Московит - Борис Давыдов

– Вполне ясно! – торопливо склонил голову Выговский. – Вот только пан гетман совершенно прав: я и впрямь смущен. И буду признателен, коли его гетманская мосьц развеет сомнения мои…

– Говори, Иване, все как есть, без утайки! Что смущает тебя?

– То, что царь московитский, хоть и единоверец наш, а правит самовластно. Захочет – казнит, захочет – помилует. Боярская дума при нем – что для твоей гетманской милости черная Рада. Самого именитого боярина, хоть родом от Рюрика, может в одночасье всего лишить, последним холопом сделать… А то и вовсе – на дыбу, на плаху! Нет над ним судьи, кроме Всевышнего. Вот и терзает меня сомнение: не променяем ли мы одно ярмо на другое, куда более крепкое? Не попадем ли из огня да в полымя? Неужто твоя гетманская милость и впрямь желает идти под его протекцию, вместе с войском и всем народом? Или то лишь уловка, вроде той, что для пана Киселя сделана? Прости, пане гетмане, ежели лишнее себе позволил… – Выговский умолк, разведя руками.

Хмельницкий нахмурился, чуя, как в нем закипает раздражение. Слова генерального писаря били по больному месту. Сколько раз он сам задавал себе эти вопросы! Сколько раз мучился сомнением: не ошибся ли?..

Хотелось резко одернуть, чтобы не забывался, не лез, куда не просят… Но пересилил себя, сдержал эту вспышку гнева. Тем более сам же разрешил: говори, мол, без утайки, открой, что тебя смущает.

– Скажу еще раз: умен ты, Иване! – медленно произнес гетман. – И я доверяю тебе… Вот только, не прогневайся, есть вещи, которые пока не для тебя. И не для полковников моих… Может, когда-то и открою. А зараз не время! Ты верь мне, изгони сомнения, гетман твой знает, что делает. И – составляй лист государю московскому, как я велел. Да со всем тщанием!

Глава 30

Пани Катарина, облегчившая душу, будто на исповеди, почувствовала себя гораздо спокойнее. Ведь борьба с дьявольскими кознями, какие бы формы они ни принимали, в первую очередь дело святых отцов. Рассказала все ксендзу, дальше – его заботы… Что могла, она сделала, совесть чиста.

И, ощущая настоятельную потребность уже в другом облегчении, пани решительно зашагала в ту сторону придорожных зарослей, куда тянулись женщины – с напускным безразличием, старательно делая вид, будто их интересует только прогулка, да еще полевые цветы, которые не успели вытоптать. Краем глаза она видела, как хмурый ксендз Микульский направляется к тем же зарослям, но держась другой стороны, в компании множества мужчин. И снова похвалила себя: как хорошо, что теперь голова будет болеть не у нее!

В следующую секунду ошеломленная пани Катарина поняла, что рано радовалась…

Потенциальная ведьма спокойно шествовала вдоль лесной тропинки бок о бок с ее Агнешкой! И о чем-то с ней беседовала. Судя по довольному лицу доченьки (улыбка хорошо была видна даже издалека), Агнешка уже крепко попалась в ее сети…

Сердце у бедной пани на несколько мгновений замерло, а потом словно провалилось в ледяную бездну.

Отпустив писаря, Хмельницкий буквально места себе не находил, раздраженно метался взад-вперед. Тяжесть ответственности, павшей на его плечи, тревожные известия о кровавом буйстве восставшего поспольства, потаенные угрызения совести и неопределенность – все это смешалось, доводило до исступления, которое он вынужден был скрывать от своих людей. Они должны видеть гетмана бодрым, уверенным, крепко держащим власть в своих руках.

Лишь наедине с собою Богдан мог позволить сбросить личину. И заодно с беспощадной откровенностью почувствовать бремя прожитых лет. Все-таки давно не юноша, перешагнул полувековой рубеж. В былые годы мог бы уже считаться почтенным старцем…

Конечно, он все еще крепок телом. В сабельном бою не уступит иному молодому, да и в амурных делах… Гетман мысленно усмехнулся, торопливо перекрестившись на икону. Ну, слаб человек, грешен… Как ему устоять от искушения? Тем более он давно уже без жены…

И снова в долю секунды им овладела ярость. Хоть Елена и не была ему венчанной женой, хоть сожительство их было, как тут ни крути, самым настоящим блудом… он любил ее – страстно, безумно, со всем необузданным пылом простого грубого казака, и в то же время проявлял к ней трогательную деликатность. Именно это сочетание столь несхожих качеств и покорило некогда Елену, сломило ее сопротивление…

Весь Чигирин дивился, глядя на эту пару. Перешептывался, осуждал, втайне завидовал… «Старик взял молодуху, живет с нею во грехе! А ведь году не прошло, как законную жену схоронил… Тьфу!» Богдану не было дела до людских пересудов. Елене – тоже. Они были счастливы. Скромный хутор Суботов, доставшийся пану сотнику, бывшему писарю Войска Запорожского, от покойного отца, казался им роскошным дворцом.

Или она только притворялась?! Может быть, природа все-таки взяла свое? Ведь Елена по возрасту годилась ему в дочери, а проклятый Чаплинский был всего несколькими годами ее старше. Великая сила – молодость… Наверняка задурил голову, пообещав настоящий дворец взамен Суботова! Что, мол, может дать такой пышной красавице этот немолодой пан сотник, неужто ей гробить свою красоту и молодость в этом захолустье?! Одно лишь слово моей крулевны – все брошу к ее ногам, осыплю золотом и диамантами, будет у нее и палац в Варшаве, и маетки, и самые роскошные платья, и золоченые кареты с чистокровными лошадьми… А женщине много ли надо? Бабье сердце – словно воск, от тепла растает, лепи что хочешь… Сама небось и подговорила сделать набег на хутор, увезти будто бы силой…

Или все-таки зря он ее подозревает? Может, не поддавалась Елена на чары Чаплинского, глуха была к его уговорам? И он, обезумев от ревности и зависти, задумал пустить счастливого соперника по миру, отобрав у него хутор, а заодно и ударить в самое больное место, увезя любовницу? В надежде, что пленница потоскует, поплачет, а потом смирится и забудет Богдана?

Хмельницкий застонал, стиснув кулаки.

Кто знает, может, и забыла… Может, в эту самую минуту нежатся они на мягком ложе, и Елена ласково шепчет на ухо пану Данилу: «Ах, нет меня счастливее!»

Усилием воли гетман прогнал эту картину, сводящую его с ума. Не время сейчас… ох, не время. Всему свой срок. Еще пожалеет пан Чаплинский, что не усидел смирно посреди дремучих чащоб да тихих озер Литвы, явился в их края, сделавшись подстаростою Чигиринским… Горько пожалеет! Самую лютую казнь ему, собачьему сыну, придумаю!

А Елена… Как поступить с ней?!

Там видно будет…

Иван Выговский старательно выводил буквы, предельно сосредоточившись, чтобы невзначай не сделать описки в титуле московитского государя. Он знал, что там даже одну лишнюю или пропущенную букву воспримут как тяжкую обиду! Для московитов царь – не просто помазанник Божий, а чуть ли не земное его воплощение. Крепко блюдут византийские традиции, ничего не скажешь… Вроде и единоверцы, и на сходном языке говорят, а какие же разные! Буквально во всем. Царю своему в ноги кланяются, словно Господу, женщин держат взаперти в теремах, до мужских обществ не допускают…

Неужели пан гетман и впрямь захотел в услужение московитам податься? Конечно, выгода в том есть, и немалая. Веру притеснять никто не станет, защиту от магнатов дадут… Но ведь и убытки будут великие! С прежней вольницей придется распрощаться на веки вечные. О набегах на басурман в Крыму или в самой Туретчине без царского дозволения нечего и думать… Примет ли Войско Запорожское, испокон веку живущее войной, такие порядки? Не взбунтуется ли?

Писарь тяжело вздохнул, постаравшись выбросить тягостные мысли из головы. Прав пан гетман – не его ума это дело! Пока еще, во всяком случае…

Благодаря моему помощнику я быстро научился распознавать разные типы сабель. О практических занятиях речь пока не шла, так что пришлось ограничиться теорией.

К своему немалому удивлению, я обнаружил, что в деле вооружения царила полная анархия. О каких-либо стандартах, единообразии речь даже не шла. Во всяком случае, если дело касалось шляхты. Каждый пан вооружался чем Бог пошлет… точнее, тем, что было ему привычнее и удобнее.

– Проше пана, различие заключается во многом, – объяснял Пшекшивильский-Подопригорский. – Длина и форма клинка, его вес и изгиб, также конструкция рукоятей и гард… Вот, к примеру, его княжья мосьц предпочитает «карабелу». Да и я тоже, что пан Анджей, без сомнения, давно заметил! – Тадеуш улыбнулся. – Чем она хороша? А вот пусть пан сам попробует и скажет!

И улан, вынув саблю из ножен, с почтительным поклоном протянул ее мне.

Я принял оружие, отвесив ответный поклон, хоть и более сдержанный (как-никак, начальник!). Внимательно оглядел саблю, крепко сцепил пальцы на рукоятке, проверил баланс… Вроде ничего особенного… стоп! Рукоять довольно толстая, массивная, завершается столь же массивной загогулиной, похожей на орлиную голову. На нее сразу оперся низ ладони… центр тяжести совсем недалеко от гарды… а если так?