Китайские народные сказки - Пер. Рифтина

Повеселели мастера, заулыбались. Пошли плотники ветку глядеть. Хороша! Самые тонкие веточки на ней толще обыкновенного ствола. Принялись плотники пилить да рубить. Вскорости весел смастерили - и не счесть.

Взяли мастера в руки весла, грести стали. Гребут - не передохнут.

И на заре гребут, когда небо алым цветом загорается, и ночью, когда звезды над морской водой блестят.

И вот однажды ночь пришла, луна взошла, море спокойное - ну прямо зеркало гладкое. Увидали тут мастера длинную черную тень - не то берег, не то остров. Обрадовались! Ведь столько дней их по морю носило! И хоть устали они, еще усердней грести принялись, а тень чем ближе становится, тем выше кажется. Подумали мастера, что это морской берег. Да, видать, шибко крутой. Как на него залезешь? А с самого верху блестит что-то! Уже самую малость плыть осталось, сейчас к берегу тому пристанут. Э-ва! Что за диво! Задвигался вдруг берег. Пригляделись мастера: и не берег это вовсе - рыбина большущая. Не успели мастера спастись: разинула рыба пасть, проглотила пампушку вместе с мастерами. Словно финик, проскочила пампушка в рыбье брюхо. Не насытилась рыбина, хвостом вильнула, целый пароход проглотила, доверху шерстью груженный, опять не наелась, два парохода с полотном проглотила - наполовину голод утолила.

Страшно у рыбы в брюхе, темно; глухой ночью, когда небо все в тучах, и то светлее. Сидят мастера лицом к лицу, а друг дружку не видят. Вздохнул тут Чжан Эр- Ни разу, как из дома ушел, не вздыхал так. Уж очень он растревожился. Встал, прошел несколько шагов, на Ван Саня наткнулся и говорит печально:

- Уж лучше десять лет по морю носиться, которое под луной блестит, чем день в рыбьем брюхе просидеть.

Рассмеялся тут Ван Сань и спрашивает:

- Что это вы, ребятки, головы повесили? Забыли, что в пампушку свиной жир положен? Сейчас зажжем его, и светло станет.

Чтоб в рыбьем брюхе огонь горел, такого отродясь никто не видал. А мастеровые зажгли свиной жир, и светло стало, будто белым днем. Обрадовались мастера: только что как слепые были, а сейчас опять зрячими сделались. Глядят друг на дружку, смеются, разговаривают. Немного времени прошло, еще радость им привалила. Увидели они возле пампушки два больших парохода с холстом. И впрямь радость!

И так одежонка у них у всех ветхая, а пока в пути были, совсем износилась. Каждому в новое обрядиться охота. Хоть никого промеж мастеров смекалистей Ван Саня не было, а и он не мог сказать, сколько платьев сшить можно из той материи, что на кораблях была. Коли и вспомнил кто из мастеров дом родной, чистую речушку, красные цветы, только запечалился: нечего было им в ту пору поесть, не во что одеться. И принялись они со спокойным сердцем за дело.

Пока мастеровые в рыбьем брюхе хлопотали, много всяких дел приключилось. Рыбину к морскому берегу волнами пригнало, тут ее коршун увидал, к самой воде спустился, клюв разинул, проглотил рыбину. Крыльями взмахнул, взмыл в небо, потом к какой-то крыше прилетел. Ну и красиво здесь! Захочешь рассказать, да не сумеешь. Солнышко ласково светит, в самые укромные уголки розовые лучи посылает. Отряхнул коршун перья и как закричит. А во дворе девица с вышиванием сидела. Подняла она голову, увидала коршуна, взяла узорчатую туфельку, в коршуна бросила. А коршун расправил крылья, как раз взлететь собрался. Попала ему туфелька носком прямехонько в крыло и застряла. Не может коршун взлететь.

Смотрит девица - жирный коршун, и думает: «Приготовлю-ка я его для отца, пусть полакомится». Собрала девица свои нитки да иголки, взяла птицу, в дом пошла.

А мастера к тому времени во все новое оделись, довольны, улыбаются. Как говорится, радость на все небо, веселье на всю землю. Бегают, прыгают, поют, словно в праздник. Вытащила девица из брюха коршуна рыбину, слышит - смеется кто-то внутри. Подивилась девица: откуда голоса человечьи? Ей-то рыбина маленькой рыбешкой кажется. Вспорола она осторожно рыбье брюхо, а там три парохода да пампушка, в пампушке тысяча человек. А мастера таких чудес за это время насмотрелись, что ни капельки девицы той не испугались. Ван Сань даже вежливо поблагодарил девицу, рассказал, зачем они родные места покинули, про беды, которые с ними в пути приключились, поведал. Пожалела их девушка, сказала, чтоб они навсегда здесь поселились.

Кинулись мастера все разом во двор, уж очень им хотелось поглядеть на голубое небо, на ясное солнышко. А пуще того хотелось послушать, как птицы поют да ветер в деревьях шумит. Бегают мастера, суетятся, полдня пробегали, а никак до дверей не дойдут. Вдруг смотрят - две горы друг к дружке прилепились, рядышком стоят. Ковырнули мастера разок гору, на вкус попробовали - сладкая, ну, прямо тесто из рисовой муки. Оказывается, это девушка два зернышка рисовых обронила.

Лезут мастера на горы-зернышки, карабкаются, уж и не знаю, сколько времени прошло, пока их одолели. А тут стемнело, так и не увидели мастера, какие здесь места, пришлось назад идти. Полночи шли, пока к девушке той опять пришли.

К тому времени отец ее домой воротился. Борода белая, смеется весело, сразу видать - добрый. Рассказала ему дочь все, как было, не стал старик есть, стал мастеров ждать, с ними ужинать. Принялись мастера с хозяином за коршунятину. Вкусная, нежная! Девица в сторонке сидит, красную шерсть прядет и говорит:

- Отец, красные шарики у тебя на шапке совсем истрепались. Я нынче из рыбьего брюха немного шерсти достала, давай новые сделаю!

Взяла девица всю шерсть, которая на пароходе была, сделала из нее два большущих красивых шарика, к отцовой шапке приделала.

В это время мастера как раз ужинать кончили. Поглядел старик на красные шарики, надел шапку, пообещал завтра мастеров с собой взять, по разным местам поводить, пусть посмотрят. На другой день кликнул старик Ван Саня, кликнул всю тысячу мастеров, велел им к себе на плечи залезть. Надел шапку с новыми шариками, сделал несколько шагов, у ворот очутился. Понес старик мастеров в сад. Издалека услыхали мастера, как славно дикая слива поет. А в сад пришли, поняли - это пчелы жужжат. На темно-зеленой траве, на светло-зеленых листьях, на красных цветах, на тонких ивах - везде росинки-жемчужинки. Самые маленькие - больше и круглее луны в небе. Так и сверкают росинки, так и переливаются, то красными станут, то фиолетовыми. Сидят мастера на плечах у старика, вниз глядят, и кажется им, будто не росинки это, а тысяча раз по тысяче, десять тысяч раз по десять тысяч лун сверкает среди разноцветных облаков.

Подошел старик с мастерами к фруктовому саду. Чуют люди - яблоками вкусно запахло, аж слюнки потекли, захотелось им тех яблок отведать, уж старик непременно их попотчует. Но тут вдруг откуда ни возьмись черный орел прилетел. Уж очень ему понравились шарики на шапке у старика, отродясь он таких не видал. Расправил орел крылья, схватил шарики в клюв, к югу полетел. Всполошился тут старик, вдогонку за ним пустился. А мастера тоже растревожились, боятся, как бы старик их не уронил ненароком. В складках его одежды схоронились, только головы высунули, по сторонам глядят.

Летит орел все быстрее да шибче, старик за ним. Бежит, бежит, никак не догонит. Потом вдруг нагнулся, поднял с земли большую гору - три дня на нее лезть, три ночи взбираться, чтоб до вершины добраться, - и запустил той горою в орла. Не угодила гора в орла, упала на южный склон другой горы - еще выше и больше. Тут вдруг голос раздался, да такой, что небо испугалось, земля задрожала:

- Кто это в мою чашку песчинку бросил?

Услыхал старик голос, перешагнул через большущую да высоченную гору, а там старик на земле сидит, раза в три больше этого, круто сваренный рис ест. Взял тот старец палочками гору, выбросил из чашки, опять за еду принялся. А старик, который мастеров на плечах нес, извиняться стал и говорит:

- Ты уж прости меня, старший брат, это я за орлом гнался, хотел камнем в него угодить, а попал в твою чашку. Не сердись!

Старец не только не рассердился, наоборот, пригласил старика поесть вместе с ним. Просто это голос у него такой громкий.

Только не стал старик тут рассиживаться да угощаться, ничего больше не сказал, дальше помчался, за орлом вдогонку. Совсем уж было его догнал, но тут перед стариком гора выросла, для него и то большущая да высоченная. Белая, гладкая, ни травинки на ней, ни деревца! С трудом одолел ее старик, едва до вершины дошел. Смотрят мастера: по лицу старика пот так и катится. Не зря говорят: «Идти в гору легко, с горы - трудно». Стал старик вниз идти, не удержался, в ущелье скатился. Смотрит - кругом стены каменные, отвесные. Никак не взобраться на них старику - все скатывается. Смотрят мастера - не выбраться им отсюда, разве что крылья вырастут. Поглядели они на Ван Саня, он тоже брови нахмурил, не распрямляет, не знает, как быть.

Ай-я! Что за диво дивное приключилось! Задвигались каменные стены, заходило ходуном ущелье, перевернулось дном к небу, ну, прямо как таз. Вывалился из ущелья старик, хорошо, мастера крепко держались, а то бы на землю попадали. Глядят они, приглядываются, смотрят - парень перед ними, ростом выше ихнего старика в несколько сот раз будет. Приподнялся парень. Хэ! Никакое это не ущелье. В пупок великана, вот куда старик угодил.