Крайний - Маргарита Хемлин

Янкель поднялся надо мной и сказал:

— Повтори, Нишка, что ты придумал.

Я повторил про хату и про свободу.

Янкель говорит:

— Не про то. Про Наталку повтори.

Я повторил.

Янкель задумался. Пошел к окошку. Уставился на улицу. Я тоже встал, и вместе с Янкелем направил взгляд в окошко. Смотрим вдвоем и ничего не видим. Дождь идет. Заливает видимость.

Янкель первый говорит:

— Про хату ты прав. Поспешил я. Но мне есть оправдание. Я от чистого сердца. Хоть роли не имеет. Забирай мою. Что та хибара, что эта. Ничем не хуже. Забирай. Зараз пойдем и на тебя перепишем. Согласный?

Я молчал. Помолчал, помолчал и кивнул головой. В знак согласия.

Янкель вел дальше:

— А Наталка… Что ж, если у вас любовь и дети, то я в стороне.

Я улыбнулся, хоть по опыту знал, что показывать свое счастье никому нельзя.

Янкель придвинулся ко мне, схватил за пиджак и брызнул в лицо слюной:

— Только я тебе не верю. Пускай она сама скажет. Своим голосом. И про детей, и про любовь. И про то, как она с тобой спит. Тогда я поверю. Тогда для тебя, Нишка, полная свобода наступит. Пока не услышу, лимонка при мне.

Я легонько его кулачищи отвел, он не сильно меня и держал, слюну вытер с лица, и с достоинством отвечаю:

— Нет, Янкель. Наталку я не выдам. Рви свою лимонку. Рви на весь Остёр. Вместе на воздух полетим.

Янкель развернулся на сто восемьдесят градусов, кинулся под кровать, нашарил там что-то, поднял руку и закричал:

— Сейчас рвану.

В кулаке лимонка. Сколько я их побросал за войну — не посчитать. Я такие лица, как у Янкеля, наблюдал во время атаки или когда у людей оставались последние секунды до смерти. Не испугался.

Но говорю:

— Давай, Янкель. Рви. Только насмерть чтоб. А то калеками останемся, на пару будем на обрубках ползать, безрукие, просить, чтоб добрые люди штаны нам расстегивали-застегивали. Давай.

Привычка — большое дело. Отвык Янкель в людей снаряды направлять. Отвык.

Субботин у него лимонку отнял. И я отнял. В целости себе в карман положил.

И говорю:

— Давай встретимся где-то на ничейной полосе. Я Наталку приведу. Пускай она сама выберет, с кем остаться. Если с тобой, — я без звука ухожу, вы меня никогда не увидите и не услышите. Если она меня с собой оставит, — ты уходишь. И хата твоя за нами остается. Нам в Рыкове делать нечего. В Рыкове хату продадим.

Янкель хмыкнул. Но я понял, что он согласен.

Назначили встречу недалеко от Козельца, на хуторе Болотном. И я, и Янкель место знали еще с войны, и теперь нам было известно, что там все брошенное. Немцы спалили и потом никто не позарился на пепелище.

— Сегодня, — говорю — 29 сентября. Встретимся 31-го.

Конечно, я мог и не ходить к Янкелю. Но я хотел по-честному. Я себя тянул изо всех сил. Как и положено человеку.

Лимонку закинул далеко в поле. Рванула громко.

Наталка встретила меня по-доброму. Волновалась, куда пропал. Я заверил ее, что все в порядке. Что я видел Янкеля и предоставляю ей выбор. Она как будто ждала подобного поворота.

Спросила одно слово:

— Когда?

Я сказал.

Израиль с Саррой нас обхаживали, обглаживали. Сарра сварила куриный бульон с клецками, начинила шейку мукой и потрошками. Обедали празднично.

Израиль держал речь:

— Мы сомневались про тебя, Нисл. Мы твоего отца знали в Чернобыле. И всю семью его несчастную. И раввина Нисла Зайденбанда знали. Мы с тобой не делились воспоминаниями, потому что ты не в курсе и не надо тебе.

Я вставил слово:

— И не надо мне. Точно, Израиль, — я решил, что не буду расстраивать людей своим лишним знанием, а то далеко можно зайти.

Израиль продолжал:

— И видим теперь, что ты не в отца. Что ты старость уважаешь. Спасибо тебе, дорогой Нисл. Хорошо считается, что сын за отца не отвечает. И я тебя прошу, не отвечай. Потому что ты ни в чем не виноват за него. Ты это своим примерным поведением доказал. Сарра мне намекала, что ты нас бросил с посторонней женщиной. Но я не считаю, что Наталка нам посторонняя. Она нам дочка, а ты нам сын.

Сарра кивала и в бульон слезы лила от радости, что я вернулся и Наталка в хорошем настроении и в животе у нее полный порядок.

Утром 31-го мы с Наталкой пошли по назначению. Погода наладилась. Попалась подвода, нас подвезли.

На месте мы оказались первые.

Пустоты не было. На развалинах строился домик. Из бруса. Крепкий домик. Видно, недавно. Только фундамент готов и первый лес завезли. Хозяин с топором расхаживал, баба, дети что-то делали. Костер горел, готовили еду.

Я понял: надо менять дислокацию.

Когда вдалеке показался Янкель, я быстро пошел ему навстречу, замахал руками, мол, стой на месте.

Наталка шла медленно. Еще издали я заметил, что Янкель смотрит исключительно на нее. Меня для него нету.

Сошлись с Янкелем как раз возле леса. Наталка на подходе.

Я говорю:

— Что тут людей смущать. Может, до крика дойдет. Лучше глубже зайти. От чужих глаз.

Пошли.

Янкель идет трудно. Хромает. Палку взял с собой для твердости. Но как следует опираться на нее не умеет. И оглядывается, оглядывается на Наталку. Я не смотрю назад. Но через меня пропускается электрический ток. Я однажды такое испытал. Неосторожно дотронулся к проводам. И струя идет через верх головы.

Я не выдержал. Оглянулся. Наталка на Янкеля смотрит открытыми глазами: через меня. Через мою макушку.

Идем и идем. И никто из нас не останавливается. У меня под сапогами захлюпало.

Я крикнул Янкелю:

— Останавливайся, сейчас болото начнется.

Он отвечает с усмешкой:

— Уже, Нишка. Уже в болоте. Стой где стоишь.

Наталка, как последняя, отставшая немного, замерла.

Я ей говорю:

— Отойди назад. Тут болото начинается. Мы сейчас с Янкелем выйдем к тебе на сухое.

А сам чувствую — затягивает. Янкель еще дальше — ему хуже. Он палкой тычет и зыркает, за что надежно уцепиться. А не за что.

Закричал Наталке:

— Уходи назад, уходи назад!

Я кинулся к Янкелю, он уже по колено в трясине. Тащу за палку. Не тащится. Уже по пояс. Я и сам стал затягиваться вглубь. Янкель кряхтит, а уже плечи в трясине. Отталкивает меня с палкой. Отталкивает и рычит:

— Уходи, Нишка, уходи, гад. Обоих затянет. Наталку спасай. Детей спасай.

Я как-то вытащился. Все-таки намного легче Янкеля. И ноги крепче.

Он барахтается, пузыри пускает. Я хватаю одно деревце за одним, пригинаю. Не дотягивается до Янкеля. Он руками в воздухе водит, вроде буквы рисует. А ничего он руками не рисует. Он жизнь свою спасает и спасти не может. И я не могу.

Я думал, Наталка отошла. А она рядом со мной. Сама за ветки цепляется, бросает в болото. Молча.

Когда Янкель скрылся под ряской, и ряска булькнула, Наталкин голос отозвался, как эхом:

— Янкель!

С веточкой тоненькой в руке бросилась своим животом огромным на стоячую жижу, протаранила насквозь и камнем канула. Как летчик Гастелло.

Я кричал-кричал, палкой шарил, звал. Не дозвался.

Выбрала-таки Наталочка Янкеля. Черта хромого. Жида проклятущего. А у нее ж свой тот свет, а у него свой. Она ж сама говорила. И не придут, не расскажут, встретились — не встретились.

Не знаю, сколько времени я просидел в лесу.

Меня нашли дети с хутора Болотного. Позвали, наверно, взрослых, те доставили меня беспамятного в Козелецкую больницу. Я там провалялся с месяц. Кое-как вылечили мне воспаление легких.

Насчет ума очень опасались, что я повредился. Врач спрашивал, что я делал в лесу.

Я отвечал:

— Гулял на свободе.

Стали выяснять насчет родственников, чтоб меня забрали.

Я сказал, что таковых нет, и я сам уйду, когда скажут.

Выписали. Я пошел к Гореликам. Сказал, что Наталка меня бросила. Что была чистая правда.

Жил со стариками не знаю как.

Ходил по селам, работал. Года три-четыре. Время слепилось в кусок жеваной бумажки. Не разлепишь.

Однажды на базаре в Калиновке встретил жену Гриши Винниченко — Шуру Климчук. приехала к родственникам в гости. Она меня не узнала. Я ее окликнул. Не из интереса, а просто захотелось знакомое имя сказать вслух. Я тогда мало говорил. Временами казалось, отучился окончательно.

Шура рассказала, что Гриша хорошо продвигается, переехали в Семеновку. Начала про Остёр. Гиля Мельник женился. Янкель давно пропал. Ни слуху, ни духу.

Я сказал, что ничего он не пропал. Что я его недавно видел. Нога у него зажила, и он не хромает. Что женился. Что у него двое детей. Близняшки. Один беленький, другой черненький. Чтоб Шура передала знакомым в Остёр.

Шура обрадовалась.

— Гриша вас с Янкелем часто вспоминает. Когда выпьет — особенно. Говорит, вы с ним большие дела делали. Особое задание. Военная тайна. Правда? Скажи, Нишка, я ему тебя не выдам.

Я сказал, что правда.