РОЗА И ЧЕРВЬ - Роберт Ибатуллин

— Что там такое? — не слишком вежливо поинтересовалась Либи. — Что-то действительно важное? Я через двадцать минут начинаю штурм.

— Сначала почитай, — Зара уступила ей место у монитора.

Дочитав письмо, Либи понимающе кивнула.

— Ага. Думаю, такое дело лучше проводить без тетушки Гвин.

— Согласна. Если у тебя не заладится, я смогу действовать по… второму варианту? — Зара указала на фразу «зачистка без проникновения внутрь».

— Заблокируй входы-выходы в этот сегмент, — без выражения сказала Либи, — перекрой световоды и вентиляционные шахты, выпусти воздух в космос. Прасад должен это уметь, и прайм-админская сигилла у него будет. Если я погибну — он следующий в очереди.

Зара кивнула.

— Это хорошо. Потому что второй вариант плох, но третий уж совсем плох. Десять тысяч ни в чем не повинных жителей…

Вошла Гвинед, и Зара резко замолчала.

— Какие-то новости? — прайм-админ переводила настороженный взгляд с одной девушки на другую.

— Да, — сказала Либи, — пришло письмо овер-коммандера. Прочтите.

Гвинед доверчиво наклонилась к монитору.

Либи в тот же момент сдернула с нее диадему. Одновременно в другой руке Либи с неуловимой быстротой возник пистолет-инъектор и уперся в сонную артерию Гвинед. Щелкнул выстрел. Гвинед вздрогнула. Бесконечное удивление изобразилось на ее лице.

— Что это? — проговорила она. — Зачем вы это?… — Она попыталась встать, но ноги подкосились, и Либи едва успела подхватить ее в падении.

— Вот и все, — довольно сказала Либи. — Я прайм-админ!

— С повышением, — Зара дружески пожала ей руку. — Что теперь?

— Займись переправкой ее и прочего груза на «Азатот». Ну а я… — Либи похлопала по кобуре на поясе. — Пошла на свидание с Арауном.

— Давай. — Зара обняла и поцеловала ее. — Береги себя, — прошептала она в ухо телохранительницы. — Не заставляй прибегать ко второму варианту, ладно?

Когда Либертина, выходя из комнаты, обернулась на прощание, ее глаза светились. Зара нетерпеливо махнула ей рукой.

Она перевела взгляд на экран, где все еще горели буквы папиного письма. Пора стереть. Враги, наверное, убили бы сотню людей, чтобы заполучить этот текст. Зара поднесла руку к клавиатуре, и тут гадкая мыслишка вкралась в сознание.

Что если не стирать? Оставить эту улику — на случай чего — чтобы оправдаться. Мол, не сама устроила бойню, а по приказу Максвелла Янга…

Нет, какая мерзость! Мерзость! Она с отвращением отбросила подлую мысль и решительно стерла письмо.

Ну уж нет! Она не будет прятаться за спину отца. Если придется пролить кровь, пусть эта кровь будет на ней. Ее считают пустышкой, капризной принцессочкой. Но в ней есть внутренняя сила, есть! И у нее достаточно мужества, чтобы взять на себя всю ответственность. Кровь — значит, кровь. Она должна справиться, и она справится. Она наделала уже достаточно глупостей.

Она больше не имеет права подвести папу. И не подведет.

АРЛЕКИН УБИВАЕТ ЛЮДЕЙ

Жители Рабата и Слободы не понаслышке знали, что такое война. Оба предместья выросли из лагерей беженцев, что спасались от нескончаемых войн между Русией и Иделистаном. Знали жители и о том, что происходит во время войны с национальной валютой. Деньги, ходившие в предместьях — так называемые «юни» — были привязаны к энерго, валюте космоса. «Раз война — значит, энерго упадет, а с ним и юни», решили сметливые жители предместий, и с самого утра пятницы, 4 сафара 1917 года Хиджры, потянулись к обменникам.

Власти отреагировали быстро. По местному радио выступил раис Садретдин Камалов, глава Рабата. На Земле никто не воюет, успокоил раис своих подданных, все идет своим чередом, все финансовые обязательства космиков остаются в силе. И разъяснил по-простому: курс энерго не упадет, а значит, не упадут и юни. Вот этого говорить не стоило. После таких слов уже и не самые сметливые люди сообразили, что делать.

Все, кто хранил сбережения в юни, бросились к обменным лавкам — избавляться от кафирских бумажек, пока те совсем не обратились в труху. За считанные минуты очереди вытянулись на кварталы. Кассиры, все в поту, еле успевали переписывать курсовые таблички. За какой-то час курс покупки юни упал на триста процентов. Курс продажи почему-то не шелохнулся, но кого он интересовал? Обезумевшие люди по любой цене рвали из рук то, что теперь казалось им твердой валютой — иделистанские ахмади и русские расчетные единицы, «реды». В торговых рядах творилось что-то невообразимое. Сметали все. Кое-где над лавками уже повисли наспех намалеванные плакаты: «Юни не принимаем», кое-где уже дрались в очередях — и повсюду орали, проклиная грабителей-менял и торговцев.

Хозяева обменников — Бабаджан Галимов и тот же Садретдин Камалов — тем временем потирали руки. Они-то знали, что курс энерго (а значит, и юни) привязан к джоулю и определяется не рынком и не банками, а средней энтропией Вселенной. Энерго не упал шестьдесят лет назад, когда Марс и Луна отпали от Венеры, а значит, не должен был упасть и сейчас. Массовое безумие сулило менялам баснословную прибыль. Но когда ажиотаж перерос в погромы, даже менялы поняли, что пора бы и честь знать. То ли заломленный в обменнике Галимова курс вышел за какую-то психологическую отметку, то ли закончились реды и ахмади, то ли народ просто остервенел — но в какой-то момент склока в очереди переросла в бунт. Охранников избили и прогнали. Перепуганный кассир забаррикадировался и позвонил хозяину. Галимов немедленно выслал на базар машину с вооруженными до зубов нукерами — вывезти выручку, и позвонил Камалову.

— Мы сегодня достаточно заработали, Садри, — без обиняков сказал он. — Прикажи закрыть базар и выведи полицию, пусть успокоят людей.

Раис немного поколебался (его-то собственный обменник еще не трогали), но осторожность взяла верх над жадностью. Он выслал отряд полиции на базар. Однако народ был уже так возбужден, что не разошелся даже после выстрелов в воздух. Тогда офицер полиции — еще молодой человек, жаждавший показать крутизну — приказал стрелять по толпе. Это возымело действие. Люди разбежались, а на земле осталось двенадцать трупов. Камалов пожурил офицера за излишнее рвение, но наказывать не стал: в конце концов, мятеж был подавлен. (В тот момент раису казалось, что это так).

Тем временем Малик Хамид-оглы Мирзаев не слишком поддался общей панике. У него не было сбережений в юни — все деньги вкладывал в чайхану — так что падение курса ему прямо не грозило. Другое тревожило гораздо больше. Саид, единственный сын. Как он там, в колонии? И что с ним будет, если небесная война придет в Новую Москву?

Мирзаев запер чайхану, сказал жене никому не открывать, сунул за пояс пистолет и пошел в благотворительную миссию — связываться с Саидом. Миссия была заперта. У входа гомонил возбужденный народ — кто-то пустил слух, что здесь меняют юни на золото «по справедливому курсу». Дело было еще до побоища на базаре. Громкоговоритель каждую минуту уговаривал расходиться, но это не помогало — толпа становилась только плотнее и угрюмее. Чем больше кафиры доказывали, что никакого золота у них нет, тем сильнее люди убеждались в обратном.

При виде толпы Мирзаев чуть не повернул назад — такой угрозой от нее веяло. Приличных людей здесь не было, все приличные люди разбежались по домам — защищать добро от грабителей. У миссии собрались те, кому нечего было защищать и нечего терять. Но тревога за Саида пересилила страх. Мирзаев кое-как протиснулся к двери, объясняя, что у него сын в больнице. Все знали чайханщика, поэтому верили и расступались. У запертой двери пришлось долго ругаться через микрофон с охранником — «капитана Конти зови, он меня знает!» — пока охранник не сдался. Дверь все равно не открыли, Конти не появился, но хотя бы кто-то из начальства вышел поговорить с Мирзаевым через дверь.

— Где мой сын? — Мирзаев грохнул кулаком в дверь. — Где Саид? Давай связь!

— Нет связи, нет! — выкрикнул кто-то из начальства. — И вашего Саида нет в сети, я проверил! Его увезли из колонии.

— Увезли? Куда?

— Откуда я знаю! Это Гриффит, при чем тут мы? Спрашивайте у Гриффита!

Мирзаев сам не помнил, как сошел с крыльца в толпу — а та почему-то расступилась перед ним и притихла. Не мог он вспомнить и того, что сказал людям. Но от его слов по всей многосотенной массе прошел возмущенный гул. «Детей забирают! Шайтаны! Сначала деньги — теперь детей!» Это оказалось последней каплей. Долго копившееся негодование прорвалось. В зарешеченное окно миссии полетел первый камень. Людская волна с ревом поперла на дверь, отбросив Мирзаева в сторону и вдавив в стену.

Кое-как чайханщик выполз из давки. Сейчас ему хотелось только одного — добраться до дому живым. Немного отойдя, он услышал сверху рокот: над миссией висел рингер, длинная черная машина с красным медведем на борту. Двери открылись, и спасатели в полной боевой экипировке посыпались на плоскую крышу миссии. Мирзаев не стал дожидаться, чем все кончится. И так было ясно, что кончится все стрельбой. Оправив и отряхнув пострадавшую одежду, он решительно направился в махаллу Науруз. Было ясно: пока заварушка не кончится, нечего и думать найти Саида.