Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Евгения Штольц

скалились, огрызались, но продолжали надвигаться. Они ступили между колонн, обойдя зияющую дыру, и окружили рыбака. Тот стоял и не шевелился. Страх сковал его тело. И снова он смотрел в глаза смерти; но не было здесь ни шинозы, ни дома, где можно спрятаться. Куда ни глянь, кругом земля вурдалаков, а он их добыча. Рядом с ним лежала старая трухлявая палка, и он взялся за нее без надежды, чувствуя на пальцах труху.

Пронзительный визг стал невыносим. Голоса чертят слились в единый преисполненный согласованности звук, заполняющий все вокруг. И казалось, будто слышится здесь уже песня: дикая, безумная. Один из вурдалаков насторожился — уши его встали торчком, а нос жадно втянул воздух. Привстав на задние лапы, он завертел головой, будто в поисках чего-то. А чертята уже перестали швыряться шишками, затянули свои голоса, сплели их в единый пронзительный хор. Теперь Уильяму отчетливо слышалась не песня, а призыв. Яростный призыв. И он достиг своей цели. Что-то зашевелилось глубоко под землей, будто нечто исполинское вдруг решило перевернуться на другой бок. И тишина… Стая вурдалаков замерла в нерешительности. Затем один осторожно подполз к дыре, пробитой в гранитной плите, и заглянул туда.

Чертята заверещали, исступленно запрыгали на ветвях темно-зеленых елей. И лес наполнился движением от их скачков: закачались повсюду размашистые ветви, заплясали кусты, зашелестело в верховьях крон.

Подземный звук повторился, но в этот раз громче и сильнее.

Вурдалак, заглядывавший в черноту дыры, рыкнул и попытался отскочить в сторону. Но это ему не удалось — из темноты вынырнула поросшая мхом и лишайником рука. Четыре когтя, крепче стали, впились в его тело и в одно мгновение утащили под землю. Короткий визг. А после что-то хрустнуло, и колонны заходили ходуном оттого, что под ними задвигалось пробудившееся существо. Из разлома вылетела половина вурдалака, шмякнулась о ствол ели на самом краю поляны.

Чертята исступленно стрекотали, наслаждаясь происходящим, и скакали по ветвям.

Из черноты дыры показалось существо. Оно было венчано, как короной, длинными загнутыми рогами, а под его вытянутой мордой тянулась борода, переходящая в гриву. Грозно блеснув желтыми глазами, оно подтянулось передними лапами и вытащило задние, короткие. И взревело, отряхиваясь. С него сыпались мох, ветки, трава — похоже, создание это спало неприлично долго и его случайно, а может и злонамеренно, разбудили чертята. С его туловища гирляндами свисали мшистые бородавки вперемешку с травой, росшей поверх шерсти.

Ни в сказках, ни в старинных историях о подобных демонах не упоминалось. Поэтому Уильям испуганно отступил, боясь попасться ненароком на глаза. Но существо на него и не глядело; все его лютое внимание было приковано к вурдалакам. Оно ощерилось, с грохотом прыгнуло на них.

За спиной Уильяма застрекотали чертята. Их тонкий и бойкий визг вырвал его из странного оцепенения. Нужно срочно уходить! Рыбак бросил бесполезную ветку и со всех ног помчался к ельнику, пока в центре поляны древнее, разбуженное от многолетнего сна чудовище рвало вурдалаков, окропляя их кровью гранитные плиты и столбы.

Нырнув в темные кусты, Уилл мчался, перепрыгивая через коряги, поваленные деревья, овраги, — все дальше и дальше от этого жуткого места. Тише становились визги, вой, басовитый рык и хруст костей — и его сменяли крики потревоженных птиц, взлетавших с деревьев и теперь круживших в темнеющих небесах. Где-то вдалеке закаркали вороны. Но в конце концов и эти звуки истончились, а вскоре и вовсе затихли.

Зато теперь Уильям знал, что никто его не преследует, — все вурдалаки остались там, у зияющей дыры, став лакомством. А бойкие и веселые чертята отважно ползали, прыгали меж лап пробудившегося демона и воровали маленькие кусочки мяса. Они получили свое…

* * *

Спустя пару дней

Пока рыбак брел по темному ельнику, думая о том, как много тайн хранит Офурт, ельник стал мельчать. А потом и вовсе внезапно кончился. И Уилл резко вышел к светлому лугу на опушке, усыпанному белоснежными цветами, между которыми прятались другие, низенькие, робко-синие. Ему пришлось прищуриться, и он недовольно замер, закрывая рукавом глаза. Слишком привык он к благодатной тьме, что таилась под сплетениями темных елей, поэтому свет, льющийся на луг яркими потоками, его ослепил.

Так и стоял он, качаясь от слабости, к которой уже странно привык. В последние дни он часто думал о том, что уже не понимает, где он и куда идет. Пока он раздумывал, а не вернуться ли ему в лес, нос его зачесался от благоухающих растений — и он чихнул, отчего сознание его на миг прояснилось.

Филипп… Ему нужно к Филиппу…

Прикрыв нос остатками рукава, он пошел, время от времени спотыкаясь и чуть не падая, чтобы быстрее миновать эту цветущую опушку. А когда уже почти миновал ее, то услышал зов о помощи:

— Помогите! Ау!

Кричали неподалеку. Уильям, замерев, зачарованно вслушался и побрел на звук. Вскоре он увидел у зарослей цветущего орешника седобородого старика, лежащего на земле под деревом. Тот безуспешно пытался приподнять рухнувший на него ствол, упирая ладони в жесткую кору, но у него ничего не получалось.

Увидев подошедшего, старик побледнел.

— Ох, Ямес. Кликал помощь… а накликал смерть, — прошептал он слабо.

Уильям глядел на него в полном молчании, изможденный, бледный. В нем снова поднялась сухой волной жажда, но он сдержался — лишь откинул дерево, которое показалось ему легким. Похоже, старику серьезного вреда оно не причинило, только придавило ногу. Потом он таким же шагом пошел прочь, сходя с ума оттого, как пахнет все вокруг: весенними цветами, кровью и теплом. У него не хватало сил даже на разговор — язык будто прилип к нёбу, окончательно высохнув. А может, и не мог он уже говорить, растеряв последнее…

Покряхтев, старик поднялся, подобрал с земли палку, на которую оперся, и, хромая, догнал своего спасителя.

— Сынок, ну спасибо тебе — спас старику жизнь! Так бы и помер туточки…

Уильям в безмолвии продолжал идти — его то знобило, то бросало в жар. Мир вокруг сузился до небольшого просвета, и он ничего не видел, кроме больших белых цветов под ногами, а также нескольких маленьких, сине-фиолетовых.

— Ты ж ответь что-нибудь, сынок. Чем я могу отплатить тебе?

Уильям молчал. Ему казалось, что он не может говорить.

— Сынок, ну ты чего молчишь? Что я могу сделать для тебя, спасителя моего, а?

— Уйти, — с трудом прохрипел рыбак. Горло у него от одного слова будто облилось кровью изнутри — так сильно сдавило.

— Да как же мне уйти теперь, когда ты меня спас, а сам идешь что неживой? Так ты далеко не