Дживс и Вустер - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– У меня на губах лежала печать молчания.

– Это у тебя-то печать молчания?

– Можете смеяться, сколько угодно, но я повторяю: эти сведения я получил кон…конфиденциально.

– Уж родной-то тетке мог бы сказать.

Я отрицательно покачал головой. Женщины в таких вещах не разбираются. Для слабого пола Noblesse oblige [Благородное положение обязывает (франц.).] – пустой звук.

– Конфиденциальные сообщения не сообщают даже родной тетке, если ты, конечно, достойный конфидент.

– Ну, да ладно, теперь мне все известно, и Спод, он же Сидкап, у меня в руках. Как отчетливо я помню тот день в Тотли-Тауэрс,- задумчиво и восторженно глядя вдаль, проговорила тетя Далия.- Вот, казалось, он надвигается на тебя с хищным блеском в глазах и с пеной в углах рта, но тут ты поднимаешься, спокойный, как огурчик, и говоришь: «Минутку, Спод. Одну минутку. Вам, может быть, небезынтересно будет узнать, что про Юлалию мне все известно». Как я тобой восхищалась!

– Естественно.

– Ты был похож на укротителя львов, бросающего вызов хищному монарху джунглей.

– Н-да, некоторое сходство просматривается.

– А он сразу сник. Я в жизни не видела ничего подобного. У меня на глазах он сник и весь скукожился, как мокрый носок. И то же самое произойдет с ним, когда он приедет сегодня вечером.

– Вы хотите отвести его в сторонку и сообщить, что вам известен его позорный секрет?

– Именно. И настойчиво порекомендую, когда Том покажет ему ожерелье, сказать, что это – прелестная вещица и вполне стоит той цены, которую Том за нее отдал. Осечки быть не может. Подумать только, владелец магазина «Eulalie Soeurs»! Загребает, наверное, кучу денег. Я заезжала к ним месяц назад, купить панталоны с корсетом, так магазин ломился от покупателей. Деньги лились на прилавки, как волна цунами. Да, и кстати, насчет панталонов. Флоренс только что показывала мне свои. Не те, что на ней, я имею в виду, а которые у нее в запасе. Спрашивала, как я их нахожу. И вот что я тебе скажу, мой козленочек,- тетя посмотрела на меня с родственным участием,- тут у тебя положение очень серьезное.

– Вы считаете?

– Крайне серьезное. Она решительно настроена на то, чтобы свадебные колокола на этот раз сыграли свою песню. Где-то в ноябре, она говорит, на Ганновер-сквер у Святого Георгия. Уже вовсю рассуждает о подружках, об угощении.- Тетя Далия замолчала и оглядела меня с некоторым недоумением.- Ты словно бы и не расстроен,- заметила она.- Неужто ты один из тех, у кого нервы из закаленной стали, как пишут в книгах?

Я опять развел руками, на этот раз без бедственных последствий для посуды на подносе.

– Я отвечу вам, престарелая родственница. Когда обручаешься столько раз, сколько раз обручался я, и всегда в последний миг бывал спасен от гибели у подножия эшафота, начинаешь верить в свою звезду. Сохраняешь ощущение, что не все еще потеряно, пока не окажешься у ограды алтаря, и орган заиграет: «О, святая любовь», и священник задаст вопрос: «Согласен ли ты?». В настоящее время я попал в суп, это факт, но все может еще, с Божией помощью, обойтись, мне будет даровано спасение, и не исключено, что я выберусь из суповой кастрюли целым и невредимым.

– То есть ты не отчаиваешься?

– Нет. Я возлагаю надежды на то, что, все хорошенько обдумав, эти два гордых расплевавшихся сердца договорятся и помирятся, и я вновь окажусь на свободе. Ведь они расстались из-за того, что…

– Знаю. Она мне рассказала.

– …что Сыр узнал, что на той неделе я водил Флоренс в «Пеструю устрицу», и он отказывается верить, что это было ей нужно просто для создания атмосферы в новой книге. Возможно, когда он немного остынет и рассудок к нему вернется, он осознает свою ошибку и попросит у нее прощения за столь постыдную недоверчивость. Вот какие у меня мысли. Вот на что я возлагаю надежды.

Тетя согласилась, что в этом что-то есть, и похвалила меня за твердость духа и за верное, как она считает, направление мыслей. Они напоминают ей, она сказала, спартанцев при Фермопилах, уж не знаю, где это.

– Но пока еще ему далеко до такого миролюбия, судя по словам Флоренс. Он убежден, как она говорит, что вы с нею предавались вместе беспардонному разгулу. Ну, и, конечно, досадно, что ты оказался среди ночи в шкафу у нее в спальне.

– Крайне. Было бы гораздо лучше, если бы этого не произошло.

– То-то он, должно быть, опешил. Чего я не могу понять, это почему он тут же на месте не вышиб из тебя душу. Казалось бы, напрашивалось само собой.

Я довольно ухмыльнулся.

– Он вытянул билет с моей фамилией в клубном первенстве по «летучим дротикам».

– При чем тут это?

– Дорогая моя, кто же станет вышибать душу из игрока, от меткости которого зависит его выигрыш в пятьдесят фунтов десять шиллингов?

– А-а, поняла.

– И он тоже понял, когда я ему четко обрисовал картину. Сразу присмирел. Возможно, что мысли о вышибании души и приходят ему в голову, но он будет придерживаться мирной политики, как тот самый кот, который хочет рыбки, но боится лапы промочить. Я ему связал руки раз и навсегда. Других вопросов нет?

– Как будто бы нет.

– Тогда, если вы удалитесь, я встану и оденусь.

Она вышла, и когда за ней закрылась дверь, я скинул вчерашнее, принял ванну, побрился, приоделся и вынес утреннюю сигарету прогуляться среди угодий и сооружений.

Солнце стояло уже гораздо выше, чем когда я наблюдал его предыдущий раз, и его ласковое тепло придало мне дополнительного оптимизма. Я размышлял о Сыре Чеддере и о том, как мне удалось загнать его в тупик, и находил, что мир, в сущности, не столь уж и плох. По-моему, нет на свете ничего, что бы так же бодрило душу, как успех в обведении вокруг пальца злодея, который размахивал кулаками и