Мир в подарок. (Тетралогия) - Оксана Демченко

– Отпад, – сообщил за спиной очередное нелепое слово уже знакомый голос. – Вонючий гролл, типа круче прежнего. Ты как, легавый или из борзых?

– Я Крон, – осторожно уточнил конюх, пятясь и выводя коня по пандусу. – Волвек, хоть и арра.

– Муть… – заподозрила подвох девица. – Но все одно, кому еще наши вопли слушать не в лом? Только Йяллу, он тупит и жалеет нас. Ты – тоже, сразу видать. Зверюгу на кой ляд тащил сюда? Это что за хрень лохматая?

– Лоцман, мой конь, – гордо сообщил Крон, наконец‑то оборачиваясь.

Женщина, воспользовавшаяся знакомством с Йяллом, оказалась под стать пыльному и тоскливому виду поселения. Довольно молодая, вызывающе скудно одетая, чуть покачивающаяся на неудобных шпильках, уродливо и ярко вымазанная краской. Слово «макияж» Крон знал, суть процесса и его итог видел на женских лицах постоянно, но смысла не постиг. Для волвека с его зрением видны все слои того, что именуют пудрой, румянами и кремом. А сверх того – огрехи исполнения лезут в глаза… Хотя в данном случае, кроме огрехов, ничего и нет. Лица нет, сплошная жуткая маска. Багровые губы, желтоватая собственная кожа и обилие краски, местами подпорченной потом, скатавшейся в шарики и тонкие нитки. Только глаза у женщины свои, и даже вполне человечьи. В них нет отторжения и злобы, лишь сомнение и небольшая, неуверенная надежда на помощь.

– Топай, зверик, – предложила женщина.

Она отвернулась и двинулась по улице, сутулясь, глядя под ноги и стараясь не попадать острыми иглами шпилек в трещины между плитками. Но все равно постоянно попадала, шипела и ругалась сквозь зубы. Слова Крон знал. Наслушался в городе, усвоил: грязные, худшие из придуманных людьми, созданные исключительно, чтобы портить эмофон и уродовать общение.

За углом третьего по счету дома, плотно притиснутого к соседним, открылась узкая щель переулка. Женщина нырнула в его тень и скоро выбралась на другую улицу. Процокала к крутящимся стульчикам возле сплошной стеклянной витрины бара, пыльной и немытой, как весь этот поселок, забралась на стул – красный, у самой двери, и указала волвеку на соседний.

– Сок не предлагаю, не время, – на редкость понятно и просто сказала она, явно подбирая слова. – Не тот ты, кто нам в тему… ну ладно. Джан – единственная врачиха на весь клоповник, втыкаешься? Хорошая она, хоть и дура. Жалко ее. Недохлики – это хуже некуда. Шнырь их тут все обнюхал и сгинул, час его нет, девочки бы заметили, да и ребятня вся на ногах. Вроде пыли нет больше, тихо и спокойно. Только облом, зверик. Джан тоже нету. Нигде.

– Кто такие недохлики? – Крон попытался выстроить логику сообщения. – И при чем тут пыль?

– Тупо‑ой, – тоскливо выдохнула женщина и глянула на Лоцмана: – Эй, хрень лохматая, даже ты быстрее догонишь, чем тупой гролл! Ладно… Пыль – это тема, треп, вопросы. Нелады. Джан кому‑то нужна, ясно? Ее искали. Кто искал – ясно, айри, иначе бы не было такой хлябы, аж с беготней до пота. Недохлики в деле, больше некому: их шнырь тут и нюхал пыль.

Крон потер затылок уже привычным жестом отчаяния. Рычать прибыл, как же… Он полагал, что тема нужна музыкальная, типа ключа или кода, – стая часто использует звуковые замки и настройки. Увы, он все понял неверно, совершенно и окончательно.

Лоцман шевельнулся, толкнул хозяина в бок и прижался, оттесняя от стола. Скучно ему, застоялся.

– Почему вы, Норма, – я не ошибся, Норма? – не вызвали инспекцию, срочно и внятно заявив по любому каналу связи о подозрении на похищение? – уточнил Крон.

– Легавым звонить? – хихикнула Норма, не возражая против имени. – Не тема. Но я все же пробовала, лажа вышла. В большом мире тоже типа пыль столбом, ваши зверики намутили. Нет связи. Только прямой канал на коммуникатор Йялла. Воткнулся?

– Похоже, да, – передернул плечами Крон.

Он нашарил выступ на коммуникаторе и вдавил его. Экстренный канал отозвался привычным щелчком сухого внимания автоматической системы записи сообщения.

– Инспекция? Говорит Крон Энзи, представитель стаи. Заявляю о похищении человека, даю координаты.

Крон мрачно вздохнул. Отгородиться произведенными действиями от беспокойства и ответственности не удалось. Волвек внимательнее глянул на собеседницу:

– Я не знаю Джан. Не могу искать по настройке на сознание.

– Так шкуру натяни и нюхай грязь, – посоветовала Норма.

– Шкуру тоже не могу, – виновато вздохнул Крон. – Но нюхать умею. Вещь есть? Спасибо. И подумай о ней, я попробую поймать эхо…

– Тема неясна, что думать‑то?

– Вроде как смотри ей в глаза и зови, думай о хорошем, о том, что жалеешь ее… Голос представь в звучании, походку, улыбку… еще, потеплее и поподробнее… Спасибо.

– Ну ты забойный, тупо спасибкаешь, – хихикнула Норма. Хитро прищурилась, подмигнула и неприятно‑многозначительно протянула: – Зве‑ерик…

Крон поморщился, опасаясь утратить едва наметившееся понимание образа незнакомой Джан. Поблизости никого подобного не нашлось, искаженный эмофон поселения глушил настройку и лишал сосредоточенности. Едва одетая женщина в ужасающем раскрасе тоже мешала, ее эмоции прыгали и не фиксировались. «Не иначе пила спиртное», – предположил Крон, удивляясь отсутствию знакомого запаха. Попробовал точнее принюхаться и догадался: он никогда не был знаком со столь ужасающими напитками, явно непригодными к употреблению, токсичными… На душе стало окончательно жутко. Как быть? Что делать? Вот тебе, Крон Энзи, твое прошлое, добегался…

Останешься сидеть, уповая на инспекцию и ощущая себя аррой, – погубишь человека. Хорошего человека: даже по слабому эху образа нельзя ошибиться в том, какова Джан.

Начнешь поиск, вмешаешься – и окажешься, того и гляди, перед неизбежностью активного ответа на агрессию. Иначе опять же погибнет человек.

Большой мир устроен так ловко, что шагнувшего за порог, в ловушку взрослости, уже не отпускает. Прячет дверь в детство, заваливает двусмысленностью, загораживает зарослями сомнений, обозначает указателями ложного выбора… И не дает покоя душе, не оправдывает и не прощает ошибки. Крон тяжело сполз со стула. Снял куртку, сунул стэк в объемистый карман мешковатых штанов. Карманов на них – два десятка с лишним… Хотя разве карманы бывают лишними? В них вкусное для Лоцмана, пара ножей‑пилок для расчистки, правки и стачивания кромок его же копыт, личный и в общем‑то ненужный коммуникатор, расчески для гривы – и конской, и собственной… А теперь еще стэк. Куртка легла на широкую спину коня.

– Садись верхом, – распорядился Крон и, не дожидаясь ответа, забросил женщину вверх, прямо на куртку.

– Ай! – удивилась Норма и испуганно пригнулась, шаря руками по шкуре коня. – Высоко, мать его… Н‑да…

– Показывай дом Джан, – велел волвек, благодарный нелепой женщине за то, что не высказала вслух ругательства. – Оттуда начнем, я уточню образ и заодно запах. Не шипи, верхом не страшно, Лоцман не сбрасывает начинающих, он великодушен. Вот так, гриву собери и держись. Где в последний раз видели Джан и когда?

– На площади перед больницей, – с дрожью в голосе отозвалась Норма. – Часа два назад, мне так сказал недоросль с Бражной линии. Потом не видели… Эй, вонючка, я трезвею слишком быстро, так недолго до визга, я умею ту еще пыльную хлябу поднимать… здесь налево и дальше прямо, аж до площади жарь.

– Трезвея, говоришь гораздо внятнее, – порадовался Крон.

Он хлопнул коня по шее, предлагая прибавить скорость. Лоцман охотно принял рысью. Норма застонала, мелко вибрируя голосом и сползая с куртки. «Гриву держит, как утопающий и паникующий человек – горло неопытного спасателя», – почти весело подумал Крон. Сравнение было памятное, его самого пробовали душить дважды, во время дежурства на пляжах Гирта. Там творилось невесть что после завершения сессии в Академии: каждый год люди праздновали, пили, уплывали и трезвели уже слишком поздно… А волвеки дежурили и вылавливали – такой порядок завел еще директор Эллар. Он полагал, что иногда людям не надо мешать делать глупости и разряжаться. Конечно, пальцы у людей слабые, но впечатления все же остались – они куда медленнее теряют яркость, чем синяки. Люди странные, они не умеют принимать помощь и даже осознавать ее, такова их природа.

– Бе‑е‑ело‑ое кры‑ыль‑цо, – простонала Норма, по‑прежнему страдая от страха и опасно ползая по широченной спине коня.

– Понял, – выдохнул Крон и перевел Лоцмана на шаг. – Оставайся тут. И не сопи, рысь у него мягкая, это великолепное качество породы снежских – бархатный ход называется.

Уже ступив на белое крыльцо, Крон разобрал комментарии Нормы по поводу бархата и коней. Замер, принюхиваясь и присматриваясь. Замечательная копилка полезного – общая память. Недавно Йялл обогатил ее своим опытом, и малая часть осела не в сознании даже, а где‑то глубже, вынудила теперь молча и сосредоточенно изучать дверь, замок, ручку, следы на пороге, запахи, звуки, предчувствия. Дверь была нехорошая. Иначе и не сказать. Крон раздраженно порылся в карманах, извлек нож. Собрался было сунуть в узкую щель, но передумал. Обернулся к готовой расплакаться всаднице. Отметил, что та вспотела, и даже без слез ее дешевая краска намокла, ползет по коже, уродуя лицо окончательно. Волвек подошел, снял Норму со спины коня и поставил в пыль.