Необыкновенные приключения «русских» в Израиле. Семейные хроники времен Большой Алии - Инна Карташевская

А вот интересно, есть здесь перерыв на обед, подумала она, чувствуя, что руки болят все больше. Хотя, какой там перерыв, сейчас только половина десятого, попробуй еще доживи до перерыва. Она оглянулась на других женщин. Те спокойно работали, не проявляя признаков усталости, даже умудрялись разговаривать, несмотря на грохот и шум, и Рите стало стыдно. А вот интересно, что там Вовка придумал на этот раз, подумала она, снова решив, что нужно отвлечься и не смотреть каждую минуту на часы, которые вовсе перестали двигаться. Не может быть, чтобы он успокоился и пошел работать. Вот у кого интересная жизнь, не то, что у нас с моим правильным братцем. Хотя он сейчас там, в Эйлате совсем даже и не скучает, наверное, уже нашел себе кого-нибудь. Одна я так никого и не найду и останусь старой девой, вздохнула она, правда не совсем искренне, так как была уверена, что старой девой уж точно не останется, если только зеркала ей не врут. Проблема только в том, чтобы выйти замуж по любви, но одновременно и по расчету, то есть за красивого и хорошего, но еще к тому же и не бедного. Ладно, время впереди у нее еще есть, так что будем искать, а сейчас самое главное не думать об усталости и не смотреть подольше на часы. Лучше всего, решила она, представить себе, что я автомат, и руки и пальцы у меня двигаются сами по себе, а я их не чувствую. Потому что я от них абстрагируюсь. Да, точно, они как будто бы и не мои, так как я от них абстрагировалась. Надо же какое слово я придумала. Хотя нет, такое слово существует, я только придумала ему новое применение. Так, кажется, я совсем рехнулась, какая-то чушь в голову лезет. Зато на часах уже десять, еще полчаса прошло, ура.

— А во сколько здесь обед? — вдруг услышала она свой голос. Он прозвучал неожиданно громко, некоторые женщины оглянулись на нее, и ей стало неловко.

— Проголодалась? — отозвалась Оксана. — Вот возьми булку, вон там, где готовые лежат. Чего-чего, а хлеба здесь хватает, можно есть сколько угодно.

Рита послушно взяла булку и, положив возле себя, стала откусывать от нее понемножку. Есть ей совсем не хотелось, но ей не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался, что она уже устала. Еще спросят, зачем она пришла, если такая нежная.

На обед стали отпускать с двенадцати часов. Так как конвейер не останавливали, уходили обедать по очереди и всего на двадцать минут. Оставшиеся строго настрого приказывали уходящим не задерживаться, так как их нагрузка увеличивалась, и им приходилось работать интенсивнее. Командовал, кому уходить, Ахмед, без его разрешения покидать место у конвейера было нельзя.

Ничего себе, думала Рита, с трудом дожидаясь своей очереди. А если кому-нибудь в туалет срочно понадобится, тоже нужно спрашивать у него. Так он все время уходит куда-нибудь, можно ведь и не дождаться. А вот интересно, он такой молодой, а уже мастер, или как тут у них это называется. И хозяин ему, видно, полностью доверяет, он один всем распоряжается. И вообще кроме него здесь никакого начальства нет. У нас на всех заводах были и технологи и инженеры, а тут рабочие все делают сами, засыпают муку в машины и все остальное, что нужно, сами все включают и выключают, и тесто все время щупают и добавляют что-нибудь, если надо. А рук никто не моет. Хорошо еще, что после печей до хлеба никто не дотрагивается. Горячие батоны и халы выходят на конвейере, направляются в другую машину, которая их режет и упаковывает в полиэтилен. А вот булки снимают руками. Никогда больше не буду есть булки, подумала она и потихоньку отодвинула подальше ту, что не доела.

Наконец, подошла их очередь идти обедать. Не веря своему счастью Рита, на подгибающихся ногах отошла от проклятого орудия пытки, которое несведущие люди называют конвейером, и вопросительно посмотрела на Оксану.

— Идем, — загадочно усмехнувшись, ответила та на ее взгляд. — Идем. Я тебе покажу, где мы едим, ты не поверишь. Бери свои бутерброды.

После короткого перехода по каким-то закоулкам между разными загадочными машинами, конвейерами и штабелями поддонов с хлебом, Оксана подвела ее к двери, открыла ее и сказала — Заходи. Вот здесь нам отвели место, чтобы обедать, — и, увидев выражение, которое появилось у Риты на лице, когда она переступила порог, захохотала.

— Ну, что, ты когда-нибудь думала о том, что тебе придется обедать в туалете?

Действительно, им поставили несколько столов и стульев на свободное место в фойе перед кабинками туалетов. Правда, здесь было чисто, запаха не чувствовалось совершенно и рядом были краны с флаконами жидкого мыла и бумажными полотенцами, но… это ведь все-таки был туалет, и Рита нерешительно остановилась, не зная, сможет ли она есть в таком месте.

— А что, другое место нельзя найти?

Она умоляюще посмотрела на Оксану.

— А где ж ты найдешь? Здесь везде кто-нибудь что-нибудь делает, все заставлено, сесть негде, да и стоять особо негде. Каждый квадратный метр как-нибудь используется, так что давай, иди в туалет, мой руки и быстро поедим, потому что через двадцать минут придут другие, а конвейер не останавливается ни на минуту.

Действительно, делать было нечего, и к тому же здесь ели не только русские, а и все остальные, то есть, арабы тоже. Русские доставали в основном из сумок бутерброды с колбасой или пастрамой, а арабы, как заметила Рита, ели только намазанные хумусом или тхиной питы с овощами и зеленью. Даже мужчины, которые целый день занимались тяжелой физической работой, не ели ни мяса, ни тем более колбасы.

Вот интересно, думала Рита, поглощая свой бутерброд, у нас там считалось, что физически работающий мужчина должен обязательно есть мясо, а иначе у него не будет сил работать. Да, и еще они ведь не пьют, а у нас там обязательно расслаблялись водочкой, тоже считалось, что без этого нельзя. Даже их непьющий отчим время от времени просил маму налить ему рюмочку после работы, чтобы расслабиться. И никто ничего плохого в этом не видел. Я и сама сегодня, если останусь живая и доберусь до дому, напьюсь как извозчик, решила Рита, а если Вовка в ближайшее время не позвонит, или не возьмет меня с собой на свои аферы, я и вообще сопьюсь от отчаяния.

Двадцать минут пролетели очень быстро, и заглянувший к обедающим Ахмед, позвал их на работу. Не представляя, как она дотянет до вечера, Рита снова встала на свое рабочее место, и начала плести халы. Через несколько часов боль в плечах стала почти нестерпимой, и Рита поклялась себе самыми страшными клятвами, что пойдет с Вовкой даже на ограбление. Но на завод больше не придет. Еще через пару часов у нее стали страшно болеть ноги, и она спасалась только тем, что стояла по нескольку минут на каждой ноге по очереди. Потом и это перестало помогать и, когда в шесть часов Ахмед, наконец, поманил их с Оксаной к себе и отпустил домой, Рита с трудом дошла на негнущихся ногах до раздевалки, и, преодолевая боль в негнущихся руках, переоделась, твердо решив умереть от голода, но больше на завод не приходить. На проходной ей вручили бумажку, на которой было записано количество отработанных ею часов, и две буханки свежеиспеченного хлеба. Оксана объяснила ей, что с этой бумагой ей нужно прийти в «йом шиши», то есть в пятницу в контору завода и там ей дадут чек, по которому она сможет получить в банке «Дисконт» деньги за отработанный день.

— Ну что, завтра пойдешь снова? — спросила у нее Оксана, когда они прощались, выйдя из автобуса, и увидев на лице у Риты выражения крайнего ужаса, только засмеялась и махнула рукой.

— Ладно, с тобой все понятно, отдыхай. Если захочешь пойти в ночь с субботы на воскресенье, заходи. Ночью выгоднее работать, больше платят, но там труднее попасть, потому что гораздо больше желающих. Меня-то всегда берут, я с ними со всеми в хороших отношениях, но я думаю, что и тебя тоже возьмут, я видела, как на тебя смотрел охранник.

— Я подумаю, — слабым голосом ответила на это приглашение Рита, стесняясь сказать, что больше ее ноги на этой каторге не будет. Дома она первым делом залезла в горячую ванну, где стеная и охая, просидела сорок минут, а потом, не переставая стонать, отправилась на третий этаж к Саше и Белле, прихватив с собой совершенно не нужные ей два хлеба, полученные в качестве премии на заводе. Там она, прихлебывая из тарелки поставленный перед нею горячий суп, так живописно описала пережитые ею за этот день ужасы, что ее друзья, чуть ли не со слезами, объявили ей, что больше сами не пустят ее туда, и делать ей там нечего, так как за квартиру им с Юрой платят, а питаться она вполне может у них, они от этого не разорятся.

— Да, а ведь говорил нам дедушка Ленин, о безжалостной эксплуатации пролетариата в капиталистическом обществе, а мы не верили, — подвел итог этому тяжелому дню Саша, и Рита отправилась домой спать, но прежде помолилась богу, чтобы Вовка позвонил и предложил ей что-нибудь полегче, чем завод, например ограбление банка.

И Вовка действительно позвонил, хотя и не на следующий день, а через два. Услышав, что Юра уехал, а у Риты нет работы, и она вполне может распоряжаться собой, он минуту молчал, а потом глубокомысленно выдал что-то вроде того, что это судьба.