троицы заветная мечта: отправиться в Америку. Но каждый из друзей по-своему познавал эту страну.

Ворон читал в подлиннике Уолта Уитмена, Эдгара По, Джеймса, Турже, Крейна.

А не знающий английского языка Бристоль увлекался переведенными на русский романами Фенимора Купера, Брета Гарта, Джека Лондона. Что же касается Чумелого, то он вообще не любил читать, зато с удовольствием слушал рассказы приятелей о таинственной заокеанской стране.

«Даешь Америку!»

Может, мечта криминальной троицы осталась бы неисполнимой, но однажды Ворон снова ввязался в спор. Схлестнулся он в булдыре «Шторми, море» со старым шнеерзоном Монечкой.

— Вам спорить со мной, Монечка, — заявил Серега, — все равно, что выдавать себя за честного, законопослушного шопенфиллера. В подобное ваше фуфло могла поверить только мадам Папаяни, и то лишь в первую неделю своего проживания в Одессе.

Несмотря на такие обидные слова, сбытчик фальшивых драгоценностей — шнеерзон Монечка, любивший выдавать себя за солидного ювелира, все же предложил Ворону пари на большую сумму денег.

А спор в «Шторми, море» начался с заявления Сереги, что при желании он сможет продать фраерам и Одесскую обсерваторию, и Потемкинскую лестницу, и даже статую Свободы в Нью-Йорке.

Против обсерватории и лестницы у опытного шнеерзона возражений не было. Но заокеанская статуя почему-то взорвала его.

— Вы меня разочаровали, Ворон, — заявил он. — Я думал, вы интеллигентный юноша. У меня теперь складывается впечатление, что вы в детстве не поедали пытливым взором труды Вольтера, Гегеля, Канта, не играли в оркестре незабвенного Химы Брудеровского, а привязывали к хвостам собак пустые бутылки и писали неприличные слова на заборе дачи мадам Костанелли. В ваших глазах пылает чисто босяцкий задор. Ставлю свой тузовый перстенек. Сами видите — не фуфло, за него можно весь Лонжерон скупить… Толкнете статую Свободы, хоть за доллар, хоть за миллион, — он ваш.