Деревянный корабль - Ханс Хенни Янн

Густав понял, что вынужден покориться обстоятельствам. Жгучие слезы выступили у него на глазах. Он подумал, что отступать поздно: он не вправе разочаровать ждущих. Раз уж они готовы ко всему, он тоже должен быть готов. Он чувствовал, что тает как свеча и что больше не в силах сопротивляться. Что неважно, какое решение он примет: будет ли противиться или способствовать преступлению. Он уже попался в западню — из-за безграничного доверия к нему матросов, из-за их убежденности, что в ящиках скрывается человечья плоть, что они найдут живыми и Эллену, и чью-то мать, пропавшую без вести много лет назад, что теперешнее нарушение правил позже обернется торжеством справедливости! Словно надеясь найти силы для сопротивления, Густав заглянул в усталое, опухшее лицо кока. Но и эта глыба жира, подрагивающая под тонкой кожей, казалось, светилась изнутри. Воплощая чистое ожидание, уже не отравленное звериными грезами.

Густав ударил ногой по одной из реек. Та с треском переломилась в слабом месте, на пересечении с другой. Это не было волевым действием — скорее внезапным разрывом с привычкой вести себя сдержанно, которая стала невыносимой. В следующее мгновение в руках у Клеменса Фитте появился молоток. Никто не понял, откуда он его взял. Плотник передал этот инструмент соседу, а тот, в свою очередь, — следующему. И так далее, пока молоток не потрогали все. Потом он тем же путем вернулся обратно. Своего рода клятвенная формула. Матросы, похоже, заранее не договаривались, но клятве подчинились все. Все теперь чувствовали свою причастность к тому, что вот-вот должно произойти. Торжественные секунды: Густаву показалось, будто его сердце кто-то отжал, как выстиранную тряпку. Он и представить себе не мог, что участвовать в заговоре так сладко. Это превосходило всё, что он пережил прежде. Отнимало все мысли. Даже новая встреча с Элленой не была бы жизненнее и жарче. Если у него и осталось какое-то желание, то оно заключалось вот в чем: броситься на шею кому-нибудь из этих матросов и безудержно, бессмысленно разрыдаться.

Клеменс Фитте, словно одержимый, заколотил молотком по рейкам. С треском расщеплялось дерево: выскакивали блестящие граненые гвозди. Конструкция постепенно разрушалась. Благодаря шуму к Густаву вернулась способность осознавать, что происходит вокруг. Не то чтобы он сожалел о разрушениях... Он чувствовал, что поддерживает правое дело. Но ему не хотелось трусливо злоупотребить доверием своего противника, суперкарго. Пусть Густав оказался во главе заговорщиков, но ведь и у разбойников сохраняется понятие чести. Серый человек должен иметь шанс защитить себя. Или—добровольно подчиниться превосходящей силе. Может, он будет изобличен на основании многочисленных свидетельств. Может, присоединится к мятежу, если сам ни в чем не виновен...

Густав выскакивает за дверь, в страшной спешке взбегает по трапу. Вот он уже перед каютой суперкарго. Хочет ворваться туда. Но тут дверь открывается изнутри. Серый человек появляется на пороге.

— Мы взбунтовались! — кричит ему в лицо Густав.

— Знаю, — отвечает суперкарго.

Густав бежит обратно.

В трюмном отсеке он застал матросов бездеятельно стоящими среди обломков реечной конструкции, возле ящиков с грузом. Они напоминали фигуры из паноптикума. Те же позы, в которых эти люди застыли, когда Густав покидал их. Как будто они не принимали никаких решений в довольно продолжительный период его отсутствия. А просто праздно пялились в темноту, без жалоб и без раскаяния. Может, их и одолевали дурные предчувствия, но они не нарушили клятву, которую дали себе и своему предводителю. Когда к ним снова приблизился луч фонаря — а значит, и сам Густав, — они ни единым вздохом не дали понять, что в истекшие с момента его ухода минуты чувствовали свою незащищенность. Может, они испытывали к нему слепое доверие, а может, все-таки принимали в расчет возможность его предательства — и ждали, словно окаменев, когда же иссякнут резервы их благодушия.

Теперь матросы тотчас возобновили прерванную работу. Загнули ударами молотка несколько гвоздей, убрали с дороги щепки и обломки реек, приняли необходимые меры, чтобы передвинуть ящик. Все это они проделали, не обменявшись ни словом и не дожидаясь команды. Нашлось несколько мужчин, готовых заняться транспортировкой. Клеменс Фитте кивком головы показал им, какой ящик он выбрал и — что его нужно выволочь в прихожую. Четыре склоненные спины... Восемь жилистых рук не смогли поднять ящик. Моряки попытались ухватиться за него покрепче, даже ободрали задубевшие пальцы о шершавую древесину. Все напрасно. Стоявшие вокруг, убедившись в бесплодности этой попытки, поспешили на помощь. Теперь уже восемь человек, напрягая все силы, толкали ящик вверх и вперед, упираясь ногами в деревянные стенки. Они не достигли большего, чем первые четыре матроса. И в конце концов, растерявшись, переключились на соседний ящик. Но и тут были вынуждены признать: их сил не хватает, чтобы сдвинуть его с места. «Свинцовые болванки», — подумал Густав. Матросы пали духом. Убедились, что шли по ложному следу. Ясно: нужно убить в себе любые предположения. Человечья плоть — слишком легкая, чтобы с таким упорством присасываться к земле. Но и другие известные предметы никак не могут оказывать столь сильного сопротивления при попытке их передвинуть.

Как прежде Клеменс Фитте достал откуда-то молоток, так и теперь именно он принес — из темноты прихожей—железный лом-гвоздодер. Со слепой яростью набросился корабельный плотник на неподатливую деревянную штуковину. Сперва он пытался подсунуть под ящик клешню гвоздодера, чтобы таким образом его приподнять. Единственный результат — щепки. Куски досок, отколовшиеся в месте приложения рычага... Все уже приготовились к тому, что в следующее мгновение случится нечто ужасное. Откуда-то вырвется пламя, которое поглотит корабль... Но моряки больше не боялись огненного моря, которое изувечит и расчленит их собственную любимую плоть... Все они — растеряв и внутренности, и мозги — превратятся в обугленную кашу. Боль, которую и по имени не назвать... громовой удар отшвырнет ее к звездам. Их боль. Потом этих людей уже не будет. Этих вычеркнутых... Но они, можно сказать, желали такого взрыва: потому что вынести его легче, чем жить, разочаровавшись во всем. Они не хотели признать, что их бунт оказался напрасным: что это обычное преступление, которое повлечет за собой беспощадный судебный приговор. Навсегда очерненными будут они все; если, конечно, не погибнут в ходе своего начинания...

Тут плотник переменил способ действий. С неудержимой яростью начал крушить железной клешней деревянную крышку. Гвозди взвизгивали, древесина вокруг них расщеплялась. Плотник сперва применял лом как рычаг, потом колотил им по доскам, потом снова орудовал рычагом... Крышка, внезапно хрустнув, наконец поддалась выбившемуся из сил человеку и приоткрылась. Моряки кинулись к ящику, на несколько мгновений заслонив его от Густава, который держал фонарь. Крышку рванули вверх, отогнули (с одной стороны ее пока удерживали гвозди). Тут уже и Густав со своим фонарем подскочил к ящику. Заглянул внутрь. Все, столпившись, заглядывали внутрь. Ящик был пуст.

В этот момент за спинами запыхавшихся моряков прозвучал голос суперкарго. Резко, но без заметного возбуждения суперкарго отчеканил:

— Прекратите немедленно!

Все отвлеклись от ящика, повернули головы к человеку, появившемуся в дверном проеме. Матросы, понятное дело, сочли свою задачу выполненной. И подались назад. Мол, если пришло время отвечать за содеянное, то пусть Густав возьмет это на себя. И он взял это на себя.

— Мы вскрыли один ящик, — сказал он. — Ящик пуст.

Суперкарго подошел ближе, оценил на глаз причиненный ущерб и сказал:

— Налицо свершившийся бунт. О чем я и доложу капитану, чтобы он и офицеры, прибегнув, если потребуется, к оружию, восстановили порядок.

— Но ящик оказался пустым, — повторил Густав.

— Кому до этого дело, — ответил суперкарго, — и кого это освобождает от вины?

— Я не прошу у вас снисхождения, хотя сами вы недавно просили моей поддержки, — продолжал Густав. — И эти люди, решившиеся вместе со мной искать пропавшую девушку, мою невесту, тоже наверняка не ждут для себя ничего хорошего. И все-таки вы должны нам ответить: почему в опечатанном помещении хранится пустая упаковочная тара?

— Я заранее допускал возможность подобного неумного преступления со стороны мятежной команды, — сказал суперкарго.

— Значит вы, — крикнул Густав, — чтобы сделать соблазн неодолимым, сами сняли с двери свинцовые пломбы!