Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Андрей Шляхов

Оформленный по всем правилам отказ от операции с подписью роженицы был вклеен в историю родов.

— От обезболивания она тоже наотрез отказывается. Кричит, что мы ее отключим и прооперируем против ее воли. «Эпидуру» я с учетом ее температуры и не упоминал, предлагал промедол с закисью азота…

— Тогда зачем вам я? — Данилов вернул историю родов Гвоздеву. — Постоять рядом в качестве группы моральной поддержки?

— Предложить обезболивание, выслушать отказ и записать его в историю родов, — назидательно, словно беседуя с неразумным ребенком, сказал Гвоздев. — Иначе потом скажут, что мы не предлагали обезболивания.

— Страхуетесь, как альпинисты, — покачал головой Данилов. — Ладно, я все понимаю. Пора познакомиться с роженицей…

Кесарево сечение, как и все прочие операции, нельзя делать без согласия больного, если тот адекватен и находится в сознании. Пусть – по показаниям, пусть – по жизненным показаниям, но все равно – с согласия.

Данилов ожидал увидеть в родовом зале какую-нибудь манерную, избалованную, вздорную особу, но ошибся. Никогда не следует мыслить стереотипами. Роженица оказалась не вздорной и не манерной. И кажется, совершенно не избалованной.

Худое, изможденное лицо с болезненным румянцем, огромный живот, суетящиеся руки. Стонала она не требовательно или надсадно, а тихо, словно стесняясь и самих звуков, и своего положения, и того, что приносит окружающим столько забот.

— Вот наш анестезиолог Владимир Александрович! — В родовом зале флегматичный и вечно унылый Гвоздев моментально преображался в бодрого энергичного доктора. — Побеседуете с ним, Мария Павловна?

— О чем? — прошелестели тонкие пересохшие губы.

— Здравствуйте, Мария Павловна. — До гвоздевской бодрости Данилову было далеко. — Давайте обсудим вопрос с обезболиванием родов…

— Нечего обсуждать, доктор.

— Дайте, пожалуйста, мне высказаться, — попросил Данилов, — ведь я же действую в ваших интересах. Обезболивание поможет вам сберечь силы, рационально ими распорядиться…

Он говорил минут пять, не меньше. Роженица согласно кивала, давая понять, что слышит и понимает, что ей говорят, время от времени стонала, один раз даже вскрикнула, но от обезболивания все же отказалась.

Сделав запись в истории, Данилов вышел из родового зала с какой-то необъяснимой уверенностью в том, что очень скоро он снова встретится с несговорчивой Марией Павловной.

Срочный вызов в родзал отделения обсервации поступил без пяти двенадцать.

Не больше минуты потребовалось Данилову и медсестре Вере для того, чтобы добежать до места.

Залитый кровью пол, окровавленные одежды, врачи и акушерки, исполняющие одним им ведомый танец вокруг кровати, на которой лежит обнаженное, белое как мрамор тело. Раскинутые в стороны руки безвольно свешиваются с кровати, из-под полуприкрытых век видны белки закатившихся глаз, застывшее выражение лица…

Здравствуйте, ангелы, это я…

Формально женщина еще здесь. Сердце продолжает сокращаться, время от времени судорожный вдох сменяется столь же судорожным выдохом. Еще функционирует мозг, еще сохраняется реакция зрачков на прямой яркий свет… Но на самом деле пациентка уже там, за гранью, отделяющей жизнь от смерти. И от врачей требуется сделать все возможное, а если получится, то и невозможное, чтобы вернуть ее обратно.

Вернуть и удержать. Убедить остаться.

Бывают моменты, когда на осмотр время практически не тратится – ведь все понятно и так. Что толку измерять давление, если и без того ясно, что оно обрушилось до нулей.

— Послед отошел и потекло, — сообщил Гвоздев, возившийся между разведенных в стороны ног пациентки.

Данилов знал, что заведующий отделением сейчас пытается остановить кровотечение, накладывая зажимы на шейку матки. Зажимы должны пережать артерию. В спокойном состоянии эту операцию выполнить довольно просто, но когда из матки полноводным ручьем льется кровь – гораздо сложнее.

Атоническое кровотечение отличается от гипотонического полным отсутствием тонуса – и сократительной способности матки. Какие-либо лекарства при этом совершенно бесполезны. Спасение только в операции, но для того чтобы взять родильницу с атоническим кровотечением на операционный стол, следует принять срочные меры для того, чтобы на стол она легла еще живой. Покойников оперировать бессмысленно. Умерших вообще никогда не оперируют – их только вскрывают.

Пока Данилов устанавливал подключичный катетер, в который тут же полился реополиглюкин, интубировал и подключал пациентку к наркозно-дыхательному аппарату, Гвоздев делал свое дело – пытался остановить кровотечение.

Массивной кровопотерей в родах считается потеря полутора литров крови. На глазок кровопотерю точно определить нельзя, но при известном опыте примерно прикинуть можно. Мария явно потеряла не меньше полутора литров крови. Если не больше.

— Из детской реанимации звонили, — сообщил от дверей женский голос. — Умер ребенок-то.

— Он был не жилец, всего на один балл потянул, — отозвался Гвоздев, вводя во влагалище тампон, смоченный эфиром.

Испарение эфира, обладающего высокой летучестью, создает местный охлаждающий эффект, который стимулирует сокращение матки.

— Везем в операционную, и кровь туда же! — скомандовал Данилов.

Пока еще оставалась надежда на то, что женщину удастся спасти.

Нигде, наверное, не видно слаженную работу персонала так хорошо, как при транспортировке тяжелых, по-настоящему тяжелых пациентов. Двое плавно, но быстро катят каталку, третий с той же скоростью перемещает аппарат искусственной вентиляции легких, четвертый (или четвертая, но это уже без разницы) катит передвижной стол с тем, что еще может понадобиться…

Путь до операционной короток – два десятка шагов по коридору. Гвоздев с Рубановой сразу же бросились обрабатывать руки, а Данилов с Верой и двумя акушерками проследовали к операционному столу. Аккуратно и осторожно, в восемь рук, перегрузили пациентку на стол, и дальше уже каждый занялся своим делом.

— Кровь, доктор, вторая положительная. — Данилову протянули флакон с кровью и «тарелочку» с ячейками, в каждой из которых капля крови была смешана с определенной сывороткой.

— Вера, займись, — попросил Данилов.

На Веру можно было положиться. Не подведет. Нарушение, конечно, ведь Вера не врач, но бросить пациентку в таком состоянии и долго и обстоятельно (а иначе никак) заниматься подготовкой к переливанию Данилов не мог. Опять же – если дело все-таки дойдет до операции, то кровь понадобится, еще как понадобится.

В инструкции по переливанию крови и ее компонентов сказано, что перед тем как перелить кровь или плазму, врач должен удостовериться в пригодности ее для переливания и убедиться в идентичности обозначения группы крови и резус-принадлежности донора и реципиента.

Вера с одного захода поставила кубитальный катетер на левой руке пациентки. Учитывая, что при кровопотере вены спадаются, этот трюк по сложности исполнения можно было приравнять к дозаправке самолета в воздухе. Осмотрела флакон, заглянула в «тарелочку» и занялась подготовкой к переливанию.

Данилов ускорил введение полиглюкина, подключил пациентку к монитору, пощупал пульс на сонной артерии и измерил давление. Семьдесят пять на сорок. Неужели смогли?

Операционная сестра тем временем обложила операционное поле стерильными салфетками, обработала кожу йодом и спиртом и бегло проверила инструменты.

— Можно, Владимир Александрович?

В операционную вошли Гвоздев и Рубанова, вымывшиеся и переодевшиеся в стерильную одежду.

— Чуть позже, — сказал Данилов, переподключая пациентку с аппарата искусственной вентиляции легких на наркозно-дыхательный аппарат.

Тотчас же, словно издеваясь над собравшимися в операционной, пронзительно загудел монитор.

Остановка сердца. Волнистая линия (сорок ударов в минуту) сменилась ровной.

— Куб адреналина в катетер! — крикнул Данилов, со всего маху нанося удар по груди пациентки.

Сила удара была такой, что тело подскочило, словно пытаясь сложиться напополам, но ровная линия на мониторе осталась прежней. Ни единого признака сердечных сокращений.

Вера ввела в катетер раствор адреналина в сочетании с раствором хлорида кальция и посмотрела на Данилова.

Операционная – это не машина «скорой помощи», не лестничная клетка, не тесный закуток в однокомнатной хрущобе и не смятый в аварии автомобиль. Тепло, светло, сухо, чисто, удобно, просторно, да и помощников много. Вот только на успех реанимационного пособия все эти факторы влияют мало.

Данилов никогда не мог объяснить самому себе, почему одни и те же действия для пациентов с одними и теми же заболеваниями и в схожих условиях в одном случае помогают, а в другом – нет. Вроде бы все правильно, вроде бы все как всегда. Кажется, что еще одно усилие, еще одно нажатие на грудную клетку, еще одна инъекция и…