Сладкая месть - Кэт Мартин

— Почему?

— К нему приходил джентльмен. Аристократище. Он-то и заплатил капитану за то, что тот доставит тебя на Ямайку в целости и сохранности.

Грейвенволд. Совесть Рейна. Неужели виконт верит, что заплатив немного денег, он компенсирует тот огромный ущерб, который он ей причинил?

— Я не дурочка, мистер Микс, — ответила Джоселин. — Я возьму все то, что могу получить, и не пожалею об этом. Обо мне некому позаботиться, кроме меня самой, а я уже давно выучилась умерять свою гордость.

Моряк улыбнулся еще шире.

— Но не всю, сдается мне. Думаю, у тебя ее еще немало осталось в этой прямой спинке, — он хмыкнул, мускулы у него на груди пошевелились. — А теперь иди-ка лучше вниз. Коли захочешь, можешь ненадолго подняться после ужина.

— Спасибо, мне это будет приятно.

— Мне придется за тобой заходить. А не то парни решат, что ты заявилась на полубак, чтобы покрутить перед ними задом.

Джо покраснела. Благодаря Рейну она перестала сталкиваться с изнанкой жизни; и трудно было признаться себе, что она снова попала на дно.

— Извиняйте, мисс, — сказал второй помощник, и Джо заметила, что и его худое лицо тоже покраснело.

— Все в порядке, мистер Микс.

— Вовсе не в порядке, и больше вы от меня такого не услышите. А теперь уходите, пока мистер Дирлинг на вас не наткнулся.

— А кто это — мистер Дирлинг?

— Первый помощник. Держитесь лучше от него подальше, милочка. Он может и сподличать.

Внимательно выслушав совет второго помощника, Джоселин пошла вместе с другими женщинами вниз по лестнице в затхлый трюм.

Там в тусклом свете кто-то сел играть в карты за деревянным столом, другие расположились на своих узеньких жестких койках. Когда Джоселин подошла к постели, которую ей назначили раньше, — к одной из лучших, как она теперь понимала, — койка оказалась занята кем-то другим. Темноволосая, смуглая девушка-испанка, которую Джо заметила еще в начале пути, вытянула свои босые ноги на ее дополнительном одеяле, о котором говорил мистер Микс.

— Боюсь, вам придется перебраться на другую койку, — сказала Джо. — Эту койку дали мне. Если я правильно помню, ваше место наверху.

Темные глаза хорошенькой девушки сузились.

— Боюсь, это вы ошиблись. Та койка наверху — ваша.

За три года, прошедшие со смерти ее отца, Джоселин уже не раз проходила по этой неприятной дорожке. Речь шла не о койке, даже не об одеяле или подушке. Дело было в том, что если одна из этих женщин сумеет что-либо у нее отобрать, остальные станут поступать так же. Она подошла к кровати и наклонилась к лежавшей женщине.

— Эта клятая койка — моя, — сказала она, нарочно сбиваясь на самый сильный акцент кокни, какой только знала. — Катись отсюда, пока я не помогла тебе свалить.

Глаза испанки расширились. Она выкарабкалась с узкой койки и встала перед Джо. Она оказалась пониже ростом, но тяжелее, мощнее фигурой.

— Предупреждаю, puta[6]. Это моя койка, — она уперла руки в бока и откинула назад свои черные волосы. — Ты мне не нравишься, Ingles[7]. Мне приятно будет проучить тебя.

Джоселин напряглась, ее руки невольно сжались в кулаки.

— Только попробуй.

Испанка впервые поколебалась в своей уверенности. Ее кулаки были сжаты, но глаза нервно шарили по комнате, словно она кого-то искала.

— Прекратите — обе — сию минуту! — воскликнула Долли Уайтхед, становясь между двумя женщинами. — Кончита, отправляйся на ту койку, которую отвели тебе. А ты, Джо, пойди-ка прогуляйся, если сможешь найти место в этой вонючей дыре. Нам придется ладить друг с другом еще шесть недель — а может, и больше. А это не лучшее начало.

Джо была почти готова к тому, что испанка накинется на Долли. Но та, напротив, выглядела огорченной.

— Двигайся, — потребовала Долли, и девушка подобрала свои юбки и взобралась наверх.

Джоселин начала прогуливаться, стремясь выполнить свою сторону сделки.

— Не злись на Читу, — сказала, подойдя к ней, Долли. — У нее испанский норов, понимаешь ли, а в остальном она ничего.

— Я так понимаю, вы с ней подруги?

— В некотором роде и так. Мы с ней закорешились в тюрьме. Привязались друг к другу прямо как мама с дочкой. Она и впрямь одинока, понимаешь.

Мы все одиноки, подумала про себя Джо.

— Она тута за кражу, но на самом деле все дело в ее чертовом характере. Она прикатила в Англию со своей мамашей, но старуха сбежала и бросила ее. Чита прекрасно справлялась, работая горничной, пока не повздорила с хозяйкой.

— Рассказывай, — сказала Джо с мрачным сарказмом, — она, небось, пыталась влезть в постель к хозяину.

Долли рассмеялась.

— Не в этом дело. Похоже, та баба немножко слишком резко обращалась со своими детьми: била их березовыми розгами до крови. А Чита любила этих детей. И накинулась на эту бабу. Сказала, что та бы лучше оставила детей в покое. На следующий день за ней пришли.

— Понятно.

Джо замолчала. Если Чита так любит детей, она не может быть плохой.

Они подошли к самому носу корабля. Через толстые сырые стены трюма было слышно, как волны бьются о корпус судна. Тут они остановились.

— Я послежу, чтобы она на тебя не наскакивала. Это я обещаю. Не боись, она тебе забот не доставит.

Джо вздохнула.

— Вот уж чего бы мне совсем не хотелось, так это забот.

Уходя, Долли улыбнулась. Джоселин заметила следы сифилиса у нее на шее, уходившие под вырез блузки. Джо погуляла еще немного, пробираясь между толпившимися женщинами, размышляя об испанской девушке, которую тоже предали. Это их объединяло.

Вспомнив о Рейне, Джо впала в задумчивость, сердце у нее защемило от знакомой боли. Зачем он это сделал? Почему так решительно отказался от нее? С какой женщиной делит он теперь постель? Вопросам не было конца.

Когда она вернулась на свою койку, втиснутую между шестью другими, она почувствовала себя одинокой и несчастной, а мысли о Рейне по-прежнему омрачали ей сердце и разум. Ее поглотили воспоминания о днях, проведенных вместе с ним. О том, как Рейн в грязной от сажи одежде сажает детей в повозку. О том, как Рейн смеется над какими-то ее словами своим теплым гортанным смехом. О том, как Рейн втаскивает ее по крыше в безопасное место своими невероятно крепкими и неизмеримо нежными руками.

Она вспомнила, каким он был в ту ночь, когда она впервые приняла его в постели. Такой высокий и красивый. Она не забыла ни одной черты его лица, ни одной линии его мускулистого тела. В темноте трюма ей казалось, что стоит только протянуть руку, и она дотронется до него, почувствует, как его мощная грудь прижимает ее к койке, как целуют ее горячие губы.

Она ворочалась, то страдая по нему, то ненавидя, но постоянно тоскуя.