Шандарахнутое пианино - МакГуэйн Томас

Декстер Вралл в свои пятьдесят три никогда не нарушал правил дорожного движения. Никогда не отказывался произносить застольные речи в «Львах»{228} и ни разу не медлил, если требовалось вытереть посуду или вынести мусор, если о том просила его жена Бэмби.

Декстер Вралл любил симметрию. Нетопырью башню он любил потому, что она была симметрична, и любил Бэмби — потому что ее ошеломительный бюст был того же размера, что и ее выпуклая корма. Декстер Вралл часто сердился на самого себя, когда пытался подрезать себе бачки на одинаковую длину и укорачивал их один миллиметр за другим, пока те не становились лишь маленькими выступами у него над ушами. Рукава свои ему тоже никогда не удавалось правильно закатать; один неизменно спускался несколько ниже ему на локоть, чем другой, и в такие неудачные утра, когда криво застегивал на себе рубашку, он с визгом срывал ее с тела и выуживал из верхнего ящика комода другую, густо накрахмаленную, белую-на-белом, полупрозрачную.

Вралл верил во много чего, что граничило с суеверием, но помогало ему выжить в мире, где ему, казалось, недостает какой-то очень важной духовной координации. Он читал «Дайджест потребителя»{229} и оценивал машины своих друзей по цвету их выхлопной трубы. Любимым автомобилем у него был «студебекер» старой модели, который, похоже, ездил задом и передом одновременно.

Предварительный комитет «Среднеотмельных поборников» приобрел нетопырью башню главным образом из-за того, что Вралл поднял такую шумиху насчет того, что она под любым углом смотрится одинаково. И вот именно его любви к симметрии мы должны приписать его мгновенный ужас при виде К. Дж. Кловиса.

На звукоусилительной передвижке рядом с дверью, сочащейся проводами в руки электрического главного старшины, такая табличка:

НАШ БОГ НЕ УМЕР.

А ВАШЕГО ЖАЛКО.

— Как она, Дон? — спросил Вралл у ГС.

— Лучше некуда, Декстер. У меня от этого осциллятора чуть припадок не случился, но я сукисына изолировал тестером цепи.

Вралл неприметно подошел к микрофону, по-прежнему неподключенному, и, полуозаботившись чем-то другим, попробовал его разогреть. Взял пару аккордов из программ Артура Годфри и Пола Харви{230}. Быстро изобразил «Суп с Лапшой Липтон»{231} и улыбнулся, вспомнив старый аплодисментомер. Мимо прогуливалась парочка мускулистых хула-дамочек, и Вралл распалился.

Он посидел на платформе, отмахиваясь от москитов объявлениями «требуется» из «Ки-Уэстского гражданина»{232}, и попробовал придумать, что станет говорить. Мимо прошла еще одна хула-дамочка, и Вралл подумал, как бы ему хотелось ей заправить, прямо в старый добрый фланец, где до печенок проберет, ей-богу.

Главный извлек из своего грузовичка пластиковую укулеле и неистово на ней затрямкал без результата.

— У тебя не пальцы, нафиг, а молнии, — сообщил ему Вралл.

— У меня все пластинки Леса Пола и Мэри Форд{233}, что когда-либо резали. У моей жены все Хьюго Уинтерхолтеры{234}. А у меня такой хай-фай, что закачаешься. Обалдеть какой сукисын, я в последнем боевом дежурстве по дешевке оторвал. Алмазная игла, сукисыновы колонки по пояс, АМ, ЧМ, весь расклад.

Декстер Вралл заметил К. Дж. Кловиса — тот выглядел по-особенному нелепо, в одиночестве, с этой алюминиевой опорной конструкцией, торчащей отовсюду. Он поморщился.

— Жалкий он какой-то, нет? — осведомился главный.

— Некоторым везуха просто не выпадает, — сказал Декстер Вралл с некоторой натугой, глядя, как Кловис ковыляет через поле.

— Не знаю, Декстер. Думаю, с этой катавасии он руки-то себе нагреет.

— Ох господи, кто б тут сомневался, кто б сомневался, — сказал Вралл, глядя искоса.

Главный произнес с хитринкой:

— А ты б не хотел, чтоб я тебе навар этот оценил? У меня есть навыки в эконе, Декс. Я б тебе мог показать…

Щедрость Военного флота была значительна. Трудность с парковкой, что уже начинала выглядеть остро, быстро сошла на нет с прибытием четверки ВП{235}, чья подготовка сказалась немедленно. Входящая масса автомобилей как по мановенью волшебной палочки превращалась в ряды запаркованных машин с пешеходными дорожками между, позволявшими людям перемещаться прямо к сцене и башне.

Кловис встретил Болэна у повозки с летучими мышами. Болэн беседовал с поборником, который раздавал веера кафе-мороженого. Он подхромал к Кловису, делая ему движенья головой.

— Они хотят, чтоб вы выступили, — сказал Кловис. — Я им сказал, что вы юрист.

— Зачем?

— Потому что зачем мне какие-то неожиданные юридические допросы. Мне хотелось, чтобы вас они сочли специалистом.

— О господи, по-моему, я не смогу произнести речь.

— А просто-напросто придется. Произнесете перед тем, как откроют башню, а я завершу. Черт, да так вы сумеете добраться до машины раньше меня.

— Нет, — сказал молодчина Болэн, — я вас дождусь. — В голову ему не лезло ничего такого, что можно было сказать этим людям, кроме разве что того, что их поимели.

Но когда ему пришло время говорить, он взобрался на платформу не только готовым, но и с ощущением своей миссии. При само́м его появлении по толпе пробежал трепет враждебности; и когда в своих вводных замечаниях он поименовал пиво «нектаром салаг», его на самом деле освистали, хоть и чуть-чуть.

— Пиво, стало быть, — сказал он, когда его шутку восприняли скверно. — Выпейте пива. — Молчание. Вот сволочи, подумал он: что ж, хорошо. Я их завоюю.

— Позвольте мне быть с вами откровенным, — солгал он. — Мне бы хотелось сказать, что хоть я и не узнаю тут ни одного лица, за исключением моего партнера, у меня такое чувство, что я знаю вас всех. Всё здесь напоминает мне о вас. Не столько башня, сколько картофельный салат, который вы, народ, там поедаете. — Он решил немного поговорить с гамбо во рту, как в Дельте. — Пмайте, о чем я? Вчер-вечером ссушал одного негру боевого по телику, он там трындел про, как он их звал, черных людей, а я вот ща гляжу вокруг и вижу — ниччёссе, у нас тут общество совсем без ссяких черных. Не только черных тут нету, но и чудиков ссяких. — Последовавший за этим сочувственный хмычок совершенно вывел его из-под удара свистунов. — Да ей-же-богу, вы просто тайная подпольная сеть беломазых Америки! — Аплодисменты. — И я тут не вижу, чтобы хоть кто-то был загнан в угол! — Больше аплодисментов. — Ого, да тут у нас сплошь картофельный салат! — На сей раз аплодисменты были неуверенны.

— Стало быть. Когда в следующий раз станете припоминать этот день, как вы наверняка станете, просто не забывайте, что вы себе приобрели нетопырью башню, а все уроды и чудики, все агитаторы и черная публика — нет! — Дикие, ошеломленные аплодисменты.

— Я просто до ужаса боюсь, что вышеупомянутые граждане вообще никакой нетопырьей башни себе не приобрели!

— НЕТ! — из толпы.

— А вот вы, молодчаги, со своими колючими головенками и в «тиш-песиках»{236} на ногах, взяли — и купили!

— Ура!

— Я вот только пару минут назад говорил этому главному старшине. Вас, публика, ободрали как липку! — Над картофельным салатом пронесся добродушный надменный ропот. — Вас обчистили!

— УРА! УРА! УРА!

Кловис, пепельный, обошел Болэна на пути к микрофону.

— Отваги вам не занимать, — высказался он, — это уж точно. — Затем прибавил: — Еще час, и А1А станет бутылочным горлышком для беглецов. — Болэн ухромал с настила, похлопывая себя по карману. Скатка денег была большой, как пистолет.