Сделано в Швеции - Андерс Рослунд

– Джон?

Карлстрём положил руку на плечо Бронкса. И Бронксу это не понравилось.

– Ты каждый вечер засиживаешься допоздна.

– Верно.

– Ищешь, ищешь.

– Да.

– И все твои поиски сосредоточены вокруг избыточного насилия.

– Так устроен мир.

– Когда я заканчиваю свой день, я закрываю папки со всеми делами, над которыми работаю, и убираю их в ящик стола, а на следующий день решаю, хочу ли достать их снова. А ты открываешь их как раз, когда пора идти домой, выкладываешь на стол снимки переломанных костей и синяков. И читаешь. Часами.

– Так устроен мир.

Рука на плече словно бы придавливала его, пришпиливала к месту.

– Ты читаешь дела не затем, чтобы их раскрыть. Верно?

– Не понимаю, о чем ты.

– Ты хочешь подобраться ближе. К нему.

– Спасибо за обед. Было просто замечательно.

Бронкс повернул дверную ручку, на которой так и лежала его ладонь, открыл дверь. Но рука осталась на плече.

– Я не закончил.

Хватка у Карлстрёма крепкая.

– Джон, тебя не заботят люди из этих папок. Их имена, их цели. Ты просто стараешься… понять.

Открытая дверь между теплом и холодом. Тем холодом, что забирается под куртку и в семейное тепло.

– Но тебе это не удастся. Ты не сумеешь понять. Если не повидаешь его. Когда-нибудь. Верно, Джон? Пожалуй, надо сделать это сейчас, времени-то у тебя в обрез. Съезди туда.

Он стряхнул с плеча руку Карлстрёма. Зря, наверно. Карлстрём его босс, а не какой-нибудь там приятель.

– Вот теперь всё.

Бронкс открыл дверь и вышел на улицу. Снегопад усилился.

Съезди туда.

Он знал, что босс прав.

38

Наст хрустел под колесами, когда Лео заехал в глубь мрачного леса, то бишь национального парка Накка, и остановился в нескольких километрах от опушки, где широкая колея сузилась до тропинки. Расстегнул брезент в кузове и отнес пять тяжелых ящиков на скалистый холм, круто обрывавшийся вниз, к пустынному морю.

В тусклом свете фар он один за другим сбросил ящики на лед. И они исчезли в полыньях, которые скоро опять замерзнут – залечат ледяной покров над распиленным оружием, спрятанным в цементе. Весной поверхность ящиков обрастет водорослями, и они станут неотличимы от морского дна. Позеленеют, как стекло аквариума, который стоял между его и Феликсовой кроватями и который они никогда не чистили.

Потом он выкопал яму в глубоком снегу, складной лопатой разрыл землю и мох, сунул туда Ясперовы башмаки. Облил их горючей жидкостью и поджег. Блестящая кожа и толстые резиновые подметки плавились, черные струйки дыма били в нос и в глаза.

Даже Феликс и Винсент не знали, куда он денет эти вещи. Братьям не грозит риск, что их обзовут стукачами. Не то что ему, когда он сидел перед жирным полицейским, который снова и снова требовал ответа на свои вопросы.

Я тебя не выдал. И спасал не себя. Я спасал тебя.

Через парк и снова в город, окутанный морозной дымкой, вот и они, ждут посреди двора, меж тем как он въезжает в ворота. Он позвонил Феликсу и велел им приехать: надо поговорить.

– Черт побери, что за важное дело?

В голосе Феликса слышался алкоголь; Лео всегда знал, сколько выпито.

– Давай обсудим это в гараже.

Чуть поодаль стояло такси с работающим мотором.

– Ты платишь, братишка. И будет дороже, если мы зайдем внутрь. Мы собираемся вернуться в бар.

– Зайди внутрь.

Лео постучал в стекло водителя, дал ему две 500-кроновые купюры. Шофер даже стекло не поднял, включил сигнал “свободно” и уехал.

– Вызовешь другую машину, когда закончим.

В гараже было темно и холодно. Лео включил свет и обогреватель. Винсент вошел следом за ним, а Феликс нарочно остался на улице. Лео успел развернуть подробную карту Стокгольма и его южных предместий, и только тогда Феликс соблаговолил войти. Красным маркером Лео обвел участок в одном конце карты, неподалеку от шоссе и от моря.

– Здесь.

– Что – здесь?

– Эсму, примерно через двадцать дней.

– Ты серьезно?

– Никто до сих пор не грабил сразу два банка.

– Черт побери, это мы уже знаем! Из-за этого нам пришлось оставить столик у окна и сорок пять минут трястись в такси?

– Феликс, послушай меня.

– Это ты послушай меня! Нынче Люсия, мы сидели в баре, обедали, пили пиво… а теперь я тут, в холодном гараже? Блин, ведь Рождество на носу! Нам необходимо несколько дней отдыха!

– Отпразднуешь в будущем году. – Лео расправил карту. – Никто пока что не грабил разом два банка. А мы ограбим три.

Он провел красную линию от городка Эсму на запад по магистральному шоссе 225 и очертил кружком еще меньший городок под названием Сурунда.

– По пути домой. Мы будем там мимоездом. Маленький банк, совершенно без защиты.

Феликс сперва взглянул на улыбающегося старшего брата, потом на карту, помеченную красным.

– Кто из нас пил – я или ты?

Он выхватил маркер из рук Лео и нарисовал новый, больший круг.

– Отсюда, блин, нет путей отхода. Верно? По-твоему, мы должны выдать им свое местоположение, опять? Позволить им нас окружить?

Лео отобрал у Феликса маркер, начертил крестик за пределами карты – прямо на деревянной поверхности верстака.

– Отнюдь, если у них не будет людей, чтобы взять нас в кольцо. – Он посмотрел на них и указал на крест за пределами карты. – Это… Центральный вокзал. В Стокгольме. В сорока девяти километрах. У них там будет полно работы… придется обезвреживать бомбу.

39

Плоский ландшафт. Белый как мел. Из Стокгольма он выехал затемно – до исправительного учреждения Кумла предстояло проехать двести тридцать километров, – а теперь было уже светло, солнце искрилось на снегу, слепило глаза.

Он до сих пор чувствовал на плече руку босса. Знал, что едет туда не из-за Карлстрёма, и все-таки ничуть не сомневался в его правоте.

Как и в правоте Санны.

Они использовали все свои контакты с криминальным миром. Безрезультатно. Остался один-единственный – его личный.

Вдали за полями виднелась серая стена, семь метров бетона и колючей проволоки. Последний раз он побывал здесь несколько лет назад, но, подъезжая, испытывал то же чувство, как тогда: вправду ли там внутри ходят люди, думают, спят, едят, коротая в тоске огромные куски своей жизни?

Оставив машину неподалеку от ворот, он вышел и позвонил.

– Джон Бронкс, городская полиция, Стокгольм.

Скрипучий динамик на двери не работал.

– Джон Бронкс, город…

– Я слышал вас с первого раза.

– Посетитель к Сэму Ларсену.

– Вы не подавали заявку на свидание.

– Подаю прямо сейчас.

– Шесть часов. В том числе и для офицеров полиции.

– Это не свидание. Я здесь в связи с уголовным расследованием.

Щелчок – дверь открылась, несколько шагов до караульного помещения, где охранник в форме сидел в окружении казенного рождественского декора – пластиковой звезды на окне и уродливого соломенного козла на одном из мониторов, транслировавших картинку с 58 камер наблюдения.

Бронкс предъявил удостоверение и получил бейджик посетителя, который надлежало прицепить на грудь, но он сунул его в карман. Охранник проводил его в комнату для свиданий и оставил одного в помещении с кроватью, накрытой защитным пластиком, простеньким столом и двумя столь же непритязательными стульями, раковиной с подтекающим краном и видом на стену сквозь зарешеченное окно. Здесь не было Рождества, не было времен года, ведь для здешних обитателей считать время – непозволительная роскошь.

Через пятнадцать минут дверь открылась, двое надзирателей ввели заключенного и опять вышли, закрыв за собой дверь. Заключенный остался. Он был на два года три месяца и пять дней старше Джона Бронкса. И на три сантиметра выше. А теперь еще и килограммов на тридцать тяжелее. Раньше они были примерно одной комплекции, но восемнадцать лет ежедневных силовых тренировок – при отсутствии иных занятий – изменили ситуацию.

– Привет, – сказал Бронкс.

Они посмотрели друг на друга. Один в джинсах, пиджаке и зимних ботинках. Второй в мешковатых штанах из грубой, но рыхлой ткани, в поношенной футболке с тюремным логотипом на груди и в шлепанцах на босу ногу.

– Я сказал… привет.

Бронкс сел возле шаткого стола. Сэм подошел к зарешеченному окну, выглянул наружу.

– Как ты? – еще раз попробовал Бронкс.

Поначалу он навещал его, в первые годы пожизненной отсидки, сперва в исправительном учреждении в Халле, потом в Тидахольме. Позднее он понял, что неспособность думать в терминах времени равнозначна неспособности надеяться, отсутствию будущего. А когда в конце концов понял, что такая жизнь изменяет личность, стал приезжать все реже, фактически совсем прекратил визиты. И в этой комнате для свиданий, пожалуй, не был ни разу.

– Слышь… в следующий раз сделай заявку заранее, – сказал Сэм. – Как все. Как обычные люди, не из полиции. Неохота мне в следующий раз, как вернусь в отделение, отвечать на вопросы насчет того, где я был. Ты бы должен лучше других знать, что здесь нет ничего хуже, чем необъяснимый визит полицейского!