Хаосовершенство - Вадим Панов

— Что будем делать?

— Не знаю. — Тимоха ответил мрачным взглядом. — Не знаю.

Происходящее казалось дурным сном, чудовищным наваждением, но, к сожалению, было реальностью. Дурной и чудовищной реальностью. Источник «синдина» иссяк. Поставщики, еще две недели назад без звука соглашавшиеся на любое увеличение объема, исчезли. Запасы подходили к концу, и что случится после того, как «синдин» закончится, не знал никто.

— Ломщики народ не агрессивный, когда поймут, что «синдина» нет, — успокоятся.

Николай Николаевич уже говорил нечто похожее после разговора с господином Пу, теперь повторил, но только воздух сотряс, поскольку старший Бобры не верил, что все закончится тихо. Да и сам Николай Николаевич не верил, понимал, что беспорядков не избежать. И потому предложил братьям неслыханную вещь — перевести большую часть свободных средств в золото. Признавая тем самым, что совсем не уверен в будущем. И братья, даже всегда прущий напролом Тимоха, согласились.

— Шла бы речь о старых ломщиках, у меня бы голова не болела, — хмуро произнес старший Бобры. — Но «синдин» жрут тритоны, а на что эти уроды способны, мы уже видели.

Все видели.

Атаки направляемых Сорок Два тритонов практически стерли с лица земли Мутабор. Гигантскую корпорацию, которой служили едва ли не лучшие солдаты современности — прятки. Единственный сектор, до сих пор удерживаемый храмовниками, находился в Москве, и именно здесь, как считалось, укрылся Милостивый Владыка. Не он ли является главной целью Сорок Два?

До сих пор московские тритоны вели себя смирно, даже Слово пророка не заставило их пойти против страшного Мертвого, но что будет, если закончится «синдин»? Точнее, сейчас нужно говорить не «если», а «когда». Как поведут себя оставшиеся без дозы наркоманы? Да как угодно! Сами Бобры дурью не баловались, но какие гадости способны учинить осатаневшие от ломки торчки, представляли очень хорошо.

— До сих пор в Москве было тихо, — пробормотал Николай Николаевич. — И кому-то, похоже, это не нравится.

Сколько в Анклаве тритонов? А сколько вообще «синдиновых» наркоманов? А сколько народу присоединится к беспорядкам просто так? Просто потому, что они начались?

Думать об этом не хотелось, но приходилось.

— Петруха уговорил Якудзу отдать нам двадцать тысяч доз, — сообщил Тимоха, прочитав пришедшее в карманный коммуникатор сообщение. — А Митроха говорит, что вудуисты сами предложили ему пять оптовых цен за «синдин». — Вернул машинку в карман и вздохнул: — Все в дерьме.

Средние Бобры ездили повсюду, даже в Россию наведывались, однако двадцать тысяч выуженных из Якудзы доз являлись единственным результатом трехдневной работы.

Источник «синдина» иссяк.

— Сколько у нас осталось?

— С Петрухиной посылкой — около пятидесяти тысяч доз.

— Поднимай цену в два раза, — распорядился Тимоха.

— Всего в два?

— Когда опустимся до сорока тысяч, поднимем еще в два. Сделаем «синдин» наркотиком не для умных, а для богатых умных.

— А что потом?

— Потом? — Старший Бобры пожал могучими плечами. — Не думай о «потом», Николай Николаевич, все случится гораздо раньше.

Анклав: Москва.

Территория: Сити.

«Пирамидом».

Сила не в том, чтобы делать то, что хочешь, а в том, чтобы делать то, что должен

— …он взял заложников и потребовал сто доз «синдина» в качестве выкупа, — доложил командир спецназа. — Мы ведем переговоры.

— Когда штурм? — перебил офицера Мертвый.

— Через десять минут.

— Хорошо.

Еще один спятивший тритон пытается выдоить из властей немного дури. Третий за последнюю неделю. А два дня назад на Болоте прошел стихийный митинг с требованием — вы только вдумайтесь! — не повышать цены на «синдин». Обалдевшие канторщики лишь руками разводили и надеялись, что СБА прищучит изголодавшихся наркоманов. Пока прищучивали. Но скоро обезумевшие люди перестанут просить и возьмутся за оружие. Оцифровка привела к «осиндиниванию», и другой жизни они не знают и знать не хотят.

— Извини, что пришлось отвлечься, — вернулся к разговору Кауфман. — Продолжай.

— Текущие работы на Энергоблоке ведутся в четком соответствии с графиком, все будет закончено в срок, — ровно произнес Мишенька. — Что же касается необходимых для проекта изменений, Слоновски обещает внести их в течение пяти дней.

— Он поставит конструкцию всего за пять дней? — недоверчиво прищурился Кауфман.

— Даже моих познаний в инженерии оказалось достаточно, чтобы понять простоту найденного Лакри решения. — Мишенька позволил себе улыбку. — Грег успеет.

Щеглов вернулся со Станции всего три часа назад. На вертолете добрался из Шарика в «Пирамидом», принял душ, переоделся и отправился на доклад к Кауфману.

— Как наши друзья-экологи?

— С ними, говоря откровенно, все хуже и хуже, — не стал скрывать Мишенька. — Не осталось никаких сомнений в том, что их готовят для крупной провокации, но мы до сих пор не знаем, кто стоит за «Остановим Ад!».

— Почему?

— Против нас ведется профессиональная игра.

— Китайцы?

— Мы можем только гадать.

С тех пор как движение объявило крестовый поход против Станции, оно попало под пристальный взор Мертвого. Агенты Кауфмана — а он заслуженно считался одним из лучших мастеров шпионажа в мире — проникли на все уровни движения. Бегали по улицам и заседали в штабах, попадали в полицейские участки и принимали участие в разработке планов. Мертвый знал банки, через которое шло финансирование «Остановим Ад!», имел полное представление о бюджете организации и некоторое — о ее целях. К сожалению, на самый верх, в узкую группу главных идеологов «Остановим Ад!», пробиться не удалось. Как и вычислить, откуда берутся инструкторы, которые в больших количествах начали съезжаться в Кайфоград. Эти парни, с замашками офицеров секретных служб, щеголяли новыми лицами и новыми документами, были на сто процентов «виртуалами», а значит, за ними стояла могущественная сила.

— Ладно, недругов у нас хватает. — Кауфман поморщился. — Мы догадываемся, к чему они готовятся, а потому плевать на то, кто их направляет. Рано или поздно узнаем.

— Согласен, — кивнул Мишенька. И тут же попытался «включиться» в местные проблемы: — Я так понял, что в Москве назрел дефицит «синдина»?

— Забудь о Москве, — твердо отозвался Мертвый. — Насовсем забудь.

Щеглов вопросительно поднял бровь, но промолчал, не мешая директору продолжать:

— Поездка в Европу станет последним твоим делом за пределами Станции. Забрав груз, ты отправляешься на Север и больше не высовываешься. Москва для тебя в прошлом.

Этот приказ немного не соответствовал предыдущим планам, однако спорить Мишенька не стал — Кауфману виднее.

— Когда ожидать вас?

Максимилиан помолчал, не моргая глядя на помощника, а потом ответил. Спокойным, но немного чужим голосом:

— Я не собираюсь на Станцию.

— Что?! — Щеглов не удержал восклицания. Едва ли не единственный раз его знаменитая бесстрастность лопнула мыльным пузырем по-настоящему, а не потому, что он решил продемонстрировать чувства, — настолько он был ошарашен. — Вы не можете! Вы…

— Я могу все, что должен. — Кауфман ободряюще улыбнулся. — Я не могу быть там, Мишенька, я не уживусь.

— С кем?

— Не задавай глупых вопросов. Ты знаешь с кем.

— Извините. — Мишенька опустил взгляд. Но лишь на мгновение. Решение Мертвого выбило его из колеи, и смириться с ним было непросто. — А я?

— Ты — другое дело, — тепло произнес Кауфман. Ты нужен, ты должен, ты обязан быть там. Это твоя дорога. А я слишком долго жил на свободе.

— Вы разучились подчиняться, — догадался Щеглов.

— Зато научился принимать решения, — продолжил Мертвый. — Я — воин, защитник, агрессор, палач. Я — тот, кто умирает за идею и убивает за идею, но я неспособен ее дать. Я — тот, кто может сказать «нет» кому угодно, и у меня хватит силы и хитрости настоять на своем. Именно поэтому я не могу оказаться рядом с ней. — Короткая пауза. — Я не хочу, чтобы она меня убила.

«Любимая дочь, которая его ненавидит. Все перемешалось, черт возьми, все запуталось. С другой стороны, он ведь не обещал, что будет легко. Интересно — да, но нелегко…»

— Но ваша мечта?.. — Мишенька почти простонал.

Он ведь знал все детали, все подробности, всю историю Кауфмана. Знал, как ждал Максимилиан завершения постройки Станции и того, что последует за ее запуском. Результат бесчеловечно долгой жизни, результат многолетней войны, жестоких поражений и потерь, плоды великой победы… Они пройдут мимо того, кто сделал едва ли не больше всех.

— Мне достаточно того, что моя мечта осуществится.