Курортный роман с продолжением - Галина Полякова

В том мире, с которым Катя сталкивалась ежедневно, от устоявшихся мнений о курортных романах деться было некуда. Оптимизма они не внушали. Оставалось надеяться, что в ее случае печальные прогнозы не оправдаются. Георгий не походил ни на одного из ее знакомых мужчин, казался особенным, лучшим из них. Но его молчание слишком затянулось, и она растерянно перебирала в памяти фрагменты недолгих отношений.

Прошелестел над городом златокрылый сентябрь, оплакал ушедшее лето слезливый октябрь. Обдав холодными ветрами и ранними снегопадами, воссел на промозглый трон итогов и констатаций хмурый ноябрь. Не раз она садилась за письмо, но, скомкав листок, вставала из-за стола. Что-то мешало ей объявиться первой. А что, если Георгий не ответит? Досадливо поморщится, прочтя сердцем написанные строки, и удивится инфантильности взрослой женщины. Возможно, и припомнит кое-что, самодовольно усмехнувшись. Она пришла к выводу, что мучительное ожидание предпочтительней потери надежды. Катя знала его домашний телефон, но неплохо знала и себя. Потрескивающее «алло» в исполнении эха якобы ушедшей любви могло лишить ее сил даже на произнесение дорогого имени. Весенняя лихорадка первых дней ожидания сменилась тихой, ноющей болью.

Зато Евгений атаковал ее звонками с настойчивыми просьбами встретиться.

– Посидим в каком-нибудь уютном местечке, вкусно поедим, поболтаем, повспоминаем, – убеждал он.

– О чем, Женя? – в который раз устало спрашивала она.

– Разве нам не о чем поговорить, нечего вспомнить? – упрямо не желал он мириться с ее отказами.

По выходным он подъезжал к дому и ждал Алешку в машине. В квартиру Катя его не приглашала. Он увозил сына утром и возвращал вечером, возбужденного и довольного проведенным с отцом временем. Она открывала дверь и терпеливо ждала, когда они наговорятся, полные увлекательных планов на следующие выходные. Ни их веселая болтовня, ни очередные просьбы Евгения о свидании наедине не трогали ее сердца. Она опустила тяжелую заслонку между собой и отцом своего ребенка и больше не хотела ее поднимать. Если Георгий обманул ее, то почему и она должна лгать Евгению, что по-прежнему верит в их совместное будущее и все так же хочет его?

Минула середина последнего месяца осени, а за ней подошло и девятнадцатое ноября – день ее тридцатилетия. В этот день Катя подъехала к работе на такси, еле дотащив до отдела сумки с продуктами. Покупку юбилейного торта взяли на себя две приятельницы-сослуживицы, а лаборант Ванечка обеспечил коллектив спиртным. В обеденный перерыв мужчины энергично сдвинули столы, а женщины разложили на них угощения. Шеф выдал сносный поздравительный тост, а коллеги вручили адрес и прочли стихи собственного сочинения. Преподнесли роскошный букет, подарили венгерскую скороварку и русский чайный сервиз «Панцирная сетка».

Она вернулась домой раньше обычного. Родители поздравили ее еще утром по телефону. Мать извинилась, что сегодня семейное застолье не состоится, – но не отменяется, а откладывается до лучших времен. В качестве небольшого предварительного подарка отец обещал забрать Алешку из школы и оставить у себя на ночь. Катя расставляла по вазам цветы, когда зазвонил телефон. «Женя», – решила она, взглянув на часы, но в трубке звенел Ленкин голосок:

– С первой круглой датой тебя, подруга! Предлагаю отметить ее в нашем узком дружеском кругу, в теплой домашней обстановке.

– Приезжай, посидим, – без особого энтузиазма предложила Катя, планирующая закончить суматошный день на диване перед телевизором. – Есть шампанское и остатки торта.

– Не обижайся, но у тебя сегодня нормально не посидишь – задолбают звонками, – возразила Ленка. – Соберись, подруга, и выдвигайся в мою одинокую келью. Отдохнем, как белые люди, потрындим за жизнь, обсудим твое летнее грехопадение, а выпить и у нас было.

Катя любила бывать у Ленки. Старая мебель, оставшаяся от рано умерших родителей, наполняла ее квартиру особым, пахнущим детством уютом. Сидя в продавленных креслах под розоватым светом древнего торшера, подруги слушали старые записи Хулио Иглесиаса, пили сухое вино и болтали. Катя все уже рассказала, и Ленка успокаивала ее, как могла:

– Говорят, солнце в этом году было на редкость активное, вот и разгорячились оба. Тоже мне, юный мичуринец – яблоко какое-то сочинила, – невесело улыбнулась она. – Известно, какое у мужиков яблоко. Им что репка, что белый налив – без разницы. Лишь бы плод был запретным. Он ведь боксер? Соперничество – смысл жизни. Победа любой ценой, неважно – над кем, над тобой или братом. А дальше по схеме – приветствие, поединок и нокаут в конце. Был у меня тоже один бегун-болтун на короткие дистанции. Ленточку пересек и спекся. А с Жекой, по-моему, зря ты так. Он мужик путевый, к сыну вон как относится и тебя не обижает. Ну, женат малость, с кем не бывает?

Задушевный треп прервал долгий звонок в дверь. Подруга направилась в прихожую, вернувшись в комнату с растерянностью на лице и бутылкой коньяка в руке. За ее спиной с букетом белых роз топтался Евгений.

– Девочки, простите, что без приглашения, но надо же поздравить Катюшу, – неуверенно улыбнулся он.

Лена вопросительно смотрела на Катю. А та удивленно призналась себе, что неожиданный визит приятен ей и почему-то совсем пропало желание громыхать принципами, о которых только что горделиво поведала подруге.

– Спасибо, Женечка. – Катя повернулась к Лене. – Мы можем уехать, это все же мой гость.

В глазах Евгения промелькнула радость, но он предусмотрительно быстро погасил ее.

– Да, Леночка, без обид, ты скажи, мы уедем к себе, я на машине.

Кате не понравилось это «к себе» – было не совсем ясно, оговорился он неловко или что-то имел в виду?

– Да что вы, ребята, оставайтесь. Я вам всегда рада! – расплылась Ленка в гостеприимной улыбке.

Они сидели вокруг журнального столика, пили французский коньяк, болтали, шутили, как в добрые старые времена. Хозяйка порезала лимон, сыр, открыла банку шпрот. Евгений принес из прихожей забытую в куртке коробку конфет. Поставили концерт Жванецкого и хохотали.

Давно стемнело. Редкий снег косо бил по стеклам, превращаясь у земли в ледяную кашицу. В комнате было тепло и уютно. Розоватыми бликами вспыхивал на столе старинный хрусталь. Откинувшись в кресле, Евгений слушал юмориста, иногда взрываясь искренним мальчишеским смехом, разрушавшим строгую красоту черт, отчего делался моложе и обаятельней. Он не забывал подливать коньяк в изящные граненые рюмки, порой устремляя оживленный взор на развеселившуюся, немного опьяневшую Катю. Взгляд его тяжелел и неохотно соскальзывал с ее лица. Она хорошо помнила эту взволнованную тяжесть, когда-то вызывавшую в ней ответное волнение, и с трудом подавляла желание погладить его по руке, будто в ожидании застывшей на соседнем подлокотнике. Кому нужна ее непреклонность? Уж конечно не тем, кто давно выкинул из полной побед и веселых приключений жизни смутную память невзрачных викторий…