На грани человечности - Ирина Горбунова

   Взгляды лишь двоих из всего зала не были устремлены на обвиняемую и на её нежданного и неукротимого защитника. Матушка Бариола - первое смущение минуло тотчас - ликовала в душе. Сам же Одольдо всаживал серебряный кинжал в сердце возлюбленной своей колдуньи - экая гримаса судьбы! Достало ума у обоих - нежное свиданье устроить привселюдно. Только последней этой искры недоставало для наивного брата Эрихью.

   И неотрывно вперялась Бариола в орудие своей мести: злорадствуя втайне, но с благостной улыбкой на устах.

   И Эрихью отыскал взглядом свою благодетельницу. Куда угодно смотреть - только не на тех двоих! Нет более сомнений, какова она, Вайрика фер Ламбет. Лгунья, чернокнижница, похотливая тварь! исчадье Тьмы, коварно принявшее личину ангела! Всем глаза отвела. Даже любимому учителю. Даже - язык не поворачивается! - святейшей Владычице. Воистину, Конец Мира близок. И не осталось ни у кого ни сил, ни честности, ни совести, дабы Злу противостоять; разве у одной лишь матушки Бариолы. И... у него - Воина В Белых Доспехах, избранного Небесами, благословлённого преподобной матерью на Последнюю Битву! Не напрасно носит он имя Пророка! Пусть могущественно Зло, и Битва тяжка - но с ним молитва матушки Бариолы. Прочь же колебания!

   Отец Одольдо неторопливо снял латную рукавицу, со звоном бросил на пол - словно прямо в лицо всему высокому собранию.

   - От имени сестры Вайрики. Кто осмелится принять вызов первого меча ордена?!

   Миг растянулся в бесконечность среди непрочной тишины, натянутой струною. А затем - струна оборвалась; и брат Эрихью - воплощение праведного гнева! - почти сбежал по ступеням амфитеатра.

   - Я принимаю твой вызов, исчадье Тьмы! И знай: торжествовать тебе недолго!

   - Хью...

   - Опомнись, сын мой!

   Что-то ещё силился выкрикнуть Одольдо. И Вахишта тщилась достучаться, в чём-то убедить... Суламифь не слышала, не воспринимала. В один миг перевернулись и рухнули все представленья о мире, все прежние ценности. Так легко - и необратимо.

   Предательство. Изменил самый близкий, родной, любимый, кому доверяла как себе... На чём стояла доселе эта вселенная? и на чём стоять ей отныне, когда любовь, доверие, родство душ - всё, что мнилось единственно верным, незыблемым - вдруг оказалось так хрупко, непрочно? Человечность, цивилизованность - не более чем хрустальный замок; обрушился - и лишь зияющая пустота взамен. Как жить в пустоте?

   Надвигался, пошатываясь, до боли меч стиснув, уже не возлюбленный - марионетка; и до жути ясно, к кому ниточки тянутся.

   - Вижу я страх в твоих глазах, ведьма. - Угроза скрежетала в чужом отныне голосе. - Грядёт расплата за всё зло, что принесла ты миру. И - за ложь! за то, что ты лгала - мне!

   - Прошу, Хью, выслушай. - В последнем, отчаянном порыве исправить непоправимое Суламифь шагнула навстречу. - Тебя совсем запутали, меня оговорили. Да, обрадовалась я отцу Одольдо; но неужто тот, кто тайно лжёт, способен радоваться так открыто? Опомнись, и закончится этот кошмар...

   - Внемли же благоразумию, сын мой. - Одольдо встал рядом с нею; но сил не оставалось даже на признательность.

   - Бегите от неё, отче! - выкрикнул Эрихью исступлённо. - Великим Откровением заклинаю! Она вам глаза отвела... она и вас увлечёт во Тьму!

   И тогда отступила Суламифь, и обвела зал взглядом. И Одольдо не нашёл в её глазах ни гнева, ни страха, ни отчаянья. Лишь тихую печаль и жалость. Не о себе скорбь - о нём, об Эрихью, о Бариоле... обо всех здесь. Обо всём их диком, невежественном мире, забывшем заветы Единого, всё глубже во Тьме погрязающем.

   И окостеневшая рука Эрихью меч опустила; и дрогнуло что-то даже в злорадно-торжествующем лице Бариолы.

   И на миг Одольдо привиделось: вот оно - чудо, на которое так долго он уповал, о котором молился втайне и истово. Чудо, что освободит, наконец, его и Бариолу из порочного круга ревности-гордости. Чудо по имени сестра Вайрика - нет, святая Вайрика! Вот сейчас благодать всепрощенья, от неё исходящая, коснётся каждого в этом зале. И они с Бариолой сделают свой первый, самый трудный шаг навстречу друг другу; и прекратят изощрённую пытку, коей сами себя подвергают двадцать лет кряду. И Владычица Аризия благословит их союз; и все присутствующие вскинут мечи единым порывом, салютуя их воссоединению...

   - Что ж медлишь ты, сын мой?! - Выкрик Бариолы, словно ветер ледяной, развеял наважденье последней надежды вмиг и без следа.

   - Час возмездия пробил, ведьма!

   И взметнулся единственный меч - брата Эрихью.

   Прощальным прозреньем увидел Одольдо - Первопророчицу, что вторично пыталась очистить мир от скверны, все грехи его на себя приняв. Вновь - безуспешно.

   Опустошённую, смертельно усталую Первопророчицу, казнимую ныне казнью более страшной, нежели костёр.

   - Несчастные, запутавшиеся люди...

   Шелестящий, едва уловимый шёпот - эхо всепрощенья, отзвук несвершившегося чуда... Синеватая вспышка... Пустота зияющая...

   Кто-то за амулет схватился, горячечно бормоча молитву; кто-то вцепился в меч, в нём черпая силы; иные просто остолбенели. Ничего этого не заметил Эрихью. Исчезла Вайрика - выгорело враз и дотла помраченье, его душой завладевшее. Вот прощальный дар того тепла и света, что так щедро изливала возлюбленная на него и на весь мир... дар, для него неотличимый от проклятья. Ослабла рука, разжались пальцы, и меч упал на пол - с безнадёжным, как окончательный приговор, дребезгом.

   Как счастье - вдребезги.

   - Проклятая ведьма всё ж улизнула от возмездия! - выкрикнула Бариола.

   - Святая вознеслась в Небеса, - отозвался Одольдо вполголоса.

   И молча кивнула Владычица Аризия.

   Кто прав, кто заблуждался? История рассудит. Только История...

ЭПИЛОГ

   - ...Сознаю - история некрасивая. Назначение сорвано, и замену подобрать не так просто... и не стоило прилюдно растворяться в воздухе...

   Константин обнял сестру за плечи, к себе привлёк.

   - Не кори себя, Лами. Ничего непоправимого. Так, досадная заминка в работе. Не ты первая, не ты последняя. Мы поймём, поймёт и Конфедерация. Главное - крепись.

   - Я-то полагала, что закалена достаточно, - продолжала Суламифь безжизненно-ровно; едва ли она вполне понимала, о чём ведут речь остальные. - Чего только не насмотрелась в исторических экспедициях... в прошлое Земли, других планет. Мировые бойни, и озверелые толпы, и фашисты всех мастей... Видела, как дети умирают от голода, а родители их - от непосильного труда. Видела, как методично человечество травит и убивает цвет свой, и как губит собственный мир. Видела и самое страшное: как пытливые, чуткие молодые люди - поколение за поколением! - обращаются в равнодушных обывателей. И предательство в самых разных масштабах - видела. И понимала, и принимала, поскольку - исторически необходимо и закономерно... Отчего так больно теперь, когда предали - меня? и как с этим жить дальше?

   - Если бы всякий умирал от обычного предательства - вновь подала голос Вахишта, - ни одна цивилизация не доживала бы не то что до Контакта, но даже до феодального возраста.

   - Конечно, не собираюсь я умирать, Учитель. - Суламифь наконец отреагировала. - Только вот...

   С убийственной ясностью представила она, что ведь цивилизации Элкорна ещё только предстоит пройти через самые неприглядные моменты взросления. Через инквизицию и фашизм, через демографические взрывы, мировые войны, экологические катастрофы. Ещё неисчислимо многим лучшим умам планеты суждено быть сожжёнными на кострах, и заживо погребёнными в застенках, и просто взятыми на измор, раздавленными бытом и всеобщим отчуждением. Ещё тысячам поколений молодых людей необходимо превратиться в самое страшное: в зарвавшихся и униженных, в палачей и жертв, - в конечном итоге, в равнодушных обывателей. И с молчаливого согласия их свершатся бесчисленные преступления против человечности и здравого смысла. И Конфедерация, если только желает она добра юному народу, не позволит себе вмешаться ни в одно изуверство - вплоть до самых экстренных случаев. Не с чужого примера - но лишь на собственном жестоком опыте возможно постигнуть до конца, сколь пагубно равнодушие.

   Всякому конфедерату с детства знакомые, привычные аксиомы: историческая закономерность, обусловленность, необходимость. Только вот - кто объяснит это извечное уравнение Справедливости-Целесообразности им? Тем самым, молодым, чистым, пылким, которым предстоит?

   Поколения и поколения юных - с искренними, настежь распахнутыми душами; с глазами, устремлёнными к звёздам... Придёт назначенный Историей час - этих мальчишек и девчонок погонят на мировую бойню, внушив попутно, как это возвышенно и благородно. Повезёт тем, кто в бойне и сгинет. Погибнет, по крайней мере, с иллюзией веры в возвышенное и благородное, до того, как беспросветный цинизм взрослой реальности захлестнёт их умы и души.