Аз есмь Софья - Галина Гончарова

А пока протопоп занят проверкой, народишко он мутить точно не будет. Все польза…

Алексей Михайлович был неглуп, просто в рамках своего века — и все, что выламывалось за его рамки, казалось ему… неправильным. Но Алексей, с подсказок Софьи постепенно, по одному шагу преодолевал эту преграду.

Где их дело наткнулось на сопротивление — это в том, что касалось англичан. Не хотел Тишайший иметь дела с теми, кто царя… то есть своего короля приговорил — и точка. Поэтому Софья плюнула и подбила Алексея поговорить с Морозовыми. Тех долго уговаривать не пришлось.

К тому же Глеб и Борис болели, Феодосия смотрела на протопопа глазами школьницы-фанатки, а методики воздействия были давно отработаны. А потом Софья начала работать с информацией.

Как?

Да, самой царевне были недоступны многие удовольствия — даже простой выход в народ. Сказки времен Гаруна аль Рашида остались в Багдаде, она бы что-то подобное осуществить не смогла. Да если бы она даже мужскую одежду надеть попробовала — такой визг бы поднялся! Никто бы не понял.

Даже европейское платье было для девочки под запретом, но тут-то ладно, черт с ним. Переживем без париков и кринолинов, невелика беда. А вывод был прост.

Нельзя самой пойти к людям?

Надо послать своих девушек. Им можно сходить на рынок, вот и пусть параллельно посплетничают о том, о сем…

А еще Софья прислушивалась к разговорам бояр… и вскоре получила то, что ей было необходимо.

Боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина.

Боярином он стал совсем недавно, был умен, самостоятелен и независим, добивался результата любыми путями, а потому и разонравился царю. Пока царь его еще не отставил, но поговаривали, что это вопрос времени.

А Софья о нем услышала, потому что товарищ ратовал за прекращение войны с Польшей — черт с ней, сама загнется — и начало войны со Швецией. А чего они нам выход к морю загораживают? Мы их только так подвинем…

Насколько это согласовалось с планами самой Софьи?

Да полностью.

Но Тишайшего она тут повлиять не могла, а вот дать боярину альтернативное направление деятельности — почему нет? Если мужчина умен (а дураки столько времени при дворе и в посольствах не держатся) он понимает, что его опала дело времени. И не слишком большого.

А потом не прошло и пары недель, как боярина пригласили в Дьяково.

Афанасий Лаврентьевич оглядел невысокий забор, уделил внимание тренирующимся за оградой детям, немного помедлил.

Зачем он понадобился царевичу?

Ну, кое-какие наметки были. Ходили среди бояр слухи, что царевич у царя попросил что-то вроде живых кукол. Собрали беспризорников — и он теперь с ними играет во что-то вроде учения. Ну и пусть играет, не жалко.

Только вот дети играющими не выглядели. Все тренировались серьезно, сосредоточенно, да и казаки, которые их гоняли, выглядели предельно серьезными.

Сама школа тоже… интриговала.

Аккуратные здания, странные приспособления — определенно, тут много любопытного.

Вплоть до казаков, которые преградили ему дорогу.

— Кто, зачем?

— Боярин Ордин-Нащокин к царевичу приехал, — Афанасий Лаврентьевич особенно и не возмущался. Умен был, понимал, что пока ничего не знаешь — и ругаться не стоит.

Один из казаков кивнул находившемуся поблизости мальцу — и тот опрометью помчался через двор. Долго боярина ждать не заставили, минут через десять он был впущен на двор, где его с почетом проводили до царевниного терема и пригласили войти.

Царевич ждал в… кабинете?

Да, больше всего было похоже именно на кабинет. Большой стол, полки с книгами, кое-какие учебные принадлежности, ничего лишнего. Но ребенок же! Откуда…

— Здрав будь, государь царевич.

— И тебе не хворать, боярин. Присаживайся, разговор у нас будет серьезный.

Боярин поднял брови, но уселся поудобнее и приготовился к сюрпризам. Они и не замедлили.

— Я тоже считаю, что нечего мне в Польше делать. Вот ежели бы в Швеции…

Это настолько согласовалось с мыслями самого боярина, что он аж воздухом подавился, слезы на глазах выступили. Кое-как продышался.

— Прости государь.

Царевич чуть взмахнул рукой.

— Афанасий Лаврентьевич, мало ведь земли у Швеции отвоевать. Корабли нужны. Верфи нужны. Люди нужны.

Под каждым словом боярин готов был бы подписаться десять раз. Но… продолжал молчать и слушать. И царевич его не разочаровал.

— Мной послан был человек в Англию. Там как раз Кромвель умер, народишко в разброде, а корабелы там добрые. К осени точно в Архангельске будут. И нужна мне помощь…

— Жизнь моя — служить моему государю, — привычно откликнулся боярин.

— Не хочешь ли ты заняться кораблями да верфями? Мастеров обустроить, дело поставить, да и награду за это получить по заслугам?

Афанасий Лаврентьевич обдумал предложение. Хорошо бы, но…

— Государь, не отпустит меня отец твой…

— Отец мой тобой последнее время недоволен. А потому… пусть все идет, как тому суждено быть. Но человек мне нужен. И подумал я о твоем сыне. Желает ли он грех свой искупить?

Вот тут Афанасий Лаврентьевич поставил уши торчком. Сын его, Воин Афанасьевич, умудрился в своей жизни совершить ошибку. Поругался с отцом и удрал за границу, где жил на полном содержании при дворе польского короля. Каких трудов ему тогда стоило все это замять…

Потом-то сын одумался, вернулся, раскаялся — и искренне, но пятно уже осталось.

Афанасий Лаврентьевич своим умом боярином стал, а вот сыну его многие дороги за юношескую глупость закрыты были. А ведь умен парень! Языки знает… так царевич еще и об этом?

Судя по ясным умным глазам — именно об этом. И скромно намекает, что доверит сыну — под отца. Оправдает парень доверие — пойдет выше. Не оправдает — спросит с обоих.

— Желает, государь царевич.

— Тогда привози его сюда. Поговорим, определим, что ему делать надобно будет… Справится — награжу, не справится — накажу, поэтому думай, Афанасий Лаврентьевич. Сможет ли он? Сможешь ли ты? Я сейчас на ответе не настаиваю…

— Государь, позволь мне домой съездить и с сыном переговорить?

Алексей кивнул. Время на размышления Софья тоже предусмотрела.

— Если решишься — через двадцать дней жать буду, начиная с этого.

Боярин раскланялся и удалился. Софья мысленно поставила себе плюсик. По всему видно — мужик очень умный. Но сколько ж теперь надо Лёшку натаскивать, чтобы боярин не просек, кто тут головной, а кто спинной мозг?

А, ладно, справимся.

Хотя планы Софьи едва не полетели в тартарары из-за Симеона Полоцкого.

Дни летели за днями, складываясь в недели и месяцы — и все больше нового разворачивалось в школе, и все больше мрачнел бывший иезуит. Хотя бывают ли они — бывшими? Иезуит — это не профессия, это состояние души.

Симеон был умен — что есть, то есть. И терпел многое. Но вот когда в школе прочно обосновался Аввакум, когда Алексей принялся отмахиваться от старца, когда царевны (кроме Софьи) и в грош его не ставят…

Нет, они его честно выслушают, поговорят, но вот вложить что-то им в голову не получалось. Он рассказывал о красотах Франции, а ему в ответ смеялись, мол, они там все вшивые да блохастые. Он про войну со Швецией, а ему в ответ улыбку. Да на кой нам те шведы — своих болот не хватает?

Он к Алексею с рассказами, а тот то на тренировку, то на учебу, то еще куда…

Он ему стихи свои, а Алексей смеется — мол, к чему нам такие извороты речи? Былины-то они красивее.[21]

А еще рядом с ним постоянно Ванька Морозов. И протопоп теперь рядом трется. А рядом с ним вообще слова сказать не удается — чуть что, тут же про беса орет и про латинян поганых, которые души православные совратить норовят.

Да, протопоп прекрасно нашел себе врага без посторонней помощи и боролся с ним, не покладая рук. Даже более того, будучи человеком умным, он решил покамест оставаться рядом с наследником и учить его в нужном духе. И к чему тут бывший иезуит?

В болото, товарищ! На родину! На фиг!

Последнего выражения, Аввакум, конечно, не знал, но принцип оставался прежним.

Вопрос встал остро и жестко — и Симеон принялся решать его в традициях века — то есть кляузой. Сначала он написал донос, потом подумал — и отправился в Москву сам. К царю его сразу не допустили, пришлось пару дней подождать — и упасть в ноги.

И вот тут товарищ отоврался по полной.

Царевича он приплетать не стал, как и царевен. А вот распоясавшихся казаков, Аввакумовскую ересь и школу, в которой непонятно чему учат неясно кого — обрисовал самыми черными красками. По счастью, Алексей Михайлович сразу не поверил и репрессий предпринимать не стал. А вместо этого решил отправиться на лето в Коломенское, а уж оттуда одним днем, без излишней помпы — в Дьяково.

Это было первым везением.