Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов

Вы только посмотрите на него! Закадычный друг Баппу… Задели в газете — и заюлил. На Дзыцца именем Баппу хотят воздействовать, а на меня с помощью Дзыцца. Ага, сами-то ничего не можете. А то иначе бы себя повели! Грели руки над огнем, да обожглись. А будут дуть — сильнее разгорится. Уж лучше, решили, потихоньку залить, пока этот огонь совсем не спалил.

— Не настраивай людей против себя, — говорит мне Дзыцца. — Люди недоброе долго помнят…

Кругом права Дзыцца, но и от того, что в газете, виноватым не отмахнуться.

Дзыцца ушла на работу, а к нам прямо-таки ворвалась дочь председателя сельсовета. Двое попали в заметку из их семьи — мать и она. Вот и набросилась на меня за двоих.

Я ее давно знаю. Несколько лет назад окончила школу в Джермецыкке и с тех пор сидит дома. Может, у нее зубы гнилые, а может, пофорсить — поставила себе серебряные коронки. Вверху с левой стороны три коронки и внизу тоже три. Так и сверкало во рту! И все время старалась показать эту красоту, смеялась к месту и не к месту. В конце концов рот у нее перекосило. И глубокая морщина перерезала щеку.

Встала посреди двора, руки в бока и рта уже не может закрыть — задохнулась от злости. Все шесть ее серебряных зубов мне видны. И на верхней губе с черными усиками выступившие капельки пота.

— У-у, отрава!..

Дошла до калитки и, не оборачиваясь, крикнула — точно только тут вспомнила, зачем приходила:

— Тебя в сельсовет вызывают!

Кто вызывает, зачем — не сказала. Да кому же вызывать, как не председателю, ее отцу. И зачем вызывает — тоже понятно.

— А ты что, курьер? — сказал я.

— Тогда узнаешь!

Я и не собирался идти. Но потом немного подумал и пошел: вдруг это из газеты меня спрашивают.

Председатель сельсовета был один в кабинете. Разговаривал он со мной важно. Но не кричал — не то что прежде. И на заметку в газете вроде бы не очень обижался. Как живете, то да се. Как учусь, спрашивал. А под конец сказал:

— Брось свою писанину! Оставь! Тебе она совсем не нужна. Молод еще, на многие вещи неправильно смотришь. Искажаешь общую картину. Договорились? А то ведь я могу позвонить в газету… Школьник, понимаете, по наущению, сам не разбирается. Мало ли чего напишет! И в следующий раз писанину твою в корзину. Или чего похуже. За ложь! — И председатель многозначительно поднял палец.

Ни одному его слову я не поверил. Если все дело в том, чтоб взять да позвонить, он бы давно схватился за телефонную трубку. Когда звонить, как не сейчас!

На обратном пути мне повстречался Джетагаж.

— Что нового? — спросил он, улыбаясь.

Мне отчего-то казалось, что заметка в газете Джетагажу больше всех пришлась по душе. И выпытывал меня, видно, неспроста.

— Говорят, дочь председателя сельсовета здорово тебя отделала, — сказал Джетагаж.

Мне вспомнилось, как она прошипела напоследок: «Порошок рвотный!» Интересно, что это за порошок такой? Я спросил Джетагажа.

— Одиночных выстрелов не бойся! «Рвотный порошок»… Да плевать! Вот если бы она сказала, что твоя голова похожа на пустую тыкву, подбородок на ступу, нос на шалаш, скулы на саночные полозья, глаза на гнездо бекаса, плечи на одежную вешалку, ноги на наждачный камень, уши на лопухи, усы на свиные брови — тогда другое дело! Потому что есть головы более пустые, чем пустая тыква. И усы у кое-кого точь-в-точь поросячьи бровки. У тебя же все, как у людей…

Время шло, а косых взглядов, упреков ничуть не убавилось. Вроде бы теперь все на меня ополчились. То в одном, то в другом месте поругивали, хоть никто еще не сказал, что я написал неправду.

Дзыцца с самого начала неодобрительно отнеслась к заметке, она и теперь не одобряла. Но я чувствовал, что в глубине души гордится мною. И это придавало мне силы.

Мы убрали кукурузу на своем участке, подошли другие заботы. Каждую осень повторялись наши мучения с огорожей: там залатать, здесь подпереть. Да и соседи напоминали. Мы с Дзыцца нарезали в лесу две подводы ореховых прутьев, нарубили кольев. Надо было просить лошадь у председателя колхоза.

Тот очень удивился, когда увидел меня в дверях. Толстые щеки надулись, он прямо-таки глаза вытаращил, и уши вспыхнули! А я еще ни слова не произнес и порога не переступил. Он за столом, я на пороге, и оба молчим.

— Лошадь нужна, — сказал я наконец.

— Чего-чего? — переспросил председатель, будто ослышался. — Лошадь? А ты кто такой? — И заорал так, что краснота с ушей перекинулась на шею: — Лошадь ему! Проси у тех, кому писульку писал. Корреспондент!..

Эти слова он, конечно, заранее для меня припас и выложил как отутюженные. Хоть и злость его разбирала, но я видел, что доволен моим приходом. Настало время расквитаться, давно ждал. Я повернулся и вышел. Пусть лопнет от злости!

Глупо сделал, что пошел. Легче сто рублей найти на дороге, чем что-нибудь у него выпросить. К нему и не ходит никто. Да не нужна мне его лошадь! Съездим несколько раз на ослике и перевезем.

Через неделю подбегает ко мне Агубе на школьной перемене:

— Ты в учительской был?

— Не был. А что?

— Ищут тебя!

После уроков зашел в учительскую: зачем я понадобился? Наверно, опять какая-нибудь неприятность.

— Откуда тебе деньги прислали? — спросила секретарша директора.

— Мне? Не знаю… Мне ниоткуда…

— А это что?

На почтовой квитанции красивыми, ровными буквами были написаны мое имя и моя фамилия. И что мне полагается сорок шесть рублей девятнадцать копеек. В нашей школе учились еще пять человек с такой же фамилией, как у меня, но моих тезок среди них не было.

Секретарша протянула мне квитанцию и сказала:

— Ступай на почту, там тебе скажут, откуда перевод.

На почту мы пошли с Темирканом. Я был уверен, что ошибка. Что из того, если имя и фамилия совпадают?

Оказалось же, что деньги прислали из редакции. Так и сказали на почте: Казбеку Таучелову из редакции газеты «Растдзинад».

Вот уж чего я не ожидал! И тут только сообразил, почему дочь бригадира крикнула тогда: «Пусть пишет, может, этим прокормится!» Значит, думала, что я ради денег! А я разве знал, что заплатят? И в голову не приходило. «Чтоб прокормиться…»

Возле магазина встретили девчонок из нашего класса, с ними была и Мадинат. Они вышли из магазина с какой-то покупкой и нас не заметили.

— Зайдем? — сказал я Темиркану.

После уроков мы часто заходим в магазин — просто так, посмотреть. Денег-то у нас не бывает. А сейчас у меня в кармане целых сорок шесть рублей! Сколько неприятностей они принесли… Скорей бы потратить, купить чего-нибудь вкусного. Я подошел к витрине с конфетами и остановился против весов. Продавец даже не взглянул. Низенький, плотный, краснощекий, он похаживал вдоль прилавка отдела тканей. Чего ему смотреть, какие мы покупатели? Постоят, постоят и уйдут. Тут за мной встали две женщины, местные, и продавец лениво направился в нашу сторону.

— Вам чего? — обратился он к женщинам.

Те показали на меня: дескать, он первый в очереди.

— Мне полкило конфет, вот эти, — сказал я.

Продавец хмыкнул, но, увидев деньги, запустил пятерню в ящик с конфетами, высыпал в бумажный кулек и бросил на весы. Стрелка качнулась и, не дойдя до середины, остановилась. Надо бы положить еще две-три конфеты, но продавец, видимо, поленился. Снял кулек и швырнул передо мной на прилавок.

Темиркан рассматривал велосипеды, выставленные в дальнем углу.

— Чего это ты купил? — удивленно спросил он.

— Конфет.

— А зачем тебе столько?

— Ладно, пойдем скорей, — сказал я.

— Вот интересно! Куда торопиться?

— Догоним Мадинат, это ей я купил. Вообще — девчонкам…

Темиркан вдруг покраснел отчего-то и отвел глаза. Я не подумал, что из этого выйдет, если мы с Темирканом угостим Мадинат. Если бы я был один… А то нас двое! Я-то знаю, как Темиркан относится к Мадинат. По правде говоря, из-за него я и купил конфеты, сам он ни за что не решится угостить. Конечно, ничего такого я не думал, когда увидел Мадинат у магазина, а потом покупал конфеты, само собой как-то все получилось… А Темиркан, выходит, догадался, что ради него все это. Вот он и смутился.

Мы догнали девчонок, и я протянул Мадинат весь кулек. Она тоже смутилась и покраснела. Но тут же улыбнулась и стала раздавать конфеты подружкам. Я посмотрел на Темиркана. По-моему, он был очень доволен. Как если бы сам купил и угостил Мадинат.

Впервые за все эти дни мне стало легко-легко на душе. Мы попрощались с девочками и вернулись в магазин. Я вспомнил, что из сладостей Дзыцца больше всего любит халву. До войны Баппу ящиками покупал, говорит Дзыцца. Ей будет приятно.

Продавец завернул мне в хрустящую бумагу целый килограмм. Еще я купил два перочинных ножа, пачку хозяйственного мыла, два кило соли и десять коробков спичек. Хотел купить и керосину, но не во что было взять; Приду в другой раз.