Альковные секреты шеф-поваров - Ирвин Уэлш

Кибби стоял на вершине холма, восторженно озираясь: душевный подъем затмил телесную немощь. С одной стороны виднелось холодное серебро залива, отделяющего город от округа Файф; с другой — горбились вершины Пентландс, все еще припорошенные снегом. Кибби вдохнул полной грудью.

Я не должен думать о Шеннон, или о Люси, или о Маффи… Маффи вообще не человек, а виртуальный персонаж. Я сильнее этих соблазнов, меня не сломать! Сегодня тоже не будет черных пометок!

Довольный своей твердостью, он направился вниз, позволяя инерции увлечь себя — прямиком к зданию хирургической клиники у подножия холма.

Созерцая стоящие перед ним напитки — кружку «Ловенбрау», двойной «Джек Дэниэлс» и стакан «пепси-колы»,— Скиннер с гордостью думал, что в кои-то веки пришел в бар раньше Роба Макензи. Разрыв, однако, оказался небольшим: распахнулась дверь, и на пороге возник Малютка Роб. Обычно он первым делом заказывал выпивку, а потом уже подходил здороваться, но сегодня что-то было неладно — Роб направился прямиком к Скиннеру.

— Все, допрыгался,— произнес он бесцветным тоном.

— Ты о чем?— Скиннер почувствовал, как под сердцем изгибается нехорошая железка.

Допрыгался? Что он имеет в виду? Почему?

— Медицина, бля… Пошел к врачу насчет болей.— Макензи погладил правый бок, и Скиннер смутно припомнил, что Малютка в последние дни действительно жаловался на какие-то боли.— Док меня посмотрел и говорит: еще раз выпьешь — хана.

— Э, да что они понимают!— фыркнул Скиннер, поднимая стакан и заглядывая искательно другу в глаза.

Макензи покачал головой.

— Нет, все кончено. Допрыгался,— повторил он с неумолимой серьезностью священника, завершающего панихиду.

Минуту они молча смотрели друг на друга.

Обалдеть! Что это за дрянь у него в глазах? Страх? Ненависть?

Растерявшись, Скиннер ляпнул жалкую глупость, о которой тут же пожалел:

— Ну… хоть «пепси» выпей.

Друг посмотрел на него пристально, чуть ли не презрительно — а может, запутавшемуся в собственной жизни Скиннеру это только показалось.

— Ладно, бывай здоров.— Макензи развернулся и не оглядываясь покинул бар.

— Ты звони, не пропадай!— крикнул Скиннер вдогонку, но Малютка Роб лишь буркнул и махнул рукой.

Скиннер, конечно, знал, что Макензи не позвонит. Какой смысл? Субботние агрессивные вылазки их в последнее время уже не привлекали, а кроме футбольных дел, оставалось лишь одно — за девять долгих лет взрослой дружбы Скиннер не помнил ни одного дня, чтобы перед ними не стояла выпивка, или не тянулись дорожки кокаина, или не лежали колеса.

Может, Малютке Робу перейти сугубо на наркоту? Смена образа жизни!

Скиннер подумал о тяжелой мясистой комплекции друга и для контраста потрогал свою кожу — тонкую, бледную, как у девушки. Он постоянно задавался вопросом: был ли его отец алкоголиком? Наверняка. Все повара — выпивохи, как верно заметил де Фретэ. Взять хотя бы старого Сэнди. Правда, у того была уважительная причина: запьешь тут, когда яйца по всему Нью-тауну разметало! Интересно, подумал Скиннер, поддает ли америкашка Грег Томлин?

Вот бы нажраться с собственным отцом! Представляю! Турнир супертяжеловесов. Макензи просим не беспокоиться…

Да, кто бы мог подумать: старина Роб сломался по здоровью!

Отпив полкружки и ахнув двойной «Джек Дэниэлс» с «пепси-колой», Скиннер откинулся на спинку стула и начал смеяться — сначала тихонько, потом все громче и громче, судорожно притоптывая ногой, не в силах остановиться. Остальные посетители наблюдали за его конвульсиями с растущим беспокойством, но ему было плевать.

21. Маффи

Вынырнув из бирюзовых вод бассейна, Кэролайн убрала с лица мокрые волосы. Оглядев знакомый белый интерьер, она подумала, что все осталось как в те дни, когда отец водил ее сюда на тренировки: на стене царило большое электронное табло, под ним пустовали оранжевые сиденья — трибуна для зрителей. Даже смежный бассейн для прыжков в воду никуда не делся.

На мгновение ей показалось, что сейчас с бортика ее окликнет отец. Ноздри заполнил фантомный запах: влажный дух распаренного сильного тела, навсегда связавшийся в ее сознании с запахом мужчины. Она огляделась. Над водой скользили редкие головы, два или три человека гуляли по бортику — чужие, незнакомые… Чувство, что отец находится где-то рядом, растаяло, как сон.

Кэролайн вспомнила, как он учил ее плавать — одно из лучших воспоминаний. Большие сильные руки, направляющие ее суматошное барахтанье. Надежные и безобразные. Не руки, а клешни: обгорелые, с желто-красными пятнами пергаментной кожи, с шишковатыми негнущимися суставами — последствия несчастного случая, о котором отец никогда не рассказывал.

Она будто наяву видела угольно-черные волосы, которые он расчесывал на прямой пробор, чтобы замаскировать ранние залысины, выевшие на лбу узкий клин (позже, когда с затылка на воссоединение с залысинами ударила круглая плешь, отец перешел на практичный короткий ежик).

Подбородок его был покрыт густейшими зарослями, как у легендарного силача Десперэт-Дэна, что лишь подчеркивало спокойную хозяйскую мощь, которой он пропитал весь дом и которая с развитием болезни начала иссыхать, а со смертью и вовсе испарилась.

Поначалу Кэролайн не умела черпать силу в воспоминаниях. Они лишь обостряли боль утраты, а ей и без того казалось, будто у нее вырван позвоночник. Чтобы обрести недостающую отвагу, она начала крепко выпивать, однако эффект вышел обратным — просыпаясь в незнакомых кроватях с хмурыми безымянными мужчинами, она чувствовала себя еще более заплутавшей и покинутой.

Постепенно осознав, что источник силы кроется в ней самой, а не в стакане и не в объятиях партнера, Кэролайн начала вставать на ноги. Слова «я дочь своего отца, мы с ним похожи, это факт» превратились в ежедневную мантру. Она задумалась: а что же ей от него передалось? Чтобы разобраться в себе, она завязала с выпивкой и принялась вновь посещать бассейн «Королевское содружество».

Ей все здесь нравилось: вода, физическая нагрузка, чувство свободы, отсутствие толпы. И отец становился как бы ближе, ведь бассейн всегда был их местом — ни Джойс, ни Брайан не любили плавать. А Кэролайн любила. Слезы, бегущие по щекам, сливались с хлорированной водой, всхлипы сливались с ритмичным дыханием — а она без устали наматывала круги, пока ноги и руки не становились чугунными. И вместе с телом укреплялся ее дух.

Брайан Кибби студенисто трясся в переполненном автобусе. Прогорклый запах старой кожи, бензина и разгоряченных тел вызывал тошноту. Обычная поездка, которую остальные пассажиры (а недавно и он сам) совершали не задумываясь дважды в день, превратилась в адскую пытку для ослабевшего жирного тела и измученной души.

За окнами проплыли Муррейфилд и поле для регби, затем показались кварталы западного Эдинбурга и городской зоопарк. Его остановка была уже близко, на той стороне района Корсторфин. Кибби с ужасом осознал, что в задумчивости пропустил момент и теперь вряд ли успеет к выходу. Он начал лихорадочно протискивать тучное тело сквозь толпу, поднимая волну недовольного ропота. Увы, двери закрылись перед самым его носом, и автобус тронулся. У Кибби не хватило духа окликнуть водителя: не хотелось лишний раз привлекать внимание к своему одутловатому загривку, к лиловым подглазьям, к рубахе с потными разводами, к сутулой осанке… Следующей остановкой была «Глазго-роуд». Он кряхтя вылез из автобуса. Воспаленные слабые легкие свистели, жадно всасывая холодный воздух. Поджилки дрожали на ветру. Кибби медленно ковылял через парк, облитый режущим светом маленького злобного солнца.

Мать наверняка поджидала его дома с бульоном. «Покушай горячего супчика, сынок! Сразу полегчает!» Слепую веру Джойс в целебные свойства шотландского бульона не могли поколебать даже самые убедительные аргументы скептиков. Подобно христианским лекарям с их чудодейственными молитвами, она была убеждена, что сила любого снадобья впрямую зависит от веры врачующего. Склонившись над бурлящей кастрюлей, Джойс тщательно отмеряла ингредиенты, пытаясь нащупать божественную пропорцию, призванную стать ключом к излечению несчастного сына, и при этом безостановочно докучала Господу жаркими мольбами.

Брайан Кибби отлично понимал глупую материнскую слабость, но отчаяние заставляло цепляться за соломинки. Как знать, думал он, щурясь на блеклое солнце, а вдруг действительно поможет? Он миновал спортивный павильон. Рыщущий по парку «Саут-гайл» ветер наскочил из-за угла, хлестнул в лицо. На глазах у Брайана выступили слезы, сиплый выдох был вбит обратно в изможденные легкие — пришлось затормозить и повернуться к стихии спиной, чтобы элементарно раздышаться. Ветер обматывал фалды длинного пальто вокруг продрогшего тела, словно невидимый мясник, заворачивающий кусок жирной говядины в промасленную бумагу.