Белла чао (1943) - Николай Соболев

— Вы с большевиками! — выдал главный аргумент воспитатель.

— Большевики, как ни странно, сейчас защищают Россию от немцев. А вы этим немцам служите.

— Это в вас юношеский максимализм говорит, — уже спокойнее возразил Чудинов. — Вы просто не знаете, кто такие большевики, вы не видели ужасов гражданской.

— Я их прямо сейчас вижу. Кстати, вы в курсе, что творят немцы в России? Концлагеря, массовые расстрелы?

Он помолчал, глядя в сторону, а потом нехотя согласился:

— В курсе. Полковник Гетц рассказывал.

— Кто такой?

Буквально выдавливая из себя, с паузами после каждого слова, Николай Алексеевич рассказал достойную анекдота историю: Викентий Иванович Гетц наслушался обещаний «освобождения» России и пошел добровольно на Восточный фронт переводчиком. И когда убедился, что все обещания обернулись завоеванием, покинул службу.

— Так, и что же сделал этот достойный офицер? Дайте догадаюсь — он вернулся сюда и служит в Русском корпусе?

— Да, это посильная помощь Родине!

Я откровенно захохотал. С ума сойти, какая упертость и какая наивность!

— Что смешного? — буркнул полковник.

— Ой, не могу… Простите, — я утер слезы. — Ну сами посудите, ваш Гетц в России убедился, что освобождения нет, Вермахт Россию завоевывает. Тогда он вернулся в Югославию, и чтобы помочь России, вступил в Вермахт. Ей-ей, с вами никакого цирка не надо.

— Он настоящий патриот! И вы тоже в Югославии!

— Да, и я воюю с теми, кто напал на мою родину. А вы помогаете им, что русскому офицеру невместно.

Он опять отвернулся, а я продолжал:

— Злоба, Николай Алексеевич, злоба и обида застят вам глаза. А генерал Деникин, между прочим, при всей нелюбви к большевикам, немцам отказал.

Чудинов пошарил по карманам, вынул портсигар и зажигалку, закурил:

— Что со мной будет? Расстреляете?

— С чего вдруг? Ступайте, доложите начальству о произошедшем.

— А дальше?

— А дальше вы вольны делать, что совесть подскажет. Я даже не буду требовать честного слова не поднимать против нас оружие.

— Какое благородство… — выдохнул он табачный дым пополам с сарказмом.

— И спасибо за науку, пригодилась.

Полковник поморщился, но все-таки сказал:

— Плевля?

— И она тоже.

— Наслышан.

Трофеи ребята приняли без меня, да что там трофеев — смех один. Почти все оружие оставили косовским, себе взяли по большей части котелки-фляжки, несколько подсумков и ремни, Фадиль на это удивленно помалкивал в усы. Ничего, еще дозреет до мысли, что хороший котелок солдату нужен если не больше, чем винтовка, то уж никак не меньше.

Я вообще любил это трофейное хомячество, но не в этот раз — расколбасило меня после моста, сидел да смотрел безучастным взглядом. После успешной акции казалось, что слишком все рисково — а если бы пистоль застрял или пролетел мимо ладони? Я работу с ним тренировал, но все же… Или Небош бы промазал? Нет, это менее вероятно, чем застрявший пистолетик, но все равно слишком много возможностей для косяков. В следующий раз просто пошлю Джиласа к едрене фене.

Да еще Чудинов фортель выкинул, желаю, мол, быть военнопленным. Взяли, так извольте. Милован, конечно, от простоты душевной предложил грохнуть и не мучатся, отчего я из апатии малость выбрался — что это за манера пленных расстреливать? Ну и взял Чудинова под свою ответственность к нам в грузовик. По дороге ребята постерегут, а там придумаем, куда его деть. Джилас побурчал, что сами шпиона везем, а я снова про Милицу вспомнил и потребовал дать мне радиосвязь с Ранковичем. Но нет, хренушки.

Вот как так — дичь творить это мы запросто, а важное сообщение передать низзя? Вот в таком раздрае и поехали, хорошо Бранко на меня поглядел, оценил состояние и принял командование. А я сидел у переднего борта на подстеленной шинели и страдал, что нет у нас ракии. Вот ей-богу, нахрючился бы. И Чудинов, судя по глазам, тоже.

А если два русских солдата желают выпить, то ничто во Вселенной этому противиться не может. Уж не помню, на какой стоянке ухари Глиша и Небош нашли деда-самогонщика, как и положено, с «веселой машиной». На что уж они ракию выменяли, не знаю, но несколько литров у нас образовалось. Часть раскидали по фляжкам в качестве НЗ, а треть мы с полковником приняли понемногу внутрь.

И чуть не сдохли — не с перепоя, а от возбухнувшего по дороге итальянского поста. Не сумел Ромео задурить им головы, началась стрельба, ну мы с Чудиновым встрепенулись, как строевые кони при сигнале, и полезли из кузова, смотреть да воевать. Первым споткнулся полковник, а я следом и позорным образом выронил автомат.

Бранко меня за шиворот вздернул, пихнул обратно и прорычал, чтобы я под руку не совался. Да там, в общем-то и некуда уже — ну никак не ждали макаронники, что в трех машинах девять пулеметов, вынесли ребята пост в одну калитку, только Ромео ляжку прострелили.

Встряска подействовала благотворно — переживания переживаниями, но мы на марше и надо держать себя в руках. Вылили мне на башку ведро холодной воды, и полез я в кабину с Милованом. Вот он мне голову и выносил — нашпионит Чудинов, как последний сукин сын, своими руками себе проблемы создаем.

Да что нового сможет сообщить немцам подконвойный? Ну, если его к оперативным документам не подпускать? Состав Верховного штаба и так известен, силы партизанские примерно вычислены, разве что секретный рецепт ужина — немного коры дубовой, немного дорожной пыли. По ходу этой вялой перебранки понемногу растаяло ощущение, что меня пыльным мешком по голове ударили.

Чудинов, оставшись без собутыльника, тоже подсобрался и на следующем привале затребовал бритву, привести себя в порядок. Приставил к нему Марко, чтоб невзначай не самоубился, и полковник показал класс — хоть и поддатый, и вода холодная, но привел себя в приличествующее русскому офицеру состояние «до синевы выбрит и слегка пьян». И сто пудов знает разницу между Бахом