Избранное - Пентти Хаанпяя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Санитар встает, открывает свой шкафчик и дает им то, чего они просят. Потом снова ложится в постель и закрывает голову одеялом, чтобы не слышать ничего. Но тщетно он пытается уснуть.
В полутемной комнате идет тихая возня. Одни суетятся вокруг добытой у санитара спринцовки, другие в это время предаются наслаждению. Заржавевшие железные кровати нещадно скрипят. И даже если бы набожному и целомудренному санитару удалось уснуть, он наверняка снова проснулся бы, когда сетка чьей-то кровати с грохотом летит на пол. Раздается грубая брань и пронзительный взвизг: «Ой-ой!» Потом кто-то третий шепчет со смехом:
— Сказали же вам, что у этой кровати сетка с секретом. Какого же черта вы на нее взгромоздились?
Честно говоря, порядочное скотство разыгрывается здесь во тьме осенней ночи, когда в парке шелестят желтые листья.
Но утром рота строится, отплевываясь, с кислыми лицами. Последние деньки, но все-таки они еще не кончились, еще надо бегать до седьмого пота, слушать, как командир объясняет про орудия и боевой порядок, что, как нетрудно догадаться, совсем не занимает влюбленных солдат.
Еще могут выпасть на их долю и тяжелые дни, когда придется ползти километрами по мокрым глинистым оврагам, потому что ты, оказывается, еще недостаточно хорошо умеешь использовать местность и рельеф для безопасного продвижения. А потом сразу же осмотр обмундирования. Почему нет пуговицы? А откуда это у вас пятна глины на коленях и локтях? Так и сыплются на солдат наряды вне очереди за плохое содержание снаряжения. Ночью — тревога. Скатку за спину, и в темный лес. А утром — на марш.
Да, сурова к ним финская армия. По что теперь до этого! Последние деньки! Скоро конец…
Даже и в самый последний день может прийтись туго. Вот уже дошли до казармы. Последний раз маршируют они с винтовкой на плече и залихватски горланят песню. И зачем только спесь и радость надоумили солдат изменить в песне слова:
И портянок казенных стирать никогда мы уж больше не станем…
Это вывело командира из себя.
— Левое плечо вперед!
Потом велели петь, но ребята уже осмелели и не подчиняются. Ведь не осталось больше ни одной побудки. Только веселая ночка, и гражданка уже маячит впереди. И тут в парнях начинает говорить гордость, и они больше не поют, молчат, как кроты.
— Не остановитесь до тех пор, пока голоса не прорежутся, — сказал начальник.
Пару миль отмахали. Все еще не поете? Молчат, как кроты. Только бормочут что-то себе под нос. Остановились. Командир идет и звонит в казарму, высшему начальству: «Не поют. Что с ними делать?» — «Неужели так далеко ушли? Возвращайтесь немедленно в казарму. Не надо было этого делать, а то у них останутся слишком плохие воспоминания об армии».
Командиру ничего не оставалось, как повернуть роту в сторону казармы. Шагали истово, молча, без песен. Некоторые обессилели и отстали по дороге. Наконец подошли к казарме. В ясном осеннем воздуху было хорошо видно, как от солдат поднимается пар, словно они только-только вышли из бани. Начальник произнес короткую речь, сказал, что он напрасно вспылил, и даже попросил прощения. Парни умолкли.
— Разойдись! — Эту команду они слышат, кажется, уже последний раз. И сразу же из солдатской гущи послышались выкрики, что, мол, уже и последний день на исходе.
Похлебка давным-давно успела остыть, но теперь разве есть кому дело до еды. Каждый торопится натянуть на себя свои одежки и сдать солдатское обмундирование. Веселая ночка и воскрешение уже не за горами:.
Из порта доставили жестянки со спиртом. Вылили и скоро запели. Песен они знали великое множество. В течение года не один исписал песнями целую толстенную тетрадь в клеенчатой обложке. В ней печальные и сентиментальные песни соседствовали с бесшабашными и развязными, а то и просто непристойными песенками, была тут и песня Илмайоки, и самими солдатами сочиненные молитвы — в общем, на любой вкус. И все эти у большинства записано подряд, без всякого порядка, в одну тетрадь с черными корочками, на первой странице которой выведено красивыми печатными буквами: «На память о солдатских временах».
Теперь эти времена уже позади, так что стоит петь:
Голос свободызлатом звенит…
Свобода! Теперь можно свободно засунуть руки глубоко в карманы. И даже если не застегнешь ни единой пуговицы, все равно никто не посмеет их отрезать и не засадит на губу, назначив по целому дню за каждую оторванную пуговицу. Кто напомнит тебе о соринке на брюках или о сбившейся набекрень шапке? Теперь ты можешь смело сморкаться двумя пальцами. И уже не ты, а кто-нибудь другой будет беспокойно озираться по сторонам, идя по улице, выплюнет сигарету и поднимет руку к козырьку, как только в поле зрения появится какой-нибудь чин, отмеченный галунами и блестящими пуговицами.
Так что есть повод выпить и спеть.
Но наступает ночь. В последний раз позвали солдат на вечернюю молитву. Человек пять-шесть откликнулись на призыв и пошли молиться. Все остальные увольняющиеся были пьяны в стельку.
— Где увольняющиеся? — допрашивал дежурный офицер дневального по роте.
— Думаю, они уже собираются в дорогу домой.
Офицер прислушивается. Из казармы доносится один непрерывный глухой шум. Веселая ночка! По полу растекаются лужи рвоты, в которых плавают ножки стульев и обломки шкафов.
Настало утро, и паровоз запыхтел на станции. Его колеса стучали громко и весело: до-мой, до-мой…
Толпа молодых парней покинула казарму и разбрелась по своим дорогам. Кто здесь, кто там, спрыгивали они со спины черной железной змеи, медленно ползущей через всю страну. Прощались с товарищами, с которыми столько прожили под одной крышей, с кем делили радости и горести, с кем вместе волочили тяжелые сапоги по пыльным летним дорогам и несчетное число раз бросались грудью на мокрую землю отечества. Вместе пели песни, вместе смеялись и бранились и искали забвения и утешения на дне одной бутылки и в объятиях одной женщины. Теперь пришла пора расставаться, и, как знать, скрестятся ли еще когда-нибудь их пути.
Чужая песня будет звучать теперь в каменной казарме, чужая песня, чужой смех, чужая брань; другие парни унесут оттуда свои мысли, свои воспоминания о времени суровом и проведенном бесполезно, но все же приносящем свои плоды, горькие или же сочные и сладкие.
Пентти Хаанпяя написал:
«Вдоль по дороге», сборник рассказов (1925)
«Хроника трех хозяев Теряпя», роман (1927)
«Плац и казарма», цикл рассказов (1928)
«Сын Хота-Лены», роман (1929)
«Караван», сборник рассказов (1930)
«Заколдованный круг», роман (1931)
«Превратности судьбы фельдфебеля Сато»,
«Хозяева и тени хозяев», романы (1935)
«Толпа», сборник рассказов (1937)
«Актер с холма Тайвалваара», повесть (1938)
«Горечь красоты жизни человеческой», сборник рассказов (1939)
«Таежная война», роман (1941)
«Современность», сборник рассказов (1942)
«Сапоги девяти солдат», роман (1945)
«Хота Рахко в преклонном возрасте», сборник рассказов (1947)
«Мука», роман (1949)
«Исследователь атома», сборник рассказов (1950)
«Ийеакки Молчун», сборник рассказов (1953)
«Китайские рассказы», сборник (1954)
Примечания
1
Лотта — член женской шюцкоровской организации в Финляндии. (Здесь и далее примечания переводчиков.)
2
В Финляндии в прошлую войну трупы убитых доставлялись, как правило, в гробах на родину для захоронения.
3
Так в Финляндии во время войны народ иронически называл немцев, которые в основном разместили свои оккупационные войска в тылу.
4
Так финны называли диктора, а также передачи Советского радио для Финляндии.
