ОНО - Стивен Кинг

И вдруг все воспоминания стали толпиться, скучиваться. Как будто черноты в его мозгу выпятились, угрожая выблевать пагубные сны-образы из сферы подсознательного — в ментальное поле зрения, управляемое рациональным бодрствующим мозгом; если такое случится снова, это сведет его с ума. Он пытался оттолкнуть воспоминания, и ему удалось — но потом он услышал голос — это было, как будто кто-то, похороненный заживо, кричал из-под земли. Это был голос Эдди Каспбрака.

«Ты спас мне жизнь, Билл. Те большие парни, они достают меня. Иногда мне кажется, они действительно хотят меня убить».

— Твои руки, — сказала Одра.

Билл посмотрел на руки. Они покрылись мурашками, крупными мурашками, как яйца насекомых. Они оба уставились на них, не говоря ни слова, как на интересный музейный экспонат. Мурашки постепенно исчезли.

В наступившей тишине Одра сказала:

— И я знаю еще одну вещь. Кто-то позвонил тебе сегодня утром из Штатов и сказал, что ты должен уехать от меня.

Он встал, быстро посмотрел на бутылку с ликером, затем пошел на кухню и вернулся со стаканом апельсинового сока. Он сказал:

— Знаешь, у меня был брат, и он умер, но ты не знаешь, что его убили.

У Одры перехватило дыхание.

— Убили! Билл, почему ты никогда…

— Не говорил тебе? — он улыбнулся, улыбнулся с каким-то лающим звуком. — Я не знаю.

— Что случилось?

— Мы жили в Дерри тогда. Было наводнение, оно в общем-то уже кончилось, и Джорджу было скучно. Я лежал в постели с гриппом. Он хотел, чтобы я сделал ему кораблик из газеты. Я научился в лагере год назад. Он сказал, что пустит его в трубы Витчем-стрит и Джэксон-стрит, — там полно воды. И я сделал ему кораблик, и он поблагодарил меня и ушел, и это был последний раз, когда я видел своего брата Джорджа живым. Если бы у меня не было гриппа, может быть, я бы спас его.

Он помолчал, потерев правой рукой левую щеку, как будто проверяя, есть ли щетина. Его глаза, увеличенные линзами очков, выглядели задумчивыми… но он не смотрел на нее.

— Это случилось прямо там, на Витчем-стрит, недалеко от пересечения с Джексон. Тот, кто его убил, вырвал ему левую руку, как второклассник вырывает крылышко мухи. Паталогоанатом сказал, что он умер или от боли, или от потери крови. Насколько я понимаю, это не имело значения.

— Боже правый, Билл! — Я думаю, ты удивляешься, почему я никогда не говорил тебе этого. По правде сказать, я и сам удивляюсь. Мы женаты одиннадцать лет, и до сегодняшнего дня ты и ведать не ведала, что случилось с Джорджем. Я знаю обо всей твоей семье — даже о твоих дядях и тетях. Я знаю, что дед твой умер в гараже, разрезав себя пилой, когда был пьян. Я знаю такие вещи, потому что женатые люди, как бы ни были они заняты, узнают друг о друге почти все. И даже если им надоедает и они перестают слушать, они все равно впитывают это — осмотически. Ты думаешь, я неправ?

— Нет, не думаю — слабо сказала она.

— А мы ведь всегда могли говорить друг с другом, правду? Я имею в виду, что никто из нас не уставал, никому не надоедало, не было нужды впитывать осмотически, правда?

— Да, — сказала она, — до сегодняшнего дня и я так думала.

— Послушай, Одра. Ты знаешь все, что случилось со мной за последние одиннадцать лет моей жизни. Каждое дело, каждую идею, каждую неприятность, каждого приятеля, каждого парня, который сделал мне что-то плохое или пытался сделать. Ты знаешь, я спал с Сюзан Браун. Ты знаешь, что иногда я делаюсь сентиментальным, когда выпью, и слишком громко проигрываю записи.

— Особенно «Благодарного покойника», — сказала она, и он рассмеялся.

На этот раз она засмеялась в ответ.

— Ты знаешь самое важное — вещи, на которые я надеюсь.

— Да. Думаю, что знаю. Но это… — она замолчала, покачала головой, немного подумала. — Насколько этот звонок связан с твоим братом?

— Дай я сам к этому подойду. Не гони волну, иначе я не смогу. Это так огромно и так… так чудовищно ужасно, что я содрогаюсь. Видишь ли… мне никогда не приходило в голову рассказывать тебе о Джорджи.

Она посмотрела на него, нахмурилась, слабо покачала головой. — Я не понимаю.

— Я пытаюсь сказать тебе, Одра, что даже не ДУМАЛ о Джорджи в течение двадцати лет или более.

— Но ведь ты говорил мне, что у тебя был брат по имени…

— Я назвал ФАКТ, — сказал он. — И все. Его имя было словом. Оно не бросало никакой тени на мой разум.

— Но мне кажется, оно бросало тень на твои сны, — сказала Одра.

Ее голос был очень спокойным.

— Стенания? Плач?

Она кивнула.

— Думаю, ты права, — сказал он. — На самом деле, ты почти полностью права. Но ведь сны, которые ты не помнишь, не считаются, правда?

— Ты в самом деле вовсе никогда не думал о нем?

— Да.

Она с сомнением покачала головой. — Даже о том, как ужасно он умер?

— До сегодняшнего дня. Одра.

Она посмотрела на него и снова покачала головой.

— Ты спросила меня, перед тем как мы поженились, есть ли у меня братья и сестры, и я сказал, что у меня был брат, который умер, когда я был ребенком. Ты знала, что родителей у меня нет, а поскольку у тебя большая родня, это и заняло все наше внимание. Но сегодня — новое.

— Что ты имеешь в виду?

— Не только Джордж был в этой черной дыре. Я не думал о САМОМ ДЕРРИ двадцать лет. Ни о людях, с которыми общался — Эдди Каспбрак, Ричи Рот, Стэн Урис, Бев Марш… — он пробежал руками по волосам и нервно засмеялся. — Это как случай амнезии и настолько серьезный, что ты даже не знаешь, что она у тебя есть. И когда Майкл Хэнлон позвонил…

— Кто это Майкл Хэнлон?

— Еще один парень, с которым мы контачили — с которым я контачил после смерти Джорджа. Конечно, теперь он уже не парень. Как и все мы. Это был Майкл на телефоне, трансатлантическая связь. Он сказал:

— Алло, я попал в квартиру Денбро? — и я сказал да, и он сказал:

— Билл? Это ты? и я сказал да, и он сказал:

— Это Майкл Хэнлон. — Это ровным счетом ничего для меня не значило, Одра. Он мог быть, к примеру, продавцом энциклопедии или записей Берла Ивса. Потом он сказал:

— Из Дерри. — И когда он это сказал, как будто бы дверь открылась внутри меня и какой-то страшный свет засветил, и я вспомнил, кто это. Я вспомнил Джорджа. Я вспомнил всех остальных. Все это случилось…

Билл стиснул пальцы.

— Да. И я знал, что он будет просить меня приехать.

— Вернуться в Дерри.

— Да. — Он снял очки, протер глаза, посмотрел на нее. Никогда в жизни она не видела человека, который бы выглядел таким испуганным. — В Дерри. Потому что мы обещали, — сказал он, — мы обещали. Все мы. Дети. Мы стали в круг у протоки, бегущей через Барренс, держась за руки, и мы резали ладони кусочком стекла, как будто хотели породниться, только это была не игра.