Таксопарк - Илья Штемлер

Тарутин смотрел на его пухлые губы, которые пропускали слова, не переставая двигаться, чмокать, жевать, присвистывать. Большего несоответствия между ним и Жанной трудно было представить. И в то же время казалось, что этот процесс жевания есть форма энергии, которую Кораблев не может не проявлять, когда вынужден сидеть и томиться без дела…

— Вы танцуете? — спросил Тарутин.

— Что? — С насаженного на острие вилки куска мяса капал стеариновый жир.

— Я спрашиваю: вы любите танцевать?

— Я?! Честно говоря, как-то не очень.

Тарутин усмехнулся.

— Какой же выход из положения? Чем там занимается ваш институт проблем?

Кораблев весело подмигнул Тарутину, отправляя в рот кусок колбасы.

— Идей много!.. А почему вы не едите? Попробуйте мясо. — Кораблев пристально взглянул на Тарутина, словно уличая его в чем-то предосудительном.

— Благодарю вас, сыт… Какие же идеи?

Кораблев посмотрел в тарелку, точно советуясь сам с собой, продолжать еду или хватит.

— Какие? Все идеи упираются в информацию. Информацию надо иметь. Полную. Объективную. О потребности. А это самое трудное. Все информацию искажают. Все боятся. Все чего-то боятся.

— С носом боятся остаться.

Тарутин решительно встал. Извинился. Стянул со спинки стула пиджак. И направился к танцующим. Кораблев его окликнул и поднял к потолку короткий палец:

— Главное, надо стимулировать работников снабжения. Не за реализацию, а за качество выполнения фондовых заявок. А то им хоть трава не расти — лишь бы сбыть.

— Я пришлю к вам своего зама по снабжению. Вы ему все и объясните.

— А что он пьет?

— Все, кроме тормозной жидкости.

Кораблев понимающе захохотал.

Несколько пар танцевало под медленную джазовую мелодию в довольно просторной комнате. Вика и Мусатов стояли в стороне и смотрели на Цибульского. Тот что-то выделывал со своим платком.

— Фокусы! — раздраженно воскликнул Мусатов.

— Фокусы, — подтвердил Цибульский.

Вика не отводила глаз от голубого носового платка. «Все же он им помешал. Ай да Цибульский», — удовлетворенно подумал Тарутин.

— Снимите платок, Виктория Павловна, — предложил Цибульский.

Вика шагнула и сдернула платок. Ладонь Цибульского, испещренная сетью перепутанных линий, была чиста.

— А где же рюмка? — восхищенно спросила Вика.

Цибульский повернулся к Тарутину.

— Верните рюмку, Андрей Александрович.

— Какую рюмку? — засмеялся Тарутин.

— В левом кармане вашего пиджака. Нехорошо.

Тарутин сунул руку в карман.

— Не валяйте дурака, Цибульский. Там пусто.

Цибульский бесцеремонно опустил руку следом за Тарутиным и извлек рюмку.

— Пожалуйста. С надломанным основанием.

Вика восторженно захлопала в ладоши. Мрачный Мусатов натянуто улыбнулся.

— Вы авантюрист, Цибульский. И ладонь ваша порочная.

— Я умелец, Сережа. А ладонь отражает активно прожитую молодость. — Цибульский спрятал платок в карман и поставил рюмку на подоконник.

— Ну а теперь мы можем наконец потанцевать? — Мусатов и не пытался скрыть дурного настроения.

— Теперь-то, Сережа, и не можем, — ответила Вика, шагнула к Тарутину и опустила руку ему на плечо.

Но музыка оборвалась. И Вика в ожидании следующей мелодии стояла, закинув голову, и улыбалась, глядя Тарутину в глаза.

— Ну же! — подгоняла она иголку проигрывателя, скользящую по пустоте.

Тарутину было неловко стоять вот так, в нелепой позе ожидания, под посторонними взглядами.

— Федор Лукич, — обернулся он к Цибульскому. — В столовой скучает некий Кораблев, большой спец по современным проблемам распределения запчастей. Потолкуйте с ним.

— Чепуха все, — ответил Цибульский. — Было бы что распределять…

— Поговорите, поговорите, — перебил Тарутин и подумал, что он непременно должен будет специально встретиться с этим Кораблевым и потолковать всерьез, в трезвой обстановке. И еще он подумал, что надо попросить Цибульского достать ему такой же элегантный костюм, как у Мусатова. Недаром же он снабдил Цибульского деньгами на закупку дефицитных товаров для представительства…

Изогнутые любопытством столбы с бледными капельками ртутных ламп на концах глядели на улицу, на стеклянные домики телефонных будок, на погашенные витрины магазинов, на побитые дождем голые цветочные клумбы…

— Люблю ночную улицу, — проговорила Вика. — Когда размазаны краски, все кажется единым, точно из одного куска. Физически чувствуешь свою принадлежность к миру… Расскажите о себе, Андрей.

— Мне кажется, вы обо мне довольно много знаете. — Тарутин по привычке держал руки в карманах пальто, прижимая локтем коробку с туфлями. — Откуда у вас эти сведения?

— Производственная тайна, — лукаво улыбнулась Вика. — Не забывайте: я программист. Задала и получила.

— Кстати, товарищ программист. Есть идея. Мне нужно кое-что рассчитать на ваших страшных машинах. Возьметесь?

— Я не частная контора, Андрей Александрович.

— Ладно. Попробуем заинтересовать ваше руководство! Напущу на них Цибульского, не открутятся! — воскликнул Тарутин.

Они вышли на набережную. В чернильной темноте вспыхивали и гасли огни бакенов, словно кто-то упрямо пытался заставить работать неисправную зажигалку. Далекий рой светлячков обозначал грузовой порт. Оттуда доносилось дыхание механизмов: тонкие свистки и уханье…

— Когда из рейса возвращался дядя Ваня, мы шли его встречать в порт, как на праздник. Он любил меня и всегда привозил подарки. — У Вики был низкий приятный голос.

В просветлении, падающем от звездного неба, Тарутин видел выпуклый изгиб Викиной щеки и кончик ресниц. Он наклонился и приблизил губы к прохладному ее лицу. Вика подставила пальцы, и губы его ткнулись в шершавую теплую преграду.

— А она вас любит.

— Кто?

— Жанна Марковна.

— Далась вам Жанна Марковна. С чего вы взяли?

— Интуиция.

— Все женщины хвалятся своей интуицией… Только тут не любовь. Она старше меня лет на восемь. Или даже на десять… Скверная традиция не знать возраста женщины, даже на ее дне рождения. А почему? Вероятно, женщина всегда на что-то надеется.

— Много вы понимаете! Любит она вас.

— А вы?

Вика шагнула в сторону, постояла и медленно пошла вдоль парапета.

— Расскажите мне о себе, Андрей. Кто ваша мама?

— Хирургическая сестра… Забавно. На такой вопрос в последний раз я отвечал, кажется, в детском саду. У нас была воспитательница, шумная, большая тетка. Она постоянно носила теплый жилет из рыжего собачьего меха. Я почти ничего не помню из детства, а тетку эту помню. Мы вернулись в Ленинград из эвакуации. Я, мама и сестра. В сорок шестом. Мама поступила работать в больницу, а меня определили в круглосуточный интернат. — Тарутин остановился и покачал головой. — О чем это мы с вами говорим?

— А о чем мы должны говорить?

— Конечно, вам нужно знать биографию моего деда, прежде чем позволите себя поцеловать.

Вика засмеялась.

Блеклый свет ночного фонаря падал на лицо Тарутина. Темные его глаза смотрели нежно и настойчиво.

— Вы торопитесь, Андрюша. В каждом мгновении общения есть своя прелесть. И надо ее исчерпать до конца. Что может быть сейчас прекрасней этой ночи… И этой неопределенности… Возможно, потом, завтра, через месяц, возникнет что-то другое. Или не возникнет ничего. И даже в этом будет своя прелесть. Нельзя ничего торопить…

Они прошли бульвар и вышли к стоянке такси. Несколько зеленых огоньков тихо мерцали за лобовыми стеклами. Судя по номерам, таксомоторы были из других парков, не тарутинские.

— Ваши? — Вика понимающе взглянула на Тарутина.

— Чужие, — улыбнулся Тарутин.

— Везет вам.

Они приблизились к головной машине, Тарутин открыл дверь.

Шофер, мужчина средних лет, не оборачиваясь, ответил на приветствие и включил счетчик. Вика назвала адрес. Шофер вздохнул и что-то пробурчал, отъезжая от стоянки.

— Чем он недоволен? — шепнула Вика Тарутину.

— Простоял, видно, час. А ехать-то копеек на тридцать. Вернется на стоянку, займет очередь в конце и снова час потеряет. Сплошные ожидания…

— Так вы его предупредите, что он и вас потом от-, везет.

— Успею еще, — вздохнул Тарутин. — Может, обрадуете водителя, отправитесь ко мне? Я готовлю отличный кофе.

Вика засмеялась и отрицательно покачала головой. Тарутин сидел с видом обиженного мальчика…

Таксомотор мягко притормозил у Викиного подъезда.

— Не выключайте счетчик, — произнес Тарутин в спину водителя. — Дальше поедем.

— И провожать не надо, Андрей, поезжайте. Не забудьте в такси свои туфли.

Вика поцеловала Тарутина в сухую щеку и вышла из машины. Тарутин назвал свой адрес и откинулся на спинку сиденья. Надо было успокоиться…