Робот-зазнайка (сборник) - Генри Каттнер

— Технически. А как насчёт духовной жизни?

— Что ж… Про эту сторону вам расскажет Квентин. А технически вы себе и наполовину всего не представляете. Никому не удавалось создать коллоидной структуры, подобной мозгу, — до нас. И природа такой структуры не просто механическая. Это просто чудо… синтез разумной живой ткани с хрупкими, высокочувствительными приборами.

— Однако этому шедевру свойственна ограниченность и машины… и мозга.

— Увидите. Нам сюда. Мы обедаем у Квентина…

— Обедаем?

— Ну да. — Во взгляде Саммерса промелькнули задорные искорки. — Нет, он не ест стальную стружку. Вообще-то…

Встреча с Линдой оказалась для Толмена потрясением. Он никак не ожидал ее увидеть. Да ещё при таких обстоятельствах. А она почти не изменилась — та же сердечная, дружелюбная женщина, какую он помнил, чуть постарше, но по-прежнему очень красивая и изящная. Линда всегда была обаятельной. Тоненькая и высокая, голова увенчана причудливой короной русых волос, в карих глазах нет напряжённости, которой мог бы ожидать Толмен. Он сжал руки Линды.

— Ничего не говори, — сказал он. — Сам знаю, сколько воды утекло. —

Не будем считать годы, Вэн. — Она улыбнулась, глядя на него снизу вверх. — Мы начнём с того, на чём тогда остановились. Выпьем, а?

— Я бы не отказался, — вставил Саммерс, — но мне надо явиться к начальству. Я только посмотрю на Квента. Где он?

— У себя. — Линда кивнула на дверь и снова повернулась к Толмену. — Значит, ты с самой Венеры? С тебя весь загар сошёл. Расскажи, как оно там.

— Неплохо. — Он отнял у нее шейкер и стал тщательно сбивать мартини. Ему было не по себе. Линда приподняла бровь.

— Да-да, мы с Бартом все ещё женаты. Ты удивлён?

— Немножко.

— Это все равно Барт, — сказала она спокойно. — Пусть выглядит он иначе, все равно это человек, за которого я выходила замуж. Так что не смущайся, Вэн.

Он разлил мартини по бокалам. Не глядя на неё, сказал:

— Если ты довольна…

— Я знаю, о чём ты думаешь. Я все равно что замужем за машиной. Сначала… да я давно преодолела это ощущение. Оба мы преодолели, хоть и не сразу. Была принуждённость; ты наверняка почувствуешь её, когда увидишь Барта. Но на самом деле это неважно. Он… все тот же Барт. Она подвинула третий бокал Толмену, и тот посмотрел на неё в изумлении.

— Неужели…

Она кивнула.

Обедали втроём. Толмен не сводил глаз с цилиндра высотой и диаметром шестьдесят сантиметров (цилиндр возлежал против него на столе) и старался уловить проблеск разума в двойных линзах. Линда невольно представлялась ему жрицей чужеземного идола, и от этой мысли становилось тревожно. Линда как раз накладывала в металлический ящичек охлаждённые, залитые соусом креветки и по сигналу усилителя вынимала ложечкой скорлупу. Толмен ожидал услышать глухой, невыразительный голос, но система «Соновокс» придавала голосу Квентина звучность и приятный тембр.

— Креветки вполне съедобны. Зря люди по привычке выплёвывают их, едва пососав. Я тоже воспринимаю их вкус… только вот слюны у меня нет.

— Ты… воспринимаешь вкус…

Квентин усмехнулся.

— Послушай-ка, Вэн. Не прикидывайся, будто ты считаешь это в порядке вещей. Придётся тебе привыкать.

— Я-то привыкала долго, — подхватила Линда. — Но прошло немного времени, и я поймала себя на мысли: да ведь это как раз в духе вечных чудачеств Барта! Помнишь, в Чикаго ты явился на совещание дирекции в рыцарских доспехах?

— И отстоял-таки свою точку зрения, — сказал Квентин. — Я уже забыл, о чём шла речь, но… мы говорили о вкусе. Я ощущаю вкус креветок, Вэн. Правда, кое-какие нюансы пропадают. Тончайшие. Но я различаю нечто большее, чем сладко — кисло, солоно — горько. Машины научились различать вкус много лет назад.

— Но ведь им не приходится переваривать пищу…

— И страдать гастритом. Теряя на утончённых удовольствиях гурмана, я навёрстываю на том, что не ведаю желудочно-кишечных болезней.

— У тебя и отрыжка прошла, — заметила Линда. — Слава богу.

— И могу разговаривать с набитым ртом, — продолжал Квентин. — Но я вовсе не тот супермозг в машинном теле, какой тебе подсознательно рисуется, приятель. Я не изрыгаю смертоносных лучей.

Толмен неловко ухмыльнулся.

— Разве мне такое рисуется?

— Пари держу. Но… — Тембр голоса изменился. — Я не сверхсущество. В душе я человек человеком, и не думай, что я не тоскую порой о былых денёчках. Бывало, лежишь на пляже и впитываешь солнце всей кожей — вот таких мелочей не хватает. Танцуешь под музыку…

— Дорогой, — сказала Линда.

Тон голоса стал прежним.

— Ну, да. Вот такие банальные мелочи и придают жизни прелесть. Но теперь у меня есть суррогаты — параллельные факторы. Реакции, которые совершенно невозможно описать, потому что… скажем… электронные импульсы вместо привычных нервных. У меня есть органы чувств, но только благодаря механическим устройствам. Когда импульсы поступают ко мне в мозг, они автоматически преобразуются в знакомые символы. Или… — Он заколебался. — Пожалуй, на первый раз достаточно.

Линда вложила в питательную камеру кусочек балыка.

— Иллюзия величия, а?

— Иллюзия изменения… только это не иллюзия, детка. Понимаешь, Вэн, когда я превратился в транспланта, у меня не было эталонов для сравнения, кроме ранее известных. А они годились лишь для человеческого тела. Позднее, принимая импульс от землечерпалки, я чувствовал себя так, словно выжимаю акселератор в автомобиле. Теперь старые символы меркнут. У меня теперь ощущения… более непосредственные, и уже не надо преобразовывать импульсы в привычные образы.

— Так должно получаться быстрее.

— И получается. Если я принимаю сигнал «пи», мне уже не надо вспоминать, чему равно это пи. И не надо решать уравнения. Я сразу чувствую, что они значат.

— Синтез с машиной?

— И всё же я не робот. Все это не влияет на личность, на сущность Барта Квентина. — Наступило недолгое молчание, и Толмен заметил, что Линда бросила на цилиндр проницательный взгляд. Квентин продолжал прежним тоном: — Я страшно люблю решать задачи. Всегда любил. А теперь решение не остаётся на бумаге. Я сам осуществляю всю задачу, от постановки вопроса до претворения в жизнь. Я сам додумываюсь до практического применения и… Вон, я сам себе машина!

— Машина? — откликнулся Толмен.

— Ты не замечал, когда вёл автомобиль или управлял самолётом, как ты сливаешься с машиной? Она становится частью тебя самого. А я захожу ещё дальше. И это приятно. Представь себе, что ты можешь до предела напрячь свои телепатические способности и воплотиться в своего пациента, когда ставишь ему диагноз. Это ведь экстаз.

Толмен смотрел, как Линда наливает сотерн в другую камеру.

— Ты теперь никогда не напиваешься допьяна? — спросил он.

Линда расхохоталась.

— Вином — нет… но Барт иногда пьянеет, да ещё как!

— Каким образом?

— Угадай, — подзадорил Квентин не без самодовольства.

— Спирт растворяется в крови и достигает мозга — эквивалент внутреннего вливания, да?

— Скорее я ввёл бы в кровь яд кобры, — отрезал трансплант. — Мой обмен веществ слишком утончён, слишком совершенен, чтобы нарушать его посторонними соединениями. Нет, я прибегаю к электрическим стимуляторам: от индуцированного высокочастотного тока становлюсь пьян как сапожник.

Толмен вытаращил глаза.

— Да. Табак и спиртное — раздражители, Вэн. Мысли — тоже, если на то пошло! Когда я испытываю физическую потребность захмелеть, я пользуюсь особым устройством — оно стимулирует раздражение — и извлекаю из него большее опьянение, чем ты из кварты мескаля.

— Он цитирует Гаусмана, — сказала Линда. — И подражает голосам животных. Барт так владеет голосом — просто чудо. — Она встала. — Вы уж извините, у меня есть кое-какие дела на кухне. Автоматика автоматикой, но должен ведь кто-то нажимать на кнопки.

— Помочь тебе? — вызвался Толмен.

— Спасибо, не надо. Посиди с Бартом. Пристегнуть тебе руки, дорогой?

— Не стоит, — отказался Квентин. — Вэн мне подольёт. Поторапливайся, Линда: Саммерс говорит, что мне скоро пора возвращаться на работу.

— Корабль готов?

— Почти.

— Никак не привыкну к тому, что ты управляешь космолётом в одиночку. Особенно таким, как этот.

— Возможно, сметан он на живую нитку, но на Каллисто попадёт.

— Что ж… будет хоть какая-то команда?

— Будет, — подтвердил Квентин, — но она не нужна. Это страховые компании потребовали, чтоб была аварийная команда. Саммерс хорошо поработал — переоборудовал корабль за шесть недель.

— С такими-то материалами — сплошь жевательная резинка да скрепки для бумаг, — заметила Линда. — Надеюсь, он не развалится.

Она вышла под тихий смех Квентина. Помолчали. Толмен остро, как никогда, ощутил, что его товарищ, мягко говоря, изменился. Дело в том, что он чувствовал на себе пристальный взгляд Квентина, а ведь… Квентина-то не было.