Великие аферы XX века. Том 1 - Сергей Голубицкий

Соблазн

«Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?“»

Чем занимался Мел Шпильман первые сорок лет своей жизни, история умалчивает. Можно только предположить, что выдающиеся свершения, творческие озарения и коммерческие прорывы благополучно его миновали, поскольку к середине 80-х годов Шпильман состоял на должности рядового конторщика в отделе наследования и завещаний при офисе окружного судьи Тома Викерса. Перманентное пребывание на галерке жизни оставило неизгладимый след на образе нашего героя: говорил он исключительно тихим бархатистым голосом, переходящим в шепот, никогда не спорил, избегал конфликтов, со всеми соглашался, одевался очень скромно, но со вкусом, дружил со всеми. Именно последнее качество – патологическое дружелюбие – могло бы сойти за визитную карточку Шпильмана.

За долгие годы государственной службы Мел обзавелся каким-то невообразимым количеством знакомых и приятелей во всех без исключения общественных структурах: в суде, полиции, прокуратуре, судебной экспертизе, моргах, больницах, авиакассах, супермаркетах, автосалонах, банках, стадионах, на бензоколонках и даже в доме для престарелых. Сан-Антонио – городок небольшой, но жутко криминальный (мало того, что Техас, так еще и граница под боком с полным джентльменским набором: ночными караванами нелегалов да трафиком наркотиков, оружия и проституток). Поэтому все мало-мальски честные и уважаемые люди давно взяли за правило держаться друг за дружку и помогать в трудную минуту. Думаю, такая взаимовыручка и товарищеский дух – единственное объяснение того, что Мел Шпильман умудрился шмонать своих покойников на протяжении четырнадцати лет (!!!), и никто – ни единая душа! – не поймал его за руку, даже не заложил дядюшке Сэму.

В офисе Викерса Шпильман занимался чистой и не хлопотной работой: разбирал и систематизировал бумажки по делам наследования. Так бы и просидел он Акакием Акакиевичем до пенсионного возраста, и уж точно не видать ему своей «шинели» (а что за «шинель» была у Шпильмана, читатель скоро узнает!), если бы не случайное стечение обстоятельств.

Как-то раз сослуживец слег с гриппом и попросил Мела подменить его на «черной» работе: нужно было похоронить одного бесхозного старикана за государственный счет. Мел получил в офисе свидетельство о назначении временным администратором, проставил печать окружного судьи в канцелярии и отправился на кладбище. Сама процедура оказалось делом плевым и не произвела на Шпильмана глубокого впечатления: никаких плачущих родственников, никаких священников: паупер[19] – он и в Техасе паупер: хоронят без почестей, спасибо, что не в общей могиле. После погребения Шпильман решил заскочить в дом старичка, чтобы опечатать окна и двери и подготовиться к инвентаризации имущества. Хотя сослуживец и не просил Мела заниматься этими делами, любопытство взяло верх. Шпильман открыл входную дверь и стал прохаживаться из комнаты в комнату. Бог ты мой, сколько же тут было всякого добра! Старинные серебряные подсвечники, фарфоровые вазы, резной секретер XVIII века. «С ума можно сойти! – подумал Шпильман. – Тут настоящая антикварная лавка, а деда хоронят за общественный счет. Теперь все имущество распродадут на аукционе, а вырученные средства переведут на счет окружного совета».

Взгляд Шпильмана упал на золотые часы с цепочкой, лежавшие на письменном столе в кабинете: «Аудемарс Пигет», – на свой лад прочел Мел название на циферблате. – Что еще за Аудемарс? Ролекс знаю, а вот Пигет…» Несколько минут Шпильман простоял в нерешительности: брать или не брать? Вспомнил, как наставляла в детстве мамочка: «Мелвин, никогда не трогай чужого и не кради у людей». «Так ведь то ж – у людей! – осенило Шпильмана. – А старичок-то преставился, значит, уже не человек. И потом, тут и красть не у кого: родственников нет, знакомых тоже, завещания не нашли». Дальше Мел Шпильман не колебался: решительным жестом смахнул тридцатитысячедолларовые (как потом оказалось!) часы Audemars Piguet в карман плаща и, насвистывая патриотическую «Born in the USA»[20], вышел из дому. Он думал о своей «шинели».

«Реальность по ту сторону воображения»

«Он совершенно приучился голодать по вечерам; но зато он питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели».

В ванной комнате Мела Шпильмана висел шикарный плакат, вставленный в рамку, с изображением величайшей спортивной машины мира. Возбуждающая надпись: «Феррари – реальность по ту сторону воображения». Когда Мел Шпильман принимал душ, брился, чистил зубы и испражнялся, он смотрел на красную красавицу «Тестароссу», на капоте которой красовался желтый вздыбленный жеребец Каваллино – эмблема «Феррари», – и предавался вожделенным мечтаниям. Следователи, проводившие обыск с конфискацией в августе 2001 года, пришли в смущение не столько от антикварных обстоятельств каждого закоулка в особняке, сколько от откровенно музейного его характера.

Мел Шпильман превратил свой дом в священный алтарь, воздвигнутый в честь итальянского автомобиля. На всех стенах висели картины и фотографии (всего 214 штук), на журнальных столиках, книжных полках, шкафах и этажерках красовались миниатюрные копии авто и статуэтки Каваллино. Кульминация поджидала в опочивальне скромного государственного служащего: над роскошной кроватью Шпильмана возвышалась драпированная шелком (!) писанная маслом картина с изображением красного автомобиля!

Если бы дело картинками «Феррари» и закончилось, то не писать бы мне историю Мела Шпильмана в рубрике «Великих афер». Однако главные экспонаты его музея хранились не в доме, а по соседству – в гараже: шесть роскошных Каваллино, созданных гением Энцо Феррари, украшали конюшню нашего героя. Легендарная F-40 в чисто гоночном исполнении (из тех, что в 80-е годы уходили по полтора миллиона долларов за штуку, а очередь ожидания растягивалась на два-три года), не менее легендарная Testarossa, 308-я модель, также переделанная для автогонок, 288 GTO и скромненький «Боксер». Поодаль, в закутке, бедными родственниками жались одноместный гоночный Renard в стиле Indy Car и волшебница Lola T-332 Formula 5000 с восьмицилиндровым двигателем «Шевроле», доведенным до ума знаменитым тюнинговым ателье Lozano Brothers Porting. Для транспортировки всех этих сокровищ использовался 13-метровый двухуровневый трейлер, выполненный по спецзаказу (120 тысяч долларов), с автоматической рампой, встроенным пит-стопом (установка скоростной смены колес, воздушный компрессор для подкачки шин, цистерна для топливной дозаправки), жилым помещением, кабельной телевизионной установкой, спутниковой антенной, умывальником и душевой. Как оказалось, все свободное от шмона покойников время Мел Шпильман проводил в полном согласии со своим аристократическим хобби: принимал участие в престижных гонках на спортивных автомобилях коллекционных моделей. Такая вот была «шинель» у современного Акакия Акакиевича.

Однако все это добро пришло не сразу. Мелу Шпильману пришлось изрядно попотеть для материализации своих вожделений.

После исторической подмены сослуживца на посту Харона Шпильман больше не возвращался к перекладыванию бумажек. Он перешел в отдел временного администрирования, где проработал до 1987 года. Пребывая в должности, Мел крепко держал себя в руках и не позволял вольностей в стиле «Audemars Piguet». Он ничего не крал, а лишь обзаводился нужными знакомствами в управлении судебно-медицинской экспертизы, хосписах, больницах, судах, банках и домах для престарелых. А также набирался большого житейского и профессионального опыта, досконально изучал подводные камни и неожиданные обстоятельства, сопровождающие сложную работу временного администратора: то невесть откуда всплывет затерявшийся родственник покойника, то объявится завещание.

В 1987 году окружной судья Том Викерс подал в отставку, а с приходом нового начальника состоялась структурная перестройка: должность Мела Шпильмана была ликвидирована, а его самого перевели в секретариат районного совета (district clerk’s office). При этом все дела по наследованию и завещаниям сохранились за окружным отделом (county clerk’s office). Мел опять очутился в бумажно-канцелярском болоте, и, казалось, его навеки отсекли от любимого дела всей жизни. Но это только казалось. На протяжении трех последних лет Шпильман досконально изучил механизмы взаимодействия американской бюрократической системы и сделал историческое открытие: никакого реального взаимодействия не существует! Именно так: в окружном офисе происходят структурные перестановки, в районном совете меняется должностная сетка, в управлении судебно-медицинской экспертизы перетасовываются отделы, однако все это – буря в отдельно взятом стакане. Между собой широко раскинутые «крылья власти» никак не пересекаются, а взаимодействие осуществляется на сугубо личном индивидуальном уровне. Джон из офиса окружного судьи идет к Мэри из районного совета, а та отправляет его к патологоанатому Патрику – так все между собой и общаются.