Я вам любви не обещаю (СИ) - Юлия Леонова

- Вера Николавна, - услышала она обеспокоенный голос горничной за дверью.

- Со мной всё хорошо, - отозвалась Верочка. – Уже выхожу.

Что теперь-то придаваться унынию, коли всё свершилось. Разве не за этим Бахметьев привёз её в Петербург? Разве не знала, на что идёт, давая графу своё согласие?

Вернувшись в спальню, Вера обратила внимание, что Дарья перестелила постель и, оставив для неё на столе зажжённую лампу и стакан тёплого молока, удалилась. Девушку растрогала такая забота, и она вновь шмыгнула носом, пообещав себе, что завтра непременно отправится в лавку, купит что-нибудь, дабы отблагодарить горничную.

Прикрутив фитиль, Вера забралась в постель и постаралась отрешиться от мыслей о Бахметьеве, о завтрашнем дне, решив для себя, что не стоит горевать о том, чего уже не вернуть и не поправить.

***

Бахметьев, выйдя из парадного, остановился на набережной, прислонившись спиной к фонарному столбу. К ночи похолодало, и пронизывающий ветер норовил забраться под плащ, заставляя ёжиться. Подняв голову, Георгий Алексеевич нашёл глазами окно, где сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался неяркий свет керосиновой лампы. «Не спит», - вздохнул Бахметьев. Порывшись в кармане плаща, граф извлёк из него портсигар. Ветер несколько раз гасил пламя спички, но все же ему удалось прикурить сигарету. «Дурак! - обругал себя Бахметьев, затянувшись горьким дымом. – Сбежал, как нашкодивший мальчишка. Стоило ли так спешить? В кои то веки похоть совсем затмила разум. Всё должно было быть иначе», - сигарета истлела и обожгла пальцы. Отбросив окурок, - Георгий Алексеевич дождался, когда свет в окне погаснет и только после того зашагал по мостовой в сторону Литейного.

Шаги гулким эхом отдавались в ночном городе. Всё замерло. Обыкновенно в эти часы на улице можно было встретить припозднившихся гуляк из числа студентов или военных, нет-нет проезжала пролётка, но нынче было тихо. Идти было совсем недалече. Ветер свистел в ушах, подгоняя в спину и вынуждая ускорить шаг.

Перейдя мост через Фонтанку, Георгий Алексеевич с Невского свернул на Литейный. До дома оставалось не более версты. От природы Бахметьев обладал чутким слухом. Ему показалось, что кто-то следует за ним попятам. Остановившись, он огляделся. Вдоль неосвещённой стены доходного дома мелькнула чья-то тень. Граф мгновенно подобрался, как всегда в минуты опасности ощущая необыкновенный душевный подъём. Медленно повернувшись, Бахметьев зашагал далее, ожидая нападения.

Нападавших было двое. Как бы Бахметьев ни готовился к тому, все же момент нападения был неожиданным. Сначала дорогу преградил высокий широкоплечий человек, вынырнув, будто чёртик из табакерки с ближайшей подворотни. В руке нападавшего блеснуло лезвие ножа. Закрывшись рукой, Бахметьев ухватил своего противника за запястье, сжимая его руку, что есть силы в надежде заставить того выпустить оружие. Никто не издал ни звука. Слышалось только напряжённое дыхание обоих. Вывернув руку нападавшего, граф услышал, как звякнул о мостовую нож, откатившись куда-то в сторону, и в тот же миг на его шее оказалась удавка. Кто-то второй пониже и явно гораздо слабее первого противника, повис на нём со спины, пытаясь затянуть петлю на шее. Фуражка смягчила удар по голове, кастет скользнул по щеке, оставляя глубокую царапину, в глазах потемнело.

- Караул! Грабят! - послышался чей-то истошный крик.

Хватка ослабела.

- Повезло вам, ваше сиятельство, - услышал он свистящий шёпот над ухом.

Топот ног по мостовой возвестил о том, что его недруги, кто бы они ни были, поспешили покинуть место нападения, оставив свою жертву.

- Ваше благородие, - обратился к нему запыхавшийся городовой, - не пострадали?

- Нет, - выдохнул Бахметьев, снимая с шеи верёвку.

Вслед за городовым к нему подошёл тощий паренёк, судя по форменной фуражке и тужурке, студент, который, очевидно, и поднял крик, привлекая внимание. Помогая графу подняться, городовой заботливо поддерживал его под обе руки.

- Сюда, пожалуйте, - скороговоркой произнёс он, увлекая Бахметьева под свет фонаря.

Студент, последовал за ними, с любопытством рассматривая того, кому он вольно или невольно только что спас жизнь.

- Что ж вы службу так скверно несёте? – в сердцах бросил Бахметьев, стирая кровь с повреждённой щеки.

- Так отдали бы кошелёк и дело с концом, - обиженно заметил городовой. – Что ж вам жизнь недорога, что вы супротив двоих драться кинулись?

- Да кабы кошелёк… - вздохнул Георгий Алексеевич, нащупав в кармане золотой портсигар и портмоне.

- Проводить вас, ваше благородие? – поинтересовался городовой.

- Было бы неплохо, - поворачиваясь лицом к студенту, отозвался Бахметьев. – Благодарю вас, юноша. Вы мне жизнь спасли.

- Не стоит благодарности, ваше благородие, - словно девица зарделся студент, - всякий на моем месте поступил бы точно также.

- Ежели я когда-нибудь смогу быть вам чем-нибудь полезен, вы можете найти меня по этому адресу, - достав из кармана портмоне и вытащив из него визитку, произнёс Бахметьев, протягивая карточку студенту.

Городовой попытался взять графа под руку, но Бахметьев довольно резко отказался от помощи и предпочёл передвигаться самостоятельно, несмотря на то, что голова его кружилась и походка была не совсем твёрдой.

Дома Георгий Алексеевич приказал подать бренди. Налив почти полный стакан, он немного плеснул на ладонь и приложил её к разодранной щеке. Сдавленно чертыхнувшись, граф посмотрел в зеркало на своё отражение. Помимо ссадины на лице на шее красовался след от удавки. «Во истину в рубашке родился», - перекрестился Бахметьев. Кто его знает, чем бы всё закончилось, коли не подгулявший допоздна студент.

Сначала Бахметьев тоже решил, что на него напали с целью ограбления, тем более что могли видеть, как он подкуривал сигарету, достав из кармана плаща дорогой портсигар. Однако, поразмыслив немного и вспомнив последние слова одного из бандитов, Георгий Алексеевич пришёл к печальному выводу, что нападавшие желали отнюдь не поживиться за его счёт, но убить. Видимо, они следовали за ним от самого парадного дома на Фонтанке, и как только он перешёл мост и стал удаляться от набережной, решили напасть. Чего проще: задушить, а тело сбросить в реку.

Оставалось только вспомнить, кому он настолько насолил, что платой за прегрешения должна была стать его собственная жизнь. Присев в кресло со стаканом в руке, Бахметьев погрузился в мрачные раздумья. Единственная мысль, что приходила ему в голову – это связь с Ольгой. «Нет, - вздохнул граф, отпив из стакана глоток бренди, - Уваров никогда бы не стал сводить счёты подобным образом. Николай Васильевич вообще бы не стал сводить счёты, потому как к супруге своей всегда был равнодушен и ревнивцем никогда не слыл. Для князя самым важным было, чтобы внешние приличия были соблюдены, а уж тем более сейчас, когда сия пошлая связь осталась в прошлом, подобная месть и вовсе лишена какого бы то ни было смысла».