Вторжение - Виталий Абанов

— А чего мне его слушать, что я не знаю, что он скажет, что ли⁈ У него просто руки чешутся Праматерь поднять! Как там — крикни в ночи ее имя, кровью своей позови — голову молча поднимет из-под сырой земли! Не надо тут меня в легенды записывать! Вы чего, не помните? Нельзя ее поднять и убежать, придется в треугольнике заклинания стоять, управлять ею! А это — гарантированный конец! Даже если демон нас не убьет, то каратели засекут! — Настя встает и отбрасывает пустую бутылку в сторону: — все, уважаемые, идите вы в жопу вдвоем. Никанор, ты долбанутый ублюдок, с каких пирогов ты стал Империю защищать, все эта страна — один большой гнойник! Вероника — от тебя не ожидала, ты изнутри знаешь, насколько все прогнило! Чтобы что-то в этой стране строить — сперва нужно разрушить! До основанья!

— Настя! Ты же знаешь, что нужно именно трое. Не смей нас бросать. Подумай, мощь Праматери просто невероятна, мы можем победить! И тогда… — Вероника заколебалась, подыскивая аргументы.

— Где нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос… — цитирует апостола Павла Никанор: — мы все — люди. С той же стороны — Враг Рода человеческого. В такие часы возможны невероятные союзы. Что же до тебя, Анастасия, то я не буду удерживать тебя.

— Никанор! Нам нужны трое! Нельзя ее сейчас отпускать! Если надо, я ее свяжу и… — Вероника осеклась. Настя ухмыльнулась.

— Приятно видеть, что все продолжают недооценивать менталистов. Вероника, если бы я хотела, чтобы ты думала о себе как о жабе — ты бы уже искала лист кувшинки и червяка пожирнее. Но я дала вам шанс. Вы же… все это время вы были от мага-менталиста на расстоянии вытянутой руки… как вы думаете, я ничего не сделала с вашим разумом? Вы уверены, что сейчас видите меня а не галлюцинацию, видение в своем разгоряченном разуме? О, да, давай, пытайся разрезать меня своим водяным хлыстом… не получается? Какая жалость. Как ты думаешь — я просто внушила вам что я все еще стою тут и говорю с вами, а сама уже давно ушла? Или нет — я внушила тебе что ты больше не можешь пользоваться магией? Или что вы вовсе не Никанор и Вероника, а два чумазых ребенка, которые так о себе думают?

— Ах ты тварь! Ты посмела лезть в мою голову⁈ Я предупреждала тебя! — водяная струя тонкой нитью хлестанула по стене, оставляя глубокий разрез. Настя лишь наклонила голову.

— А ведь я могла оставить закладку — «на самом деле Настя моя мама и я ее люблю», а? Скажи-ка мне, Вероника, ты случайно не испытываешь никаких таких чувств к Никанору? Желание быть с ним поближе, желание занять место его дорогой покойной Дашеньки? Откуда ты знаешь, что это твои собственные чувства? Впрочем, ладно. Оставайтесь вдвоем, неудачники. — Настя вспыхнула и исчезла.

— Фантом. Галлюцинация. Она, наверное, и вправду уже далеко отсюда. Вот тварь. — говорит Вероника: — ты не слушай ее, Никанор, у меня никаких таких чувств нет. Я… просто…

— Ты… испытывала чувства ко мне? Но… почему ничего не сказала? — Никанор полез в затылок рукой и тут же одернул себя, это жест простолюдина. А Вероника — образованная девушка, ей такое не понравится. И… то, что говорила Настя — правда? Но…

— Да не испытывала я! — тут же краснеет Вероника: — я… погоди! Что делать то⁈ Нас всего двое.

Никанор смотрит на нее, она поспешно отворачивается, скрывая румянец на щеках. Ну надо же, думает он, а я решил, что никто и никогда уже не полюбит меня таким какой я есть. После смерти Даши, после всей этой ненависти в сердце… и это неправильно! Сейчас он должен переживать за весь угнетенный народ, за рабочих на фабриках, за крестьян в поле, за бедную прослойку интеллигенции, эксплуатируемую классами-угнетателями, он должен переживать за будущее пролетариата и коммунизма, должен беспокоится. Тогда почему ему так хорошо на душе? И в первый раз за все это время — он улыбнулся. Настя… менталистка. А такие разбираются в людях. И если она сказала, что Вероника так к нему относится, значит это правда. Хотя это не повод быть таким счастливым, но теперь у него есть кто-то, о ком он должен позаботиться. Наверное, уже поздно мечтать о семейном счастье, но хотя бы этот миг никто у него уже не отнимет.

— Говоришь, нас только двое? — говорит он и делает несколько шагов в угол, где сидит связанная валькирия, вынимает у нее кляп изо рта: — валькирия. Ты хочешь помочь нам спасти страну?

Глава 17

Глава 17

— Давай, давай! Шевелитесь, тли болотные! — орет поручик Маресьев, подгоняя суетящиеся расчеты: — разворачивайте лафеты! Скорей, скорей! Демоны ждать не будут, разрази вас гром!

Он налегает плечом на колесо, помогая развернуть лафет, налегает совсем недалеко от места, где на лафете прибита медная табличка «Canon de 105 mle 1913 Schneide». И тут же — бронзовый шильдик «Общество Путиловских Заводов 1901. № 992». Французская пушка, а сделана на наших заводах, вот как так — подумал бы кто-то, не знающий что пушки Шнайдера собираются по лицензии и что в Военном Приказе Империи вообще не одобряли 105-миллиметровки, полагая что унификация и единый стандарт 76-миллиметровых орудий выполнит с лихвой закроет все нужды военных. Единое орудие, единый унитарный заряд и несколько видов снарядов к нему. На бумаге выглядело хорошо. Однако 76-миллиметровых орудий было бы явно недостаточно, вот и пришлось потом производить пушки по французской лицензии на Путиловском заводе.

Но поручик знал обо всем этом, и все о чем он подумал, глядя на блестящий медный шильдик с французской надписью, так это о том, что в третьей батарее семидесятишестимиллиметровые орудия, или по старому — трехдюймовки Соколовского и им до эпицентра никак не достать, им придется ближе размещаться, ведь трехдюймовка максимум на десять верст достает, а если тяжелыми фугасами так и с семи придется работать. Одна только мысль, что придется подобраться к эпицентру событий на семь верст — холодком отдалась в затылке. Так что седьмой батарее еще повезло, со стоящими у них на вооружении 105-миллиметровыми орудиями Шнайдера — они могут вести огонь с закрытых позиций, находясь в